Течёт моя Волга… - Людмила Зыкина

Неоднократно встречалась я и с Урхо Кекконеном. Беседы наши проходили под знаком искренности и сердечности. Прекрасно помню первую нашу встречу в начале 60-х годов, когда председатель общества «Финляндия — СССР» г-жа Сюльви Кюлликки Кильни вручала мне почетный знак общества, в состав правления которого входил президент страны. До этого такой же знак был вручен Юрию Гагарину.

— Мы пригласили космонавта в нашу страну сразу после его исторического подвига, — говорил Кекконен. — На стадионе в Турку собралось более десяти тысяч человек. Такое количество народа не мог вместить ни один зал города. И футбольное поле пришлось покрывать специальным деревянным настилом. Хотя Гагарин сидел в ложе для почетных гостей, каждый из присутствующих хотел протиснуться поближе к космонавту, обменяться с ним взглядом, поприветствовать его как самого дорогого гостя.

На всех лицах сияли улыбки, отовсюду неслись одобрительные возгласы, и казалось, что восторгам не будет конца. То же творилось и в летнем парке Кеми, городе, связанном узами дружбы с Волгоградом. Юрий Алексеевич оказался превосходным оратором. Его речь, с которой он выступил после концерта финских и советских артистов, отличалась необычайной простотой, а слова были согреты чувством безграничной любви к Родине. Вспомнил он и красоты Вселенной, и замечательные достижения отечественной науки и очень сожалел, что ни разу не пролетел над Финляндией, не полюбовался тысячами ее озер. Его забросали цветами, преподнесли множество подарков, и с каждым, с кем говорил, он был сердечен и приветлив. Редкой души был человек…

Кекконен посоветовал мне посетить универмаг «Стокман» в центре Хельсинки, который славится обилием товаров на любой вкус, съездить в Ярвенпаа, где жил Ян Сибелиус. Я воспользовалась советами президента и, выбрав денек, прошлась по огромному магазину, сделав кое-какие покупки, а затем поехала в Ярвенпаа. Дорога туда очень красива. Машина неслась мимо поросших мхом гранитных скал, через густой сосновый лес. Двухэтажный коттедж, живописно расположенный в лесу, невелик, хотя комнаты довольно просторны. Широкие окна выходят на озеро, окаймленное скалами и холмами. Обстановка, выдержанная в финском национальном стиле, проста и удобна.

— Сибелиус, — рассказывал Д. Кабалевский, впервые встретившийся с маститым композитором еще в 1947 году, — хорошо знал Чайковского, Брамса, Грига, Бузони, встречался с Горьким, внимательно следил за творческими достижениями Глиэра, Прокофьева, Шостаковича… Он очень любил молодых талантливых музыкантов. Я встречался с ним и когда ему уже было почти 90 лет. Запомнились высокий лоб, глубоко сидящие глаза, в которых искрился живой огонек. Он держался прямо, в движениях и походке не было ничего старческого. И всегда жил не прошлым, а настоящим…

Любуясь синеющим в предвечерней дымке лесом, я думала о том, как неразрывно связаны эти образы северной природы с музыкой Сибелиуса, глубоко поэтичной, мелодичной и национальной. Вспомнила я в тот момент и слова художника Алваре Аалто: «Всякое произведение искусства, как и человек, рождается на национальной основе. И если оно чего-нибудь стоит, то становится интернациональным, общечеловеческим. Конечный результат творения искусства всегда шире, чем его происхождение, и в то же время они существуют одно рядом с другим».

…На моей даче в Архангельском хранятся две игровые клюшки с автографами лучших хоккеистов мира 70-х и 80-х годов. В минуты отдыха я любуюсь ими еще и потому, что сделаны они в Финляндии, стране, с которой у меня связаны самые лучшие воспоминания.

Так издавна называют свою родину корейцы. За пять визитов в Северную Корею — и все весной — мне не удалось почувствовать эту утреннюю свежесть, что бывает в этих краях перед изнурительным дневным летним зноем. Аборигены утверждали, что именно в жаркие дни утренняя прохлада всегда дышит необыкновенной свежестью.

Отправляясь в Пхеньян на крупнейший международный фестиваль музыки и танца «Апрельская весна», учрежденный в 1982 году, не думала не гадала, что наш Государственный академический русский народный ансамбль «Россия», с которым я выступала, четыре раза кряду станет первым среди десятков известных зарубежных коллективов из Европы, Азии, Северной Америки. Овациям многотысячной аудитории, казалось, не будет конца. Публика стоя приветствовала нас, приходилось на бис увеличивать и без того насыщенную программу. Четыре кубка, отделанные серебром с позолотой, творение рук местных ювелиров, хранят память о победах, ставших теперь достоянием истории.

Находясь в Пхеньяне, я не изменила своему правилу — осмотреть достопримечательности, сокровища культуры. О древней истории Кореи рассказывают многочисленные памятники архитектуры на горе Моранбон в центре Пхеньяна. Запомнились красота Алмазных гор Кумгансан, водопада Куренян, озера Санильпо, Долины тысячи видов и прекрасные ландшафты, открывающиеся взору с вершины горы Манмульсан…

Три раза я встречалась с Ким Ир Сеном в его резиденции в Пхеньяне. Корейский лидер поразил эрудицией, превосходной, несмотря на преклонный возраст, памятью, глубокими познаниями в истории и культуре разных народов. Как мне показалось, он в большей степени мыслил образами и понятиями, заимствованными у нашей идеологии еще со сталинских времен, и, видимо, сведения и знания, почерпнутые и приобретенные им во время пребывания в Советском Союзе, навсегда закрепились в его сознании и наложили отпечаток на формирование мировоззрения.

При первой встрече с главой государства Северная Корея, точнее, в первые минуты ее я чувствовала себя несколько настороженно, но, глядя на его улыбающееся лицо, скованность быстро улетучилась. Не касаясь политики, в которой, признаться, не ахти как разбираюсь, я начала разговор об искусстве. Я знала, что корейский вождь увлекался поэзией, литературой, музыкой, обладал абсолютным музыкальным слухом, как, впрочем, и подавляющее болынршство корейцев. Он писал пьесы, по его одноименным произведениям были поставлены оперы «Море крови» и «Цветочница», пользующиеся в Корее широкой популярностью.

— Цель искусства, — говорил Ким Ир Сен, слегка прищурившись и все с той же широкой улыбкой на лице, — если говорить о драматическом или музыкальном театре, это привести сценическим путем широкую публику в состояние такого волнения, при котором человеческая душа будет более сильной, чуткой, более совершенной. Нужно, чтобы каждый зритель чувствовал, как сам театр глубоко взволнован и искренен, что театр его, зрителя, не развлекает, а воспитывает в самом лучше смысле слова. Подлинное воспитание или самовоспитание должно доставлять ни с чем не сравнимое наслаждение, которое концентрирует наши силы и организует их. Если спектакль, или песня, или оркестр действительно осветит и согреет умы и сердца сотен тысяч, тогда можно считать это настоящим искусством, творчеством. Что значит хороший оркестр? Тот, который играет западную классику, или тот, что имеет склонность лишь к национальной музыке? Хороший тот, что не играет плохой музыки; сквозь который партитура не просвечивает, а в звучаниях которого она находит свое подлинное характерное бытие.