Пепел наших костров - Антон Антонов

Народу собралось много. К удивлению Стихотворца, в его поместье каждый день приходили какие-то люди, испрашивающие разрешения осесть на его земле. Хотели они, правда, быть не крепостными, а вольными хлебопашцами, но Стихотворцу и это было в радость – ведь все они готовы были платить оброк, умножая богатство помещика.

А с крепостными была беда – особенно с девками, которые по примеру Жанны Девственницы одна за другой принимали постриг в скиту.

Когда отец Серафим постригал в монахини саму Жанну, он сказал ей:

– Отдаешь душу свою Богу и обратно ее не выкупишь. А задумаешь изменить обету – не избежать тебе геенны огненной.

Но в постриге не отказал, ибо был не лишен тщеславия и мог теперь добавить к своей миссионерской славе еще один подвиг. Обращение закоренелой безбожницы в истинную веру и не просто так, а с последующим уходом ее в монастырь – это дело великое и перед Богом, и перед церковью. Если же монахиня впоследствии изменит обету, то на священнике совершавшем пострижение, вины в том нет.

Однако отец Серафим надеялся, что этого не случится. Монашеские бдения, посты, молитвы, вся атмосфера могут так повлиять на человека, что он, приняв постриг из каких-то конъюнктурных соображений, может со временем превратиться в истово верующего.

И мудрый человек Востоков говорил Жанне примерно то же самое, только в другой тональности:

– Монастырь подобен секте. Знаешь, как это бывает. Приходит в секту нормальный человек, просто из любопытства. Глядишь – а через некоторое время у него уже оловянные глаза с нездешним сиянием, и за свою веру он любого готов разорвать на куски.

Между тем уход в монахини рабынь, купленных за деньги или выигранных в карты – а Стихотворец оказался очень удачливым картежником – стал сильно беспокоить помещика. Ему и ссориться с иеромонахом не хотелось, и добычи было жалко.

Положение спасли девушки из числа вольных хлебопашцев. Они согласились приравнять себя к крепостным и оказывать помещику соответствующие услуги, не имеющие отношения к хлебопашеству – лишь бы он не чинил препятствий Божьим людям.

Более разумный человек наверняка бы задумался и заподозрил, что тут где-то что-то не так. Но Стихотворец принял все за чистую монету.

И некому было подсказать ему, что на его земле под видом вольных хлебопашцев, монахов, строителей-шабашников и девушек легкого поведения беспрепятственно концентрируются валькирии, элитные бойцы генерала Шорохова и просто добровольцы-табориты, затеявшие теперь уже не только освобождение пленных амазонок, но и спасение похищенного президента Экумены, а заодно – если получится – и освобождение Шамбалы от власти бандитов и работорговцев.

Тем, кто мог бы заметить все странности и неувязки, было в эти дни не до Александра Сергеевича и его поместья. Среди бандитов и работорговцев назревала новая свара. Балуев, который отдал слишком много золота в обмен на удовольствие заполучить в свои руки Тимура Гарина, теперь не смог расплатиться с собственными стражниками и надсмотрщиками, а также с кредиторами из стана Клыка. В результате его наемники объединились с людьми Клыка, а Балуева поддержал Шаман. Похоже было, что скоро Клык и Шаман передерутся, и бойня будет чудовищной.

Шаман спешно договаривался с пантеровцами и их командиром Гюрзой о совместных действиях, но Гюрза уже втайне решил пойти по третьей дороге. Банка с пауками, в которую окончательно превратилась Шамбала, стала надоедать бывшему спецназовцу.

И тайные переговоры с Караванщиком, его другом Востоковым, отцом Серафимом и инокиней Анной – в миру Жанной Аржановой – не прошли даром.

Гюрза, разумеется, прекрасно знал, что за вольные хлебопашцы собрались в поместье Стихотворца. Но он никому об этом не говорил.

75

После долгого и трудного путешествия в связанном виде с заклеенным ртом и без еды президент Экумены Тимур Гарин выглядел так, словно того и гляди помрет, и в душе рабовладельца Балуева при взгляде на него боролись два противоречивых желания.

Первое требовало учинить давно запланированную экзекуцию немедленно и оттянуться во весь рост. И если Гарин при этом действительно помрет, так ему и надо, никто плакать не будет. Слишком много боли он причинил господину Балуеву, сначала угробив на корню аграрное предприятие № 13, потом ликвидировав рабовладельческую ферму к западу от Белого Табора и в конце концов отправив самого Балуева в Лефортово, где его на протяжении многих недель подвергали всяческим унижениям.

Так пусть же эти унижения теперь отольются Гарину вдесятеро или даже стократно.

Но с другой стороны, Балуев отдал слишком много золота в обмен на удовольствие лицезреть Гарина в своей власти. И если Тимур, паче чаяния, помрет во время экзекуции от голода и боли, то получится, что эти громадные деньги пропали зря.

К тому же Шаман и его старший товарищ Варяг никогда не простят Балуеву такого исхода. Ведь Гарин отдан рабовладельцу на сохранение, а вовсе не в качестве мальчика для битья.

Нет, так дело не пойдет. Настоящая месть должна быть долгой. Мучения и унижения не должны прекращаться ни на секунду, но при этом объект мести должен просто оставаться живым и относительно здоровым, но еще и сохранять здравый рассудок.

Иначе он не будет понимать существа мести и ощущать раскаяния – а в таком случае это уже не месть.

Сам Балуев, конечно, был безумен, но при этом оставался здравомыслящим человеком.

Поэтому он приказал только посадить голого президента Экумены на цепь около собачьей будки и накормить его собачьей едой. А сам отправился по другим делам – принимать новое пополнение рабынь.

Рабынь доставили с окраин дачной зоны. Команда киднепперов напала на фермерский поселок и без труда подавила сопротивление хозяев. Правда, всех взрослых мужчин пришлось убить – но женщины и дети достались бандитам.

Распаленные боем киднепперы хотели первым делом использовать свое право воинов-победителей и побаловаться с девчонками, которые были в поселке как на подбор красавицы и девственницы. Несколько семей доброго нрава ушли подальше в леса от соблазнов города и таборитской вольницы, да вот направление выбрали неправильное – и обосновались у самой границы бандитской земли. И теперь пожинали плоды, оказавшись с бандитами один на один.

Однако банда, которая разгромила их поселок, не относилась к числу вольных охотников. Она поставляла рабов не на рынок невольников в городе Ксанаду, а непосредственно на фазенду Балуева. Балуев же любил, чтобы новоиспеченных невольниц ему поставляли неизнасилованными и неизбитыми, в одежде и с остатками былой строптивости. Он предпочитал сам заниматься воспитанием рабынь.