Республика Шкид (сборник) - Григорий Белых

Алникпоп отточил карандаш и сел писать протокол.

Без особого интереса мы начали выбирать хозяйственную комиссию, потом санитарную комиссию, потом гардеробного старосту.

Кто с ужасом, кто с нетерпением, кто с надеждой – мы ждали следующего акта этой церемонии.

– Поведение класса, – объявил Викниксор. И в наступившей тишине он стал перелистывать страшные страницы «Летописи».

– Коллективных замечаний нет. Ага… Замечательно! Будем подсчитывать индивидуальные.

И он начал читать вслух хорошие и плохие замечания, и каждое замечание отделенный воспитатель Алникпоп отмечал плюсом или минусом в алфавитном списке класса.

– Шестое число, – читал Викниксор. – «Тихиков добровольно вымыл уборную»…

Отыскав фамилию Тихикова, Алникпоп поставил плюс.

– Дальше, – читал Викниксор. – «Николай Бессовестин после прогулки не сдал кастелянше пальто». Верно, Бессовестин?

– Верно, – сознался Бессовестин.

Алникпоп вывел минус.

– Седьмое число. «Воспитанник Королев…» Это какой Королев? Из вашего отделения или из первого?

– А что такое? – поинтересовался Кальмот.

– «Воспитанник Королев работал на кухне».

– Я! Я! – закричал Кальмот. – Как же! Конечно, я…

– Извини, пожалуйста, – сказал Викниксор. – Я ошибся. Тут написано: «Королев ругался на кухне».

– Ругался? – сказал Кальмот и почесал затылок. Мы засмеялись невесело и неискренне, потому что у каждого на душе было очень скверно.

– Восьмое число, – читал Викниксор. – «Воспитанник Громоносцев разговаривал в спальне». «Воспитанник Пантелеев опоздал к обеду»… Девятое число. «Воспитанник Еонин намалевал отвратительную карикатуру на своего наставника».

– Ложь! – воскликнул Японец.

– Еонин, – сказал Викниксор. – Будь осторожнее в выражениях. Это замечание подписано Василием Петровичем Сапожниковым.

– Сапожников – негодяй!.. – закричал Японец.

Викниксор покраснел, вскочил, но сразу же сел и сказал негромко:

– Не надо истерики. У тебя всего одно замечание, и, по всей вероятности, мы переведем тебя в третий разряд.

– Ладно, – сказал Японец, засияв и зашмыгав носом.

– Вообще, ребята, – сказал Викниксор, – у вас дела не так уж плохи. Класс начинает заметно хорошеть. Например, десятого числа ни одного замечания. Одиннадцатого одно: «Старолинский ушел, не спросившись, с урока». Двенадцатого… Эге-ге-ге!..

Викниксор нахмурился, почесал переносицу и деревянным голосом стал читать:

– «Воспитанник Еонин во время урока приклеил воспитателя к стулу, причем оборвал костюм последнего».

Мы не успели ахнуть, как Викниксор перелистнул страницу и стал читать дальше:

– «Воспитанник Воробьев подстрекал товарищей к хулиганству и безобразию». «Воспитанник Офенбах мычал, делая вид, что сидит тихо». «Воспитанник Джапаридзе рычал на уроке». «Воспитанник Пантелеев гудел». «Воспитанник Финкельштейн гудел». «Воспитанник Еонин вскакивал и гудел громче всех».

Викниксор остановился, перевел дух и сказал громко:

– Это что же такое?

Потом он опять перевернул страницу и продолжал декламировать страшным голосом:

– «Воспитанник Громоносцев, слепив из бумаги твердую шишку, кинул ее в воспитателя». «Воспитанник Старолинский кидался бумажными шишками». «Воспитанник Офенбах нанес воспитателю увечье, при этом дико смеялся». «Воспитанник Финкельштейн смеялся». «Воспитанник Еонин злорадно смеялся и все время старался попасть воспитателю в рот». «Воспитанник Воробьев попал воспитателю в рот». «Воспитанник Бессовестин кидался». «Воспитанник Ельховский шумел». «Воспитанник Тихиков говорил гадости».

Викниксор читал и читал. Алникпоп не успевал ставить минусы. Мы сидели холодные ко всему и были не в силах кричать, возмущаться, протестовать. Мы ждали только, когда наступит конец этому подробному протокольному описанию нашей бузы.

– «Воспитанник Еонин назвал воспитателя неприличным словом». «Воспитанник Офенбах дважды выругался». «Воспитанник Воробьев издевался». «Воспитанники четвертого отделения коллективно приклеили воспитателя к стулу, после чего устроили нападение и нанесли тяжкие увечья, сопровождавшиеся смехом и шутками». Что это такое? – повторил Викниксор и с шумом захлопнул «Летопись». – Устраивать обструкции на уроках Сапожникова?! Может ли быть что-нибудь безобразнее? Василий Петрович работает в школе Достоевского целый месяц, и за это время у него не произошло ни одного столкновения с воспитанниками. Это идеальный человек и педагог.

– Идеальный халдей! – закричал Японец.

– Тихоня!

– Жулик!

– Пройдоха! – закричали мы.

Надо было ожидать, что Викниксор рассердится, закричит, заставит нас замолчать. Но он проговорил без гнева:

– Объясните, в чем дело?

Вышел Янкель.

– Расскажи, – сказал Викниксор, – что случилось?

– Видите ли, Виктор Николаевич, – начал Янкель, – Василий Петрович действительно пробыл у нас в школе целый месяц, но за этот месяц он ровно ни шиша не сделал.

– Выражайся точнее, – сказал Викниксор.

– Ни фига не сделал, – поправился Янкель. – На уроках он спал, и класс что хотел, то и делал. Рисовать никого не учил. Даже краски и карандаши никогда не приносил на урок. И вдруг на прошлой неделе он потребовал, чтобы мы нарисовали его собственную персону.

– Что-о?! – удивился Викниксор.

И Янкель подробно рассказал историю с Японцем. Рассказывал он смешно, и мы улыбались и хихикали.

– Прекрасно, – сказал Викниксор и защелкал себя по виску. – Но все-таки, ребята, это решительно не дает вам права устраивать вакханалии, подобные описанной здесь. – Викниксор похлопал по крышке «Летописи». – Весь класс переводится в пятый разряд, – объявил он. – В субботу экскурсия вашего класса в порт отменяется…

Мы взвыли:

– Виктор Николаевич! Несправедливо!

– Простите!

– Пожалуйста, Виктор Николаевич!

Викниксор поднял руку. Это обозначало: «Кончено! Разговор исчерпан».

Но тут, засверкав стеклами очков, выступил Александр Николаевич Попов, наш отделенный воспитатель.

– Виктор Николаевич, – сказал он. – Довожу до вашего сведения, что случаи, подобные этому, имели место и в других отделениях. Например, во втором отделении Сапожников записал четырех воспитанников за отказ рисовать его профиль. Третьего дня мне жаловался Володя Козлов из первого класса, будто бы Сапожников грозил сослать его в Лавру – за это же самое, за отказ рисовать профиль. Простите, но этот человек или ненормальный, или негодяй.

Викниксор насупился, помрачнел и барабанил по коленкоровой крышке «Летописи». Уши его шевелились. Это случалось всегда, когда он чересчур волновался.

– Прекрасно, – сказал наконец Викниксор. – Сапожников будет снят с работы. С этой минуты он уже не числится больше в наших штатах. – Побарабанив еще немного, Викниксор добавил: – Приговор отменяется.

Мы долго и дружно кричали «ура». Мы бесновались, вскакивали, хлопали в ладоши и за неимением шапок подкидывали к потолку свои книги, тетради и письменные принадлежности.

Наконец Викниксор поднял руку.

– Кончено. Разговор исчерпан.

В радужном, праздничном настроении мы приступили к «текущим делам».

Через два дня, в субботу, состоялась экскурсия на Канонерский остров. Утром после чая мы строились во дворе в пары, когда в воротах показалась величественная фигура Василия Петровича. Он приблизился к нам, улыбнулся и дружелюбно поклонился.

– Здравствуйте, друзья мои, – сказал он.

– До свиданья, друг мой, – ответили мы.

Мы могли бы ответить иначе, покрепче, но поблизости стоял Алник-поп и строго сверкал очками.

География с изюмом

Однажды в перемену к нам в класс ворвался третьеклассник Курочка.

– Ребята, послушайте, вы видели нового халдея?

– Нет, – сказали мы. – А что такое?

– Увидите, – засмеялся Курочка.

– А что такое? – поинтересовались мы. – Заика? Трехглазый? Двухголовый?

– Нет, – сказал Курочка. – Обжора.

– Ну-у, – разочарованно протянули мы. Потому что обжорство вовсе не казалось нам интересным, достойным внимания качеством. Мы сами прекрасно и даже мастерски умели есть. К сожалению, наши способности пропадали даром: наш ежедневный паек стоил всего двадцать четыре копейки золотом и очень легко умещался на самом дне самого мелкого желудка.

– Он у нас только что на уроке был, – продолжал Курочка. – Потеха!

– А что он преподает? – спросил Янкель.

– Что преподает? – переспросил Курочка. – А черт его знает. Ей-богу, не знаю.

Курочка добился своего. Мы с любопытством стали ждать появления нового халдея.

Он пришел к нам на четвертый урок.

Толстенный, бегемотообразный, он и без предупреждения развеселил бы нас. А тут, после загадочных рассказов Курочки, мы просто покатились со смеху.

– Наше вам! – прокричал Японец. – Наше вам, гиппопотам!..