Все пули мимо - Виталий Забирко

Иду к себе в домик и не знаю, как ему новость о переезде нашем преподнести. Не любит пацан смены обстановки, помню, как он о квартире моей жалел, на "фазенде" очутившись. Что-то вроде кошачьего инстинкта у него - с трудом и боязнью обжитое место покидает. Вот и сейчас, наверное, сидит пригорюнившись, прознав о переезде.

С сумятицей в душе захожу к нему в комнату и застываю ошарашено. Чёрта с два пацан "горюнится". Смехом до икотки заливается, своих любимых Тома и Джерри по видику смотря. По фиг ему проблемы мои и переживания. Даже обидно стало.

Однако наступил я своей обиде на горло и не стал видик сразу выключать. Подождал, пока очередная серия закончится, и только тогда воспроизведение остановил.

- А, здравствуйте, Борис Макарович! - наконец замечает меня Пупсик, всё ещё смехом давясь и слёзы утирая. - Извините, я немного увлёкся...

- Здравствуй, - киваю сдержанно и журю отечески: - Значит, так ты меня бережёшь? Ни сном, ни духом не ведаешь, где я и что со мной...

- Что вы, Борис Макарович, - мгновенно серьёзнеет Пупсик. - Если бы вам что угрожало, я мгновенно бы почувствовал и вмешался.

Смотрю в глаза его преданные и понимаю, что так и было бы. И хоть обида на него в груди ещё теплится, давлю её безжалостно, что змеюку подколодную. Негоже, чтобы пацан её почувствовал и сердцем принял - других забот у него по горло, а эта лишней обузой будет.

- Новость знаешь? - спрашиваю.

- Какую?

Молчу я, взгляд в сторону отвожу и чувствую, как в голове словно букашки какие по извилинам начинают быстренько так, щекотно бегать.

- Понятно... - убитым голосом шепчет Пупсик. - Надолго мы туда переезжаем?

- Не знаю. Наверное, да.

- Жаль... - тянет Пупсик и вдруг тоненько, жалостливо предлагает: - А может, назад, в вашу квартиру вернёмся? Она уже в полном порядке... - И совсем неслышно заканчивает: - Хорошо как нам там вдвоём было...

- Боюсь, что это уже невозможно, - вздыхаю.

- Почему? - наивно интересуется Пупсик.

Открываю я рот, чтобы ответить, но неожиданно понимаю, что сказать-то нечего. Вопрос простенький, но с подковыркой оказывается. Действительно, несмотря на все перипетии, жить тогда было лучше. Не то чтоб спокойнее, но проще.

- Потому, - наконец нахожусь, - что жизнь такая хитрая штука, по которой только в одну сторону можно идти, и обратного пути нет.

Сидит Пупсик на диване, глазами на меня круглыми смотрит, моргает непонимающе. А я ему ничего больше ни сказать, ни объяснить не могу. Не силён в эмпиреях высоких, знаю одно: так было, так есть, так будет. Никому не удавалось время вспять повернуть, а ежели кто и сподобился дважды жизнь свою прожить, тот либо помалкивает, либо в дурдоме сидит - настолько у нас фантазиям подобным не верят.

- Когда едем? - совсем упавшим голосом спрашивает Пупсик.

- Я сегодня улетаю, а ты - чуть попозже, когда там строительство закончат. А на это время у меня просьба к тебе: почисть усадьбу подмосковную от "клопов" электронных, как в своё время "фазенду" почистил. Думаю, пока её при жизни Бонзы строили, столичные "крутяки" электронными штучками все стены в достаточной мере напичкали. Ну и заодно мозги новому персоналу и строителям в отношении меня вправь.

- Сделаю... - еле слышно шепчет Пупсик.

Тут дверь распахивается, и Алиска, вся из себя сияющая, просто-таки лучезарная, на пороге появляется.

- Боренька! - щебечет восхищённо. - Я слышала, что мы сегодня в Москву летим. Вот счастье-то какое!

- Не мы, а я, - обрезаю раздражённо.

- Но Боренька...

- Зась! - не выдерживаю. - Я в доме хозяин, как сказал, так и будет. Никуда от тебя столица не денется. Вот обоснуюсь там, все дела утрясу и через неделю вызову. А ты, пока меня здесь не будет, родней матери пацану должна стать. Понятно?

Гляжу на неё глазами строгими, и действует мой взгляд, возражений не допускающий, что плётка в руках дрессировщика зверей хищных.

- Хорошо, Боренька, - лепечет послушно Алиска.

"А ты, - наставляю про себя Пупсика, - не вздумай свои шашни магические с ней возобновлять. Не дай бог, кто о твоих способностях узнает, лиха крутого оба нахлебаемся".

Кивает мне Пупсик, и я дух облегчённо перевожу. Кажется, все "вещи" в "командировку" уложил.

- А если всё понятно, - говорю голосом повеселевшим, - тогда можно и за стол праздничный втроём сесть. Или другие предложения будут?

47

Перед самым отъездом в аэропорт - я уж в лимузин садился - лечила меня перехватывает.

- Здравствуйте, Борис Макарович! - что холоп перед барином гнётся.

- Здоров будь, - бормочу благодушно после застолья сытного.

Настроение такое - всех бы облагодетельствовал. Ну не так чтобы очень, то есть по-царски - имением там наградить, пожизненную ренту назначить, а по-купечески - пару пригоршней медяков в толпу от щедрот швырнуть. Гуляй, мол, мужики, во здравие раба божьего Бориса Макаровича!

- Да вот, вы просили... - лепечет лечила и папку пухлую мне протягивает. Причём настолько пухлую, что завязки шнуром доточены, а содержимое из углов бумагами какими-то, от старости жёлтыми, наружу неряшливо вылезает.

Беру я с брезгливостью эту макулатуру, а в ней килограммов пять-шесть, никак не меньше. Ни фига себе "гостинец"!

- Что это? - вопрошаю недоумённо.

- История болезни вашего родственника, - с некоторой гордостью сообщает лечила. - В психоневрологическом диспансере с трудом выклянчил.

- Молодец! - хвалю. - Будет тебе за это премия.

Вот и полетела одна пригоршня медяков.

- Спасибо... - мнётся лечила, и по его виду понятно, что о чём-то просить собирается.

- Что ещё? - поторапливаю. Если каждый мой "винтик" будет так передо мной комедию ломать, то на личную жизнь времени не останется. На фиг мне их проблемы?

- Говорят, вы в Москву перебираетесь? - тянет он, а сам глаза в сторону отводит.

- Ну? Короче. У меня через полчаса самолёт, - морщусь досадливо и руку мысленно отвожу, чтобы и вторую пригоршню медяков швырнуть.

- А как же я? - наконец решается спросить лечила. - Мне расчёт брать?

Растягиваю я рот в улыбке снисходительной, по плечу его треплю.

- Не переживай, не выгоню, - подбадриваю. - Пакуй вещички, через неделю-другую к себе вызову. Контракт у нас с тобой надолго.

Сажусь, довольный, в лимузин, одной рукой папку пухлую на сиденье швыряю, а другой - в уме вторую пригоршню медяков в карман прячу. Ещё пригодятся.

Посмотрел я в самолёте эту папочку. Ни хрена не понял. Почерки на бумагах разные, в основном, корявые - голову сломаешь, пока в смысл написанного врубишься. А половина текста ва-аще на латыни - назначения всевозможных врачебных процедур, которыми над Пупсиком измывались. Ну а диагнозы, что год от года ему меняли, настоящим тёмным лесом для непосвящённого выглядят. Что, например, нормальному человеку может сказать фраза "...синестопатически-ипохондрический синдром, синдром психического автоматизма с параноидальным бредом"? Или ещё круче - "...эпилептиформный синдром, частые приступы, вероятно, на фоне перенесённого вирусного менингоэнцефаломиелополирадикулоневрита"? Короче, белиберда такая, что, зная значение некоторых слов лишь понаслышке, на голове волосы шевелятся. Понятно одно: не считали в диспансере Пупсика за человека, потому и эксперименты на нём разные ставили, всё новые и новые медицинские препараты применяя.