Гражданин Галактики - Роберт Хайнлайн

— Не твое дело!

— Полегче, парень, или ты узнаешь, что иголка может колоть больнее. А теперь отвечай мне вежливо. Согласно твоему клейму, ты принадлежал фабрике, а не частному лицу, и, судя по тому, как оно расплылось и выцвело, тогда тебе было пять-шесть лет. Так когда и где тебе его тиснули?

— Я не знаю. Правда, не знаю!

— Вот как? То же самое я говорю своей жене каждый раз, когда она задает всякие вопросы… да не дергайся ты! Я уже почти закончил. Ну что ж… поздравляю тебя с вступлением в ряды свободных людей. Сам-то я свободен уже давно, и вот что я хочу сказать тебе, парень: да, ты почувствуешь свободу, но это не значит, что тебе от этого будет легче жить.

Глава 4

После освобождения жизнь Торби мало в чем изменилась, разве что пару дней у него болела нога. Правда, он и впрямь уже не мог быть «хорошим» попрошайкой: здоровому юноше подавали куда меньше, чем изможденному ребенку. Баслим зачастую просил Торби отвести его на площадь, а потом отсылал с поручением или отправлял домой учиться. Но в любом случае один из них всегда сидел на площади. Порой Баслим куда-то исчезал, даже не предупредив сына, и Торби приходилось весь день сидеть там, наблюдая за прибытием и отправлением кораблей, запоминая все, что происходило на аукционе, и собирая у шатающихся возле космопорта зевак, женщин без вуалей и посетителей пивнушек сведения о прибывших и стартовавших звездолетах.

Как-то раз Баслим исчез на целых две девятидневки; когда Торби проснулся, старика не было дома. Он отсутствовал гораздо дольше, чем когда бы то ни было; Торби пытался убедить себя, что отец сможет позаботиться о себе в любой обстановке, но перед его мысленным взором постоянно мелькала картина: Баслим, лежащий где-нибудь в сточной канаве. Тем не менее он продолжал ходить на площадь, посетил три аукциона и записал все, что видел и был в состоянии понять.

Наконец Баслим вернулся. Он сказал лишь:

— Почему ты записывал вместо того, чтобы запоминать?

— Я запоминал, но боялся забыть. Ведь было так много всего!

— Эх-х!

После этого Баслим стал еще более молчаливым и сдержанным, чем был до сих пор. Торби думал, что отец, возможно, чем-то недоволен, но задавать такие вопросы Баслиму было бессмысленно. Как-то раз ночью старик сказал:

— Сынок, мы так и не решили, что ты будешь делать после моей смерти.

— Как это? Ведь мы все выяснили! Это мои сложности, пап!

— Нет, я лишь отсрочил обсуждение из-за твоего тупого упрямства. Но у нас нет времени ждать. У меня будет для тебя приказ, и ты должен будешь его выполнить.

— Погоди-ка, пап! Если ты думаешь, что тебе удастся хитростью заставить меня уйти от тебя…

— Да помолчи ты! Я же сказал: «когда меня не станет», то есть когда я умру, ясно? Я не говорю об этих моих отлучках по делам. Так вот, ты найдешь одного человека и передашь ему послание. Я могу положиться на тебя? Ты ничего не упустишь? Не забудешь?

— Что ты, папа! Конечно! Но мне не нравится слушать такие речи. Ты будешь жить долго и даже, может быть, меня переживешь.

— Возможно. Ну, а теперь молчи, слушай и делай то, что я тебе скажу.

— Да, сэр.

— Ты найдешь одного человека (на это может уйти какое-то время) и передашь ему послание. Затем он кое-что поручит тебе… я надеюсь. Мне бы хотелось, чтобы ты в точности исполнил все, что он велит. Обещаешь?

— Конечно, пап, ведь это твое желание.

— Можешь считать это последней услугой старику, который старался сделать для тебя все, что в его силах, и сделал бы еще больше, будь он на это способен. Это последнее, чего я хочу от тебя, сынок. Не утруждай себя сжиганием жертвоприношений за упокой моей души, сделай лишь две вещи: передай послание и исполни все, что велит тот человек.

— Я обещаю, папа, — торжественно ответил Торби.

— Ну вот и хорошо. А теперь за дело.

«Нужный человек» мог оказаться одним из пяти. Все они были шкиперами Вольных Торговцев, но их корабли не были приписаны к портам Девяти Миров, просто иногда брали здесь груз. Просмотрев список, Торби сказал:

— Насколько я помню, пап, только один из этих кораблей садился в нашем порту.

— Все они бывали тут в свое время.

— Но один из них может появиться здесь еще очень нескоро.

— Возможно, придется ждать годы. Но когда это произойдет, ты должен немедленно доставить послание.

— Любому из них? Или всем?

— Первому, который появится.

Послание было коротким, но запомнить его оказалось нелегко, потому что оно было составлено на трех языках — в зависимости от того, кто окажется получателем. И ни одного из этих языков Торби не знал. Баслим не стал объяснять смысла сообщения — он лишь потребовал, чтобы оно было заучено наизусть на всех трех языках.

После того как Торби в седьмой раз промямлил первый вариант, Баслим в отчаянии заткнул уши.

— Нет, нет, так не пойдет, сынок! Этот акцент!

— Но я стараюсь, — угрюмо ответил Торби.

— Знаю. Я хочу, чтобы послание можно было понять. Ты помнишь, как я делал тебя сонным и говорил с тобой?

— М-м-м… Да я каждый вечер сонный. И сейчас тоже.

— Тем лучше, — Баслим погрузил мальчика в легкий транс. Это оказалось непросто, потому что Торби стал менее восприимчив к гипнозу, чем в детские годы. Все же Баслиму это удалось. Затем он записал послание в гипнопедический аппарат, запустил его и проиграл мальчику с постгипнотической установкой, по которой сын, проснувшись, должен был в точности воспроизвести весь текст.

У Торби получилось. В течение последующих двух ночей Баслим ввел ему в память послание на двух других языках, а потом неоднократно проверял выученное. Услышав имя шкипера и название корабля, Торби должен был произносить текст на подходящем к случаю языке.

Баслим никогда не посылал Торби за городскую окраину: рабу требовалось специальное разрешение на поездку, и даже вольноотпущенники должны были отмечаться в дни отъезда и приезда. Но по столице Торби пришлось побегать. Спустя три девятидневки после заучивания текстов Баслим дал ему записку, которую нужно было доставить в окрестности космопорта, бывшего скорее особой зоной Саргона, чем городским районом.

— Возьми свою вольную грамоту, а горшок оставь дома. Если тебя остановит полицейский, скажи, что ты ищешь какую-нибудь работу в порту.

— Он решит, что я сошел с ума.

— Но пропустит тебя внутрь. Они нанимают вольноотпущенников дворниками или чернорабочими. Записку держи во рту. Кого ты должен найти?

— Невысокого рыжеволосого человека, — повторил Торби, — с большой бородавкой над левой ноздрей. Он держит закусочную напротив главных ворот. Бороды у него нет. Я должен купить у него пирожок с мясом и сунуть записку вместе с деньгами.