Жданов - Алексей Волынец

Из того же протокола допроса Угарова от 4 ноября 1938 года: «…После одного из заседаний бюро обкома Кадацкий попросил меня зайти к нему. В его кабинете после небольшого разговора по текущим хозяйственным делам он перешёл к главной цели беседы со мной. "Видишь ли, — сказал мне Кадацкий, — мы с тобой часто брюзжим, скулим, выражаем недовольство политикой партии, а какой из этого прок? Всё равно всё останется по-старому. А ЦК гнёт свою линию, и чем дальше, тем круче… Нельзя сидеть сложа руки. Надо добиваться изменения курса партийной политики. Иначе индустриализация страны и коллективизация сельского хозяйства заведут чёрт знает куда"…»{239}

Вот такая негласная оппозиция курсу Сталина, сменившая открытую оппозицию Троцкого, Зиновьева или Бухарина, и была окончательно уничтожена в 1936—1939 годах. Впрочем, как упоминалось выше, это лишь одна составляющая сложного и противоречивого процесса политических репрессий 1930-х годов.

По мере нарастания террора всё более расширялся круг арестованных, в тюрьмы стали попадать и хорошо знакомые Жданову люди, в честности и непричастности которых он не мог сомневаться. Так, весной 1938 года был арестован и летом расстрелян Эдуард Карлович Прамнэк, с которым Жданов десять лет вместе проработал в Нижегородском крае. Пять лет, с 1929 по 1934 год, латыш Прамнэк был заместителем Жданова, вторым секретарём Нижкрайкома.

Той же весной 1938 года был арестован Абрам Яковлевич Столяр, при Жданове — секретарь Нижегородского крайкома. Один из его сокамерников по Бутырской тюрьме спустя почти полвека оставил в мемуарах рассказ Абрама Столяра о встрече со Ждановым в Наркомате НКВД на Лубянке: «Привезли в Наркомат, повели сразу в душ, постригли, побрили и, представьте себе, с одеколоном, хорошо покормили, а на следующий день часов так в двенадцать повели наверх; заводят в большой кабинет, а там за столом сидит Жданов, и тут же присутствуют руководящие работники Наркомата. И все в упор смотрят на меня… Жданов тоже посмотрел на меня и говорит: "Послушайте, Столяр, я с личного ведома товарища Сталина приехал сам убедиться в подлинности ваших показаний. Случай чрезвычайной важности. Я многих людей, на которых вы дали показания, знал лично продолжительный период времени. Отвечайте: вас никто не принуждал давать показания?.."»{240}.

Вернувшись из внутренней тюрьмы на Лубянке в камеру № 54 Бутырской тюрьмы, Абрам Столяр признался сокамерникам, что подтвердил Жданову правдивость своих показаний — испугался повторения следствия, к тому же накануне дал слово начальнику следственного отдела, который присутствовал при разговоре со Ждановым, что не откажется от ранее выбитых признаний — «честное слово коммуниста»… Этот рассказ человека, расстрелянного 27 июля 1938 года, дошёл до нас через третьи руки, но история о встрече со Ждановым на Лубянке вызывает доверие, автор опубликованных в 1980-е годы в Израиле мемуаров указал при этом многие детали биографии Столяра, которые тогда не могли быть ему известны из других источников.

В мемуарах Юрия Андреевича Жданова приводится ещё один показательный момент. Когда в те же годы был арестован Григорий Амосов, жена нашего героя Зинаида, прожившая ряд лет с арестованным, заявила мужу: «Ели он враг народа, то и я враг народа»{241}. Андрей Жданов, вероятно, совсем не испытывал тёплых чувств к человеку, некогда уводившему его любимую женщину, но не мог не согласиться с Зинаидой. Амосов был оправдан судом, что в те годы тоже не было редкостью — помимо массовых арестов было и немало оправдательных решений. Одним из свидетелей в защиту обвиняемого на суде Амосова выступала сестра жены нашего героя Мария.

Ещё раз вернёмся к мемуарам Юрия Жданова: «В тяжёлые годы массовых репрессий многие ученики нашей школы потеряли своих родителей. Ребята были комсомольцами, и по традиции их надо было осуждать за "потерю бдительности". Но атмосфера в школе была иная. Мы не только не осуждали, но и крепили дружбу с теми, кто оказался в беде. На долгие годы мы сохранили добрые отношения с Таней Смилга, Соней Радек…»{242} Упомянутые девочки, одноклассницы сына нашего героя, это дочери Ивара Смилги и Карла Радека, близких товарищей и активных сторонников Троцкого.

Вспоминает хорошо знавшая семью и дом Ждановых Светлана Аллилуева: «Друзья Юрия из школы и из университета приходили сюда, не думая о "высоком положении" хозяина дома. Здесь помогли многим, чьи родители пострадали в 1937—38 годах: дружба из-за этого не прекращалась»{243}.

Так или иначе, но уже в январе 1938 года товарищ Жданов высказался на политбюро за свёртывание репрессивной деятельности НКВД. Вероятно, отголоски этого выступления, дошедшие до Юрия Жданова по позднейшим воспоминаниям матери, и стали основой для его рассказа о том, как отец убеждал Сталина в «провокационности» репрессий. Думается, Андрей Жданов не сомневался в обоснованности уничтожения «бунтующих против партии чиновников», но, как опытный политик и хозяйственник, не мог не видеть, что маховик террора стал слишком неразборчив, уничтожая преданных партийцев и ценных специалистов.

Целый ряд отечественных и зарубежных историков предполагают, что в 1938 году в политбюро сложился направленный против Ежова блок «умеренных» — состав его указывается разный, но все неизменно включают Жданова. Да и сами коллеги по политбюро, согласно высказываниям Молотова и иным мемуарам, считали нашего героя «мягкотелым» — за отсутствие «инициативности» в разоблачении и репрессиях.

В 1936—1938 годах НКВД представил на утверждение политбюро многочисленные списки наиболее видных партийных, военных и хозяйственных чиновников, дела которых подлежали рассмотрению Военной коллегией Верховного суда СССР или Особого совещания НКВД. Списки распределяли обречённых по категориям приговоров — от расстрела до ссылки — и должны были визироваться членами политбюро. Как и с деятельностью судебной тройки, Жданов попытался уклониться от этой обязанности. Среди высших руководителей его подпись стоит на наименьшем количестве из 383 списков. Сталиным подписано 362, Молотовым — 373, Ворошиловым — 195, Кагановичем — 191, Ждановым — 177. Аналогичные списки составлялись и в регионах на чиновников местного масштаба. В Ленинграде за вторую половину 1930-х годов по таким спискам, подписанным лично Ждановым, репрессировано 879 человек.

Несмотря на проявленную мягкотелость, именно в годы террора происходит дальнейшее расширение полномочий и функций нашего героя в высших органах власти. С мая 1937 года он каждый второй месяц проводит в Москве, принимает более активное участие в работе оргбюро и политбюро, заметно чаще, чем в период 1935—1936 годов, посещает кабинет Сталина. Судя по протоколам, в отсутствие «хозяина» Жданов в этот период фактически замещал его в политбюро. Во всяком случае, на многих решениях этого органа, принятых без Сталина, первой стоит подпись Жданова.