Севастополист - Георгий Панкратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большие залы второго уровня походили друг на друга куда сильнее, чем зазеркалья. С другой стороны ткани, под которую я нырнул, декорации не сильно изменились. Все тот же тряпичный пол, каркас-потолок из металла, тишина и бесконечный простор во все стороны. И, что окончательно меня расстроило, – все те же дворики. В этом не было сомнений, потому что ближайший оказался совсем неподалеку – я мог рассмотреть все те же деревянные полки, фигурки и безделушки в ячейках и, кажется, силуэты людей за ними.
«А вдруг здесь все такое? – Я даже испугался. – И даже лифта наверх нет? Что я стану делать?»
Сердце застучало от волнения, словно почуяв неладное. Переходить бесконечно от одного зала к другому, такому же точно, страх как не хотелось. Может, я должен был что-то предпринять, чтобы отправиться дальше? Но зачем делить уровень ширмами, если по обе стороны – одно и то же? Зачем плодить в этом свободном мире ограждения?
Я подошел к широкой полке, даже не всматриваясь в предметы, которые ее украшали, и остановился возле квадратного человечка из дерева, нелепо поднявшего вверх руку. Но мне не был интересен человечек, я пытался узнать, что происходит внутри. Неужели опять те же праздно сидящие девушки, те же книги? Может, разница в их содержании? Но ведь можно с ума сойти, прикинул я, если допустить, что все залы уровня отличаются лишь мыслями, которые очередная умница выплеснула на бумагу.
С праздными девушками я не ошибся. В новом дворике они сидели прямо на полу, разложив на нем мягкие подстилки: кто-то – подложив под себя ноги, кто-то – вытянув впереди себя. Их было пятеро, если не ошибусь (все-таки столько еще приключилось!), – все худенькие, небольшого роста. Они сидели полукругом, развернувшись лицом в мою сторону, но смотрели не на меня, а куда-то выше. Во мне проснулось нетерпение: надоело не понимать ничего, надоело это странное чувство нереальности происходящего. Мне показалось, что еще какая-то пара шагов, и я доберусь до разгадки, до истины. Но истина и в тот раз ускользнула от меня.
Я решительно обошел полку и оказался внутри «дворика». Здесь не было цветов и книг (чему я вначале даже обрадовался), зато по всему полу были разбросаны толстые подушки, перед девушками стояли стаканчики и коробочки с соками, они брали их и пили, переглядывались, изредка говорили друг с другом. Одеты все были примерно одинаково: платьице в горошек или клеточку, босоножки, из которых выглядывали большие, длинные пальцы с квадратными ногтями, браслетик или несколько браслетиков. Иногда они смеялись – тихо и продолжительно. Мое появление не вызвало никакого интереса: их взгляды были все так же направлены куда-то выше.
Мне стало любопытно. Я поднял голову и увидел, что с высокого потолка-каркаса прямо во «дворик» спущен длинный металлический штырь, на котором закреплен продолговатый прямоугольный предмет. Этот предмет был повернут ко мне задней стенкой, но по поведению девушек я сразу понял, что это. Им показывали видео, как нам, впервые попавшим в Башню, показывала Ялта, или как в черном кубе Трииндахауса. Я обошел девушек, встал позади них.
Сперва я не особо понимал, что происходит на экране: сам он был маленьким, картинка – черно-белой, она дергалась и пестрела помехами, но постепенно начал вникать в сюжет, и увиденное шокировало меня. Я могу улыбаться, вспоминая об этом, махать рукой: мол, всякое случалось… Но, глядя на экран впервые, я едва не потерял сознание от отвращения и страха.
На экране было множество людей – все с серьезной жильцой, но изображали молодых. Мужчины были в брюках и рубашках, а девочки – в черных юбчонках до колена и блузках; и у тех, и у других на шее были завязаны то ли тряпки, то ли шарфы, то ли галстуки – простите мое незнание, я никогда не встречал такого! Иногда кадр сменялся, и эти тряпки – единственные во всем фильме – приобретали желто-красный, близкий к морковному цвет. Они бегали вдоль нескончаемых стен, нелепо вскидывали руки, корчили рожи, обнажая зубы-клыки, и закатывали глаза. А затем началось нечто ужасное. В руках у этих людей появились топоры, ножи, вилки, ножницы, пилы, они очутились в замкнутом мрачном месте, где совершенно не было света. Там их ждали пленники – такие же люди с жильцой, изображавшие молодых, с морковным тряпьем на шеях, только привязанные – кто к стульям, кто к крюкам на стене, кто и вовсе подвешенный вниз головой. Те, кто пришел, отрезали им пальцы, выковыривали глаза, вспарывали животы, обливали кипящей водой их головы, вешали… и главное – насиловали, бесконечно и жестоко сексуально насиловали своих жертв; случалось, что те сникали и падали замертво, не дождавшись новых мучений.
Все происходило словно в скоростном режиме, отчего казалось слегка нереалистичным, но оттого не менее ужасающим. Но самый страшный эффект создавался не лужами крови, которая, как и тряпки на шеях, окрашивалась на экране красным, и даже не полным отсутствием звуков с экрана – все происходило в полной тишине, – а тем, как смеялись девушки на полу. Их щечки смешно раздувались, искрились глазки, обнажались ровные маленькие зубки, и дрожали, подвластные хохоту, пухлые губы. Девушки снова тянулись к сокам, пили их, меняли позу, чтобы ноги не затекли, и продолжали просмотр. Безумный толстяк с топором в руках бежал за испуганной толпой, догонял отстающих и рассекал им надвое черепа. Рядом плясали и показывали языки две девочки с двойными косичками в белых носках. Другой безумец распиливал еще живое тело, извлекал внутренности и швырял в кастрюлю, подогревавшуюся на медленном огне. Я не выдержал и выскочил из «дворика».
Легко говорить – я не верил своим глазам. Просто и приятно, так сказать. Не верил глазам – значит, не при делах, ни при чем. Но это лукавство. Глазам нельзя было не верить, не было никаких оснований. То, что я видел там, на экранах, я не смогу забыть.
Их было множество. Я бродил в пустом пространстве среди каркасов, как замученный жаждой в поисках капель воды. Но ничего не искал; я, напротив, шарахался от всех, кого видел вокруг – а это были опять девушки, молодые, красивые девушки, у них были в руках книжки, и у них на ногах были белые носки.
Приведя себя в чувство, я стал вновь заглядывать во «дворики». Терпения хватало ненадолго
