Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным - Тимоти Снайдер

Предлогом для последующей эскалации событий стало убийство одного из очень крупных начальников СС. После Гитлера и Гиммлера Рейнхард Гейдрих был самым важным архитектором политики уничтожения евреев. Он также был типичным примером нацистской тенденции давать одному человеку несколько должностей: будучи главой службы безопасности Рейха, он отвечал за Протекторат Богемии и Моравии – чешские земли, аннексированные Германией в 1939 году. 27 мая 1942 года на него было совершено покушение чехами и словаками, нанятыми британской разведкой; он был ранен и умер 4 июня. Гитлер и Гиммлер были раздосадованы тем, что он ездил без охраны, которая, как Гейдрих полагал, ему была не нужна, поскольку он был популярен среди чехов. В чешских землях, в отличие от оккупированной Польши и Советского Союза, немцы не применяли репрессивных методов; Гейдрих делал особый акцент на хорошем обращении с чешским рабочим классом[538].

Убийство Гейдриха означало потерю одного из архитекторов «окончательного решения», но вместе с тем и обретение мученика. Гитлер и Гиммлер встречались и разговаривали 3, 4 и 5 июня 1942 года. Гиммлер составил панегирик: «Наша святая обязанность – отомстить за его смерть, продолжить его работу и уничтожить врагов нашего народа без жалости или слабости». Одно чешское село, Лидице, было полностью разрушено в отместку за убийство Гейдриха: мужчин расстреляли на месте, женщин увезли в немецкий концлагерь Равенсбрюк, а детей отравили газом в Хелмно[539].

Нацистская политика полного истребления польских евреев в Генерал-губернаторстве теперь получила название «Операция “Рейнхард”» как дань памяти Гейдриха. Упоминание об убийстве делало из немцев жертв и позволяло преподносить массовое уничтожение евреев как расплату. Согласно нацистскому мировоззрению, убийство Гейдриха в мае 1942 года сыграло такую же роль, что и провозглашение войны Америкой в декабре 1941 года: оно подняло дух праведной солидарности среди якобы жертв нападения (нацистов) и отвлекало внимание от действительных источников немецких трудностей и политики. Гейдрих стал выдающейся «жертвой» мнимого международного еврейского заговора, на котором и лежала ответственность за войну[540].

* * *

Евреев уничтожали, потому что Гитлер сделал это целью войны, но даже после того, как он обнародовал свои желания, время их смерти зависело от того, как немцы воспринимали течение войны и связанные с этим экономические приоритеты. У евреев было больше шансов погибнуть, когда немцев беспокоил вопрос нехватки продовольствия, и меньше шансов погибнуть, когда немцев беспокоила нехватка рабочей силы.

Гитлер озвучил свое решение убить всех евреев вскоре после того, как объявил, что советских военнопленных нужно использовать как рабочую силу, а не убивать их. В начале 1942 года выжившие советские военнопленные были интегрированы в состав рабочей силы в Германии, а Ганс Франк преуспел в организации колониальной польской экономики в своем Генерал-губернаторстве. С немедленно гарантированными поставками рабочей силы продовольствие стало главным поводом для беспокойства как в Рейхе, так и в оккупированной Польше. Герингу пришлось объявить об урезании продуктовых пайков для немцев Рейха в апреле 1942 года; в том году в Рейхе действительно значительно снизилось среднее потребление калорий. Франк со своей стороны был обеспокоен улучшением поставок продовольствия своему польскому рабочему классу[541].

Таким образом, летом 1942 года экономические соображения – как их понимали немцы – скорее ускорили, чем затормозили план уничтожения всех польских евреев. Когда главным предметом беспокойства стало продовольствие, а не рабочая сила, евреи превратились в «дармоедов», и даже те, кто работал на благо немецкой экономики и Вермахта, подверглись опасности. К концу 1942 года Ганс Франк снова захотел рабочей силы больше, чем продовольствия, и поэтому решил оставшихся евреев держать в живых. К тому времени большинство польских евреев уже погибли. Немецкая экономика была подобна натянутому канату, по которому евреев заставляли ходить босиком, с завязанными глазами и без страховочной сетки внизу. Только этот канат и отделял их от смерти; он был кровавым и предательским и не мог не подвести их[542].

* * *

Строительство фабрики смерти в Треблинке было завершено 11 июля 1942 года. Через восемь дней, 19 июля 1942 года, Гиммлер приказал закончить «переселение всего еврейского населения Генерал-губернаторства к 31 декабря 1942 года». Это касалось прежде всего Варшавы[543].

В Варшаве 22 июля 1942 года специалист Глобочника по «переселению» Герман Гёфле и его СС-группа по зачистке гетто проинструктировали Полицию безопасности в Варшаве, а затем нанесли визит Адаму Чернякову – главе юденрата. Гёфле сказал Чернякову, что тот на следующий день должен привести пять тысяч евреев на перевалочный пункт, называемый «Умшлагплац». Черняков, знавший о других чистках в гетто Люблинского округа, кажется, догадался, что затевается. Вместо того, чтобы принять ответственность за часть работы по координации уничтожения своих соплеменников, он покончил с собой. После смерти Чернякова немцы прибегли к обману, приказав еврейской полиции повесить объявления, обещавшие хлеб и повидло тем, кто придет на Умшлагплац. Первая партия из приблизительно пяти тысяч евреев отправилась из Варшавы в Треблинку 23 июля. По воспоминаниям Блюмы Б., голодающие люди сделали бы все что угодно за кусок еды, «даже если знаешь, что тебя убьют»[544].

Так началась операция в Варшавском гетто, которую немцы назвали «Большой операцией». Гёфле и его команда расположились в этом гетто по адресу Железная, 103. Как они делали в других городах и городках Люблинского, Краковского округов и дистрикта Галиция в Генерал-губернаторстве, они вместе с местной Полицией безопасности теперь прибегли к принуждению. С помощью нескольких сотен «травников» и примерно двух тысяч еврейских полицейских немцы устраивали облавы в Варшавском гетто почти ежедневно в течение последующих двух месяцев. Когда самых голодных увезли, еврейская полиция принялась за группы беспомощных: сирот, бедняков, бездомных и заключенных. У стариков и маленьких детей вообще не было никаких шансов. Дети до пятнадцати лет полностью исчезли из гетто. Совсем малышей, больных, калек и стариков немцы расстреливали на месте[545].

Поначалу еврейские полицейские могли справляться с работой с минимальным наблюдением со стороны немцев. После нескольких дней депортаций голодных и беспомощных немцы применили в Варшавском гетто тот же самый метод, что и в других местах: неожиданное оцепление здания или части улицы, проверка документов и депортация всех евреев, которые годились к работам. Еврейская полиция под присмотром немецкой полиции провела первое оцепление 29 июля 1942 года. Немцы решали, какие территории надо зачистить в какое время; еврейские полицейские на рассвете вскрывали заклеенный конверт с инструкциями о том, где в тот день должна пройти зачистка. В целом, ради выполнения квоты немцы проводили по две операции ежедневно[546].

Отбор для работы сохранял некоторым людям жизнь, но разрушал коллективный дух сопротивления. Хотя немцы были далеки от точности в своих наблюдениях за разницей между зарегистрированными работниками и другими, отбор создавал принципиальное социальное разделение между евреями, у которых были документы, и теми, у кого их не было, и вызывал всеобщую обеспокоенность по поводу личной безопасности. Люди полагали, что они и их семьи могут оставаться в гетто, имея правильную работу и правильные документы. Такая приватизация надежды была приговором для чувства солидарности. Имеющаяся энергия расходовалась на охоту за документами, а не на координацию действий по сопротивлению. Никто (пока) не пытался вырвать монополию силы внутри гетто из рук немецкой и еврейской полиции. Пока не было группы евреев, желающих сопротивляться еврейской полиции, облавы и депортации могли продолжаться под немецким надзором, но при довольно ограниченном немецком контингенте[547].

К августу 1942 года немцы потребовали, чтобы каждый еврейский полицейский приводил для депортации ежедневно по пять евреев, а иначе начнут депортировать членов их семей. Это привело к тому, что зачистили тех, кто не мог себя защитить. Большие приюты для сирот опустели 5 августа. Известный педагог Януш Корчак повел обоих своих детей на Умшлагплац. Он держал их за руки и шел, высоко подняв голову. Среди 6623 человек, депортированных в тот день вместе с ним, были педагоги и воспитатели сирот в гетто, например, его коллега Стефания Вильчинска и многие другие. Полицейские привозили на умшлагплац старых и малых на повозках. Еврейские полицейские забрали маленькую девочку из дома в то время, когда ее мать бегала где-то по делам. Ее последние слова перед депортацией в Треблинку были записаны: «Я знаю, что вы хороший человек, пан. Пожалуйста, не увозите меня. Моя мама ушла только на минуту. Она вернется через мгновение – а меня нет; будьте так добры, не забирайте меня»[548].