Чемпионат - Андрей Ваон

Юра нахмурился, и уселся на табуретку.

— Серёж, ну чего ты ему аппетит портишь? Знаешь же, что нельзя так резко. Не расстраивайся, Юрч. Всё будет хорошо. Хорошо для людей и страны. Просто даже то, что ты узнал, не позволяет тебе охватить полноту картины.

— Ой, пёс с вами! Давайте есть, — Юра решил вновь отложить эти тяжёлые мысли. «Как и поездку на Алтай на Новый год тоже отложить придётся». — И вообще, я хотел узнать у Проскурина кое-чего, да забыл. Утром Валентин проговорился что-то про Карсон. Мол, он уже придумал кое-что, исходя из новой информации. Есть уже что?

Ганжа, орудуя вилкой и ножом:

— Да вроде будет какая-то электромагнитная шумиха в этот день. Или что-то сродни, что-то очень мощное. Много что перестанет работать. А вот люди смогут работать. Те, у кого ещё есть свои мозги, руки и ноги. Вот и на футболе будет сражение между людьми, которые могут.

— Так ведь нам это на руку только! — обрадовался Юра.

— Не спеши радоваться, дружок, — помахал ножом Ганжа. — Американцы под эту тему, оказывается, нашпиговали свою команду чуть ли не спецназовцами. Людскими, да. Есть ещё отдельные подразделения. Они не дураки, чтобы всё отдавать бездушными и не очень-то мозговитым люденам. Просто обходятся дороже, мороки больше, а послушность и обучаемость похуже. Но вот ради одного матча они заморочились. Тактику вряд ли сменят, будет побоище. Ваши хлюпики лягут ровными рядами.

— Сам ты хлюпик, — отмахнулся Юра, задумчиво, подперевшись рукой. — Крепкие у нас ребята.

— Так-то они, конечно, может, и ничего, — насмешливо прошамкал с набитым ртом Сергей, — но супротив тех громил будут слабоваты. И потом, вроде будет разрешение на тот матч (или начиная с того матча, пока непонятно) не ограничиваться дракой два на два. Можно хоть все девяносто минут будет превратить в битву. Оружие, правда, вроде запрещено. Но это пока. А помочь мы вам тут не сможем ничем. Окопы только если копать, — уже невесело усмехнулся Ганжа.

— Да, Юрч, с одной стороны показалось, что будет отмена люденов к лучшему, а с другой, видишь, как оно выходит. Правда, многие команды из-за незнания выпустят люденов, а они будут чудить под этой вспышкой. Мы-то хоть предупреждены.

— Предупреждены, ага. — Юра становился всё более задумчивым. — Только вот остальные данные не радуют. Валентин-то знает?

— Знает. И вот оттого, что знает всё, он пока ещё с тобой не обсуждал. Ему хотелось самому подумать, чего делать. Не смыкаясь с твоими идеями. Ну а ты, в свою очередь, сам отдельно подумаешь.

— Так, ребятки, было вкусно, накормили. Обсудили. Я доволен и сыт, но поеду-ка я домой. Всё-таки хочу надо одной штукой покумекать.

Ганжа встал и засобирался на выход.

— Да-да, посуду можешь не мыть, — ужалил его вечное «иждивенчество» Бобров.

— Спасибо, добрый человек, — Ганжа и бровью не повёл, лишь заблестел своим черепом сильнее в свете спрятанных ламп в прихожей. — Всё, пошёл. Чао. — Чмокнул Леру, стиснул клешнёй ладонь Юры и вышел вон.

— Вот любит он поесть, попить, а пальцем о палец не ударить, — продолжал зудеть Юра.

— Бобрик, не нуди. Будто ты его первый день знаешь. Не перевоспитать, и нужно принимать таким, как есть. Ты же знаешь, что он силён в другом.

— Да знаю, но всё равно буду злиться каждый раз после его нахлебничества, — Юра принялся собирать со стола. — Слушай, ну расстроили вы меня опять. Чем дальше в лес…

— Я тут знаешь чего подумала? Что похожа ситуация на ту, что была почти двадцать лет назад. Тогда громыхала команда «Европа», помнишь?

— Конечно, помню.

— И вот они только начинали эту вот закатывающую всех и вся тактику применять. А вы справились — убегали, перепрыгивали, ускользали. И выиграли.

— Лерусь, как я понял, тут будет совсем другой коленкор. Они же заточены будут уже в современных реалиях топтать. Тогдашняя «Европа» сейчас показалась бы балетом. Да и у нас, при всём уважении к нынешним ребятам, команда была помастеровитее. Да ещё и сыграться мы толком не сумели. Ах, чёрт! — в досаде бросил он, с грохотом всовывая тарелку в сушилку.

— И почему ты не захотел мойку автоматическую? — в очередной раз удивилась Лера его любви к мытью посуды и нежеланию автоматизировать этот процесс, благо приспособлений, избавляющих от бытовых хлопот, было достаточно.

— Да это ж успокаивает, ты знаешь. Так вот, твоя аналогия вроде здравая, кажется, что больше-то нам нечего и делать больше, но мне кажется, останутся от нас рожки да ножки. Слушай, а из «Рыси» никого не осталось, с кем можно было бы переговорить?

— Хм… так их же не только расформировали лет пять назад, но и всяким гонениям подвергли. А так как и мы были в какой-то прострации, то всё постепенно потерялось. Но я могу поискать, люди-то остались.

— Лер, поищешь, а? Там спецназ какой-то, может, и нам нужно в этой теме покопаться. Так пока кажется, что одним футболом мы ничего не добьёмся. Расплющат нас, и зритель понурый разойдётся тихо по домам. Кстати, и здесь момент тонкий — бить нас всё равно должны. Но мы каждый раз должны восстанавливаться. Так ведь?

— Ты знаешь, мне кажется, что от результата конкретного, действительно, будет не очень много зависеть. И драма какая-то должна быть. Но просто клубок там настолько перезревший, что он всё равно прорвётся. Вопрос в том, кто за ниточку первым дёрнет.

— Ну да, ну да… И «дергуном» я должен выступать.

— Да, ты, — Лера подошла к нему из-за спины и, обхватив руками, стала целовать шею. — Хватит уже намывать, пошли. Она потянула его мягко, но настойчиво.

Каждый раз, когда они занимались любовью, Лера обнажала не только своё по-прежнему молодое тело, она обнажала душу. И именно этим повергала в экстаз Юру. Счастье граничило с безумием и кололо острой рапирой, раздирая душу. После тридцатого года в секс они вкладывали и весь трагизм своей жизни, отчего после лежали опустошённые, перекрещенные телами и душами.

С Проскуриным они так и не обсудили игру с «Гэлэкси», так как сосредоточились на «Ломбардии». Молодые парни из второй команды светились энтузиазмом и рыли землю, словно кони, застоявшиеся в стойле. Главная сложность, как и в случае с Ребровым, была в том, чтобы подчинить их энергию тренерской воле и Бобровскому капитанству. И если большинство из них было взращено на былой славе «Московии» и, соответственно, её главного героя они принимали с пиететом и уважением (нужно заметить, правда, что Юра эту ступеньку старательно размывал, «сходя» к ребятам с высот своего величия в их глазах), то мысли Проскурина зачастую встречали недовольным бурчанием. Тут приходилось вступать и Васильеву, и Реброву, и, конечно, додавливал сам Юра. Апеллируя к их взрослости и желанию помочь команде.

— Парни, вы думаете, что Анатолич только по люденам спец? А вот и нет! Он прямой наследник Ларионова вам небезызвестного. Идеи у него те же. А что с того, что вам занятия не всегда кажутся весёлыми и иногда попахивают нудьгой, так любое серьёзное дело не обходится без этого. Просто примите для себя, что он знает, что делает. И всегда прав. Вот сегодня это упражнение, поначалу так вас забавившее, потом быстро наскучило. Захотелось свеженького. А ведь этим однокасанием, — Юра возвращался к прошедшей тренировке, растолковывая одноклубникам тонкости тренировочного процесса. Объяснял суть занятия, в котором, разбившись на пары, игроки битый час в одно касание перебегали от одних ворот до других, обыгрывая защитника исключительно за счёт партнёра. — Ведь этим однокасанием, повторяемым без конца, вы закрепляли у себя в моторной памяти нужные движения. Чтобы уже не думать, а на автомате. Это всё для сыгранности, которая достигается месяцами — а сейчас у нас этого времени нет. Зато есть ноу-хау от Проскурина. Он мозг и человечий, не только люденовский знает насквозь. И как туда затолкать нужные навыки и умения по-быстрому, он знает. Так что не бурчите, а лучше отворите свои души для принятия всего того, что излагает этот мудрый, без сомнения, человек. И помните, что каждая игра важна, но готовимся мы сейчас, ввиду провала сезона, к игре тридцатого. — Добавил Юра без подробностей. А что он им ещё мог предложить в качестве аргумента? Как подать суперважность того матча с американцами?

Морозы к концу недели окончательно овладели просторами Русской равнины, пугая своей основательностью отвыкших жителей. Летающие мобили, собранные в тёплых краях, быстро начали ломаться, отказывались взлетать. Дороги снова начали наполняться чадящим колёсным старьём. Центральное отопление в Москве, по счастью, работало, несмотря на свои преклонные годы. Заливались катки, а в парках появились первые лыжни, люди, по началу боявшиеся высунуть носы на, в общем-то, несильный по старым меркам пятнадцатиградусный мороз всё чаще вылезали на свежий воздух, похрустывая хрупким снежком.