Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946 - Шарль де Голль

По этому случаю мне пришлось выслушать обеспокоенные укоры со стороны многих представителей левых сил, которые умоляли меня уступить во избежание фатального исхода. Представители сил, придерживавшихся других направлений, держались в стороне и помалкивали. Но мое решение было твердым. Я хотел добиться от Национального собрания поддержки моей линии, направленной против крайне левых марксистов. С этой целью я вручил 17 ноября председателю Учредительного собрания послание, сообщив ему, что, не имея возможности создать правительство национального единства, я возвращаю парламентариям полученный от них мандат. Затем на следующий день я выступил по радио и призвал народные массы в свидетели чрезмерных требований, которые пытались мне навязать пристрастные сторонники одной партии. Я заявил, что в силу вполне очевидных национальных и международных обстоятельств не позволю коммунистам верховодить нашей политикой, а такое может случиться, если я отдам им «дипломатию, которая выражает эту политику, армию, на которую опирается эта политика, и полицию, которая оберегает эту политику». При соблюдении выставленного мною условия я был готов сформировать правительство при поддержке тех, кто пожелает пойти за мной. В противном случае я тотчас же оставил бы власть и сделал бы это без всякого чувства горечи и обиды.

Должен сказать, что, как ни низки были сгустившиеся надо мной тучи, по едва уловимым изменениям в настроении обеспокоенных умов я чувствовал, что победа будет на моей стороне. Так и случилось. После дебатов, состоявшихся в мое отсутствие, Собрание вновь избрало меня председателем правительства всеми голосами, исключая голоса коммунистов. Правда, Андре Филипп, чувствуя себя не очень уверенно, попытался, от имени социалистов, объяснить, что его партия соглашается на мое избрание, ибо Палата дает мне «наказ» сформировать правительство с участием крайне левых. Эта оговорка никого не обманула. Было ясно, что коммунисты уже не могли диктовать свою волю. Кроме собственной группы, они не нашли поддержки ни у одного депутата и в ходе решающего голосования оказались в полной изоляции. В одно мгновение они лишились ореола, который в дальнейшем мог бы сослужить им службу в их недобрых делах.

Коммунисты тут же сделали соответствующие выводы. На следующий день ко мне явилась их делегация с заявлением о готовности войти в правительство без всяких условий с их стороны. Они заявили также, что я могу рассчитывать на их самую твердую поддержку. Не предаваясь иллюзиям относительно этого неожиданного раскаяния, я включил их в состав правительства, полагая, что хотя бы на время их пребывание под моим началом послужит делу социального мира, столь необходимого стране на данном этапе.

21 ноября правительство было сформировано. Четыре портфеля получили коммунисты — Бийу, Круаза, Поль и Тийон; четыре — социалисты: Мок, Танги-Прижан, Тома и Тиксье; четыре — народные республиканцы[118]: Бидо, Мишле, Прижан и Тетжен; два — участники Сопротивления из Демократического союза: Плевен и Сустель; министерские посты получили также радикал Жакоби и не принадлежавшие ни к какой партии и не являвшиеся депутатами Дотри и Мальро. Верхушку правительства составляли четыре государственных министра[119]: социалист Ориоль, народный республиканец Гэ, умеренный Жакино и коммунист Торез. Как было предусмотрено и объявлено, крайне левые марксисты получили лишь хозяйственные министерства: Национальной экономики, Труда, Производства и Военной промышленности.

23 ноября я произнес перед депутатами речь, в которой указал на серьезность положения в стране, на необходимость создания институтов, призванных обеспечить «ответственность, стабильность и авторитет исполнительной власти» и, наконец, на долг французов и их представителей в парламенте объединить усилия по переустройству Франции. Вновь, как и прежде, представительная власть одобрила мою программу единодушно. Кризис, продолжавшийся без всякой веской причины семнадцать дней, послужил лишь пищей для пустопорожних разговоров честолюбивых депутатов.

Несмотря на внешне достигнутое согласие, у меня не было ни малейших сомнений, что моя власть покоится на песке. Мне, правда, удалось принять на заседании правительства, а затем и провести через парламент закон о национализации Французского банка и четырех кредитных учреждений, а также создать Национальный совет по кредиту при министре финансов. Чуть позже был принят другой закон, определяющий условия перехода к государству производства и распределения газа и электричества. Я смог, наконец, открыть 15 декабря Национальную школу управления — ведущее учебное заведение, цель которого заключалась в том, чтобы обеспечить рациональную и унифицированную подготовку для государства высших кадров, ранее приходивших на службу из самых различных сфер общественной жизни. Правда, Школа — от идеи до ее воплощения в жизнь — была детищем моего советника Мишеля Дебрэ, открыла двери слушателям в атмосфере скептицизма, исходящего от чиновнического корпуса и парламентских кругов. Однако со временем предрассудки развеялись, и, с точки зрения подготовки административных кадров и понимания сути управленческой деятельности, она стала базовым институтом нового государства. Но как бы по иронии судьбы, питомник будущих государственных служащих Республики рождался в дни, когда действующие государственные служащие угрожали стране всеобщей забастовкой, поставив под вопрос правительственное единство и мой личный авторитет.

Бессмысленно отрицать, что уровень жизни персонала государственных учреждений, в силу свирепствовавшей инфляции, был крайне низок. Повышение жалованья чиновникам не успевало за ростом цен. Но удовлетворение требований, которые выдвигал профсоюз государственных служащих, неизбежно привело бы к развалу бюджета и краху денежной системы. Все это не было секретом для Совета министров, и мне пришлось заявить о своем твердом намерении удовлетворить требования, но, как предлагал Рене Плевен, лишь в пределах разумного, и запретить забастовку, грозя санкциями непослушным. В итоге на моих глазах внутри правительства стало нарастать недовольство. Некоторые из министров-социалистов, следуя указаниям своей партии, дали мне понять, что скорее покинут министерские посты, чем откажут профсоюзам в их требованиях и согласятся с наказанием чиновников и служащих, которые не выйдут на работу. Одновременно профсоюзные федерации собрали 15 декабря на «Зимнем велодроме» своих членов с тем, чтобы заклеймить «смехотворно низкие надбавки, предлагаемые правительством», и проголосовать за объявление всеобщей забастовки.

Необъяснимым для меня образом в момент, когда кризис казался неизбежным, разрешить его мне помогли коммунисты. На очередном заседании Совета министров Морис Торез вдруг заявил, что ни в коем случае нельзя поддаваться недопустимому давлению и что предложения, сделанные министром финансов и одобренные председателем правительства, должны быть утверждены после внесения в них незначительных изменений. Угроза развала кабинета сразу же скрылась за горизонтом. Во второй половине дня на «Зимнем велодроме», в то время как ораторы от профсоюзов, связанных с социалистической партией, призывали аудиторию прекратить работу и отвергнуть предложения правительства, представитель коммунистов взял слово и, ко всеобщему удивлению, обрушился на агитаторов. «Бастующий чиновник, — заявил он, — совершает преступление против Родины!» Затем, воспользовавшись замешательством, создавшимся после такого заявления представителя «партии трудового народа», он заставил присутствующих проголосовать, по крайней мере, за отсрочку забастовки. После этого для окончательного урегулирования вопроса оставалось совершить лишь кое-какие парламентские обряды.

18 декабря в Национальном собрании, в конце дебатов по этому вопросу, я заявил, что правительство не может пойти дальше тех уступок, на которые оно вынуждено было согласиться, полностью отдавая себе отчет в их недостаточности для облегчения положения государственных служащих. «Мы подошли к тому рубежу, — сказал я, — когда в финансово-экономическом плане мы либо все потеряем, либо все обретем». Я добавил также, обращаясь к депутатам: «Необходимо точно знать, располагает ли правительство в сегодняшнем его составе вашим доверием или не располагает. Необходимо также знать, сможет ли Национальное собрание или не сможет поставить общие интересы нации выше своих партийных забот». Принятое постановление было настолько неясным и беззубым, насколько меня это устраивало.

Но успех был эфемерным. В последующие несколько дней стало еще более очевидным, до какой степени власть генерала де Голля была шаткой в схватке с партиями и Национальным собранием.