В гостях у Дракулы. Вампиры. Из семейной хроники графов Дракула-Карди (сборник) - Брэм Стокер

Позвали меня. Я тотчас отворотил ворот рубашки и осмотрел шею. Красные свежие ранки были налицо!

Что Герман мертв, я был уверен; но ради прислуги проделал все способы отваживания. Затем приказал раздеть и внимательно осмотрел труп.

Ничего. Здоровые формы Геркулеса! Так как никто не заявлял претензии – я сделал вскрытие трупа. Прежние мои наблюдения подтвердились: крови у здоровенного Геркулеса было очень мало.

Не успел я покончить возню с мертвецом, как из деревни пришла весть, что и там опять неблагополучно.

Умерла девочка, пасшая стадо гусей. Мать принесла ей обедать и нашла ее лежащей под кустом уже без признаков жизни.

Тут в определении смерти не сомневались, так как мать ясно видела на груди ребенка зеленую змею. При криках матери гадина быстро исчезла в кустах.

Все-таки я пошел взглянуть на покойницу под благовидным предлогом – помочь семье деньгами.

Покойница, уже убранная, лежала на столе. Выслав мать, я быстро откинул шейную косынку и приподнял голову. Зловещие ранки были на шее!

Ужас холодной дрожью прошел по моей спине… Не схожу ли я с ума?! Или это и впрямь наваждение!

Всю ночь я проходил из угла в угол. Сон и аппетит меня оставили. При звуке шагов или голосов я ждал известия о новой беде…

И она не замедлила.

Умер мальчишка-поваренок. Его послали в сад за яблоками да назад не дождались…

Опять я проделал с трупом все, что полагалось, проделал, как манекен, видя только одни ранки на шее.

Наконец вернулся твой отец. Ему рассказали о случившемся; он, к моему удивлению, отнесся ко всему совершенно холодно и безразлично.

Тогда я осторожно ему рассказал мои наблюдения о роковых ранках на шее покойников. Он только ответил:

– А, так же, как у покойницы жены, – и ушел на свое дежурство в склеп.

Я опять остался один перед ужасной загадкой.

Вероятно, я недолго бы выдержал, но, на мое счастье, вернулся Петро: хотя ранее и предполагалось, что он останется с тобою в Нюрнберге.

За недолгое время отсутствия он сильно постарел с виду, а еще больше переменился нравственно: из веселого и добродушного он стал угрюм и нелюдим.

В людской ему сообщили все наши злоключения и радостно прибавили, что американец исчез и что он был совсем и не американец, а оборотень.

Один говорил, что видел собственными глазами, как старик исчез перед дверью склепа, а двери и не открывались.

Другой тоже собственными глазами видел, как американец, как летучая мышь, полз по отвесной скале, а третий уверял, что на его глазах на месте американца сидела черная кошка.

Были такие, что видели дракона. Только тут возник спор.

По мнению одних, у дракона хвост, по мнению других – большие уши; кто говорил, что это змея, кто – что это птица. И после многих споров и криков решили:

– Дракон, так дракон и есть!..

Петро обозвал всех дураками, ушел в свою комнату.

Глава 18

На другое утро Петро долго разговаривал с твоим отцом, о чем – никто не знает. Только после разговора он вышел из кабинета, кликнул двух рабочих и именем графа приказал разбирать сторожку американца. Люди повиновались неохотно.

Сняли крышу и начали разбирать стены. При ярком дневном свете еще яснее выступило, что сторожка была необитаема.

Скоро от сторожки остались небольшая печь и труба.

Доски и бревна, достаточно еще крепкие, Петро распорядился пилить на дрова и укладывать на телеги.

Печь и трубу он приказал каменщику ломать, не жалея кирпича. Когда повалили трубы, мы с твоим отцом стояли в дверях склепа.

Из трубы вылетела большая черная летучая мышь и метнулась к нам. Я замахнулся палкой, тогда она, круто повернув, исчезла за стеной замка.

– Ишь, паскуда, гнездо завела, – проворчал каменщик.

Теперь мне стало ясно, откуда взялась черная летучая мышь на груди твоей матери в день ее смерти. Всем известно, что летучие мыши любят садиться на белое; вот ее и привлекло белое платье покойницы.

А что мышь была черная, а не серая, как обыкновенно, и что бросилась мне тогда же в глаза, объяснялось теперь тем, что она пачкалась о сажу в трубе.

Телеги с дровами Петро отправил в церковный двор для отопления церкви как дар от графа. Кирпич вывезли далеко в поле.

Площадку Петро сам вычистил и сровнял, ходя как-то по кругу и все что-то шепча.

На другой день из деревни привезли большой крест, сделанный из осины, конец его был заострен колом.

Крест вколотили посредине площадки. Петро кругом старательно разбил цветник, но, к удивлению и смеху слуг, засадил его чесноком.

На мой вопрос, что все это значит, твой отец махнул рукой и сказал:

– Оставьте его.

В один из следующих дней отец твой, спускаясь по лестнице, оступился и зашиб ногу. Повреждение было пустячное, но постоянное сидение в затхлом, сыром склепе и неправильное питание заставили уложить его в постель на несколько дней.

В тот же день, после обеда, когда я читал ему газеты, прибежал посыльный мальчик и просил меня спуститься вниз.

Сдав больного на руки Пепе, я спустился в сад. Там был полный переполох!

Подняли без памяти молодого садовника Павла. Он тихо и жалобно стонал, и казалось, вот-вот замолкнет навеки.

Я приказал перенести его в мою аптеку. Все слуги, кроме моего помощника, были удалены. Смотрю, роковые ранки еще сочатся свежей кровью! Тут для оживления умирающего, хотя бы на час, я решил употребить такие средства, какие обыкновенно не дозволены ни наукой, ни законом. Я хотел во что бы то ни стало приподнять завесу тайны.

Влив в рот больного сильное возбуждающее средство, я посадил его, прислонив к подушкам. Наконец он открыл глаза. При первых же проблесках сознания я начал его расспрашивать.

Вначале невнятно, а потом все яснее и последовательнее он сообщил мне следующее.

По раз заведенному обычаю, после обеда все рабочие имеют час отдыха.

Он лег под акацию, спать ему не хотелось, и он стал смотреть на облака, вспоминая свою деревню. Ему показалось, что одно облако, легкое и белое, закрыло ему солнце. Повеяло приятным холодком… смотрит, а это не облако уже, а женщина в белом платье, точь-в-точь умершая графиня! И волосы распущены, и цветы на голове.

Парень хотел вскочить. Но она сделала знак рукою не шевелиться, и сама к нему наклонилась, да так близко, близко, стала на колени возле, одну руку положила на голову, а другую на шею… «И так-то мне стало чудно, хорошо! – улыбнулся больной. – Руки-то маленькие да холодненькие! А сама так и смотрит прямо в глаза… глазищи-то, что твое озеро – пучина без дна… Потом стало тяжело. Шея заболела, а глаз открыть не могу, – рассказывал больной, – потом все завертелось и куда-то поплыло. Только слышу голос старшего: «Павел, Павел». Хочу проснуться и не могу, – продолжал Павел. – На груди, что доска гробовая, давит, не вздохнуть! – и опять слышу: «Рассчитаю, лентяи!» Тут я уже открыл глаза. А графиня-то тут надо мной, только не такая добрая и ласковая, как бывало, а злая, глаза, что уголья, губы красные. Смотрит, глаз не спускает, а сама все пятится, пятится и… исчезла… а… Голос его все слабел, выражения путались, и тут он снова упал в обморок.