Король замка - Виктория Хольт

— Но это нелепо! Откуда такие мысли? Замок виден всей округе, но больше никто не считает, что Шато-Гайар должен принадлежать ему!

— Тут все иначе. В жилах Бастидов течет графская кровь. У нас на юге слово bastide значит сельский дом… Но возможно, наше имя происходит от слова bâtard[12]. Откуда только берутся имена!

— В округе полно людей, в чьих жилах, судя по их словам, течет графская кровь.

— Да, но у Бастидов другая история. Мы были близки де ла Талям, входили в их семью. Прошло не так много лет, и об этом еще помнят. Отец моего мужа был сыном графа де ла Таля, Жан-Пьер знает об этом. Когда он смотрит на замок или видит графа, то думает: «А ведь это я мог объезжать свои земли. Мне могли принадлежать виноградники и замок».

— Думать так — безумие.

— Мой внук всегда слыл гордецом. Не уставал слушать семейные предания об истории замка. Он знает, что в этом доме пряталась графиня, что здесь родился и жил некоторое время ее сын, вернувшийся потом в замок к своей бабушке. Укрывшая их госпожа Бастид сама имела сына. Он был на год старше маленького графа, и у мальчиков был один отец.

— Понимаю, это крепкие узы, но ими не объяснить такую многолетнюю зависть и ненависть.

Госпожа Бастид покачала головой, и я взорвалась:

— Вы должны образумить его! Если он будет действовать в том же духе, случится трагедия, я это чувствую. В лесу, когда стреляли в графа…

— Это был не Жан-Пьер.

— Но коли он так его ненавидит…

— Он не убийца.

— Тогда кто?..

— У таких, как граф, всегда найдутся враги.

— Ненавидеть сильнее, чем ваш внук, невозможно! Мне это не нравится. Этому нужно положить конец.

— Вы всегда хотите сделать людей такими, какими они, по вашему мнению, должны быть. Но человеческие души — не картины, Дэлис. А вы…

— А я сама не безгрешна, чтобы перевоспитывать других. Знаю. Но я беспокоюсь.

— Если бы вы могли понять тайные мотивы чужих поступков, возможно, у вас было бы еще больше поводов для тревоги. Но Дэлис, как насчет вас самой? Разве вы не влюблены в графа?

Я отпрянула.

— Ваша любовь заметна мне не меньше, чем вам — ненависть Жан-Пьера. Вы боитесь, как бы он не навредил графу. Но этой ненависти не один год, и она нужна Жан-Пьеру. Он не может не ненавидеть, потому что ненавидит из гордости. А вот вы со своей любовью подвергаетесь гораздо большей опасности.

Я молчала.

— Дорогая моя, поезжайте домой. Это говорю вам я, старая женщина, которая видит и понимает куда больше, чем вы думаете. Сможете ли вы быть счастливы здесь — женится ли на вас граф, или вы будете жить здесь в качестве его любовницы? Не думаю. Это не устроит ни его, ни вас. Отправляйтесь домой, пока не поздно. У себя на родине вы научитесь забывать. Вы еще молоды и обязательно встретите человека, которого полюбите. У вас будут дети. Они-то и научат вас этой великой мудрости — умению забывать.

— Вы разволновались, госпожа Бастид.

Она промолчала.

— Вы боитесь за Жан-Пьера.

— Да, в последнее время он изменился.

— Он просил меня выйти за него замуж, он внушил Женевьеве, что она его любит… Что дальше?

Госпожа Бастид немного помедлила с ответом.

— Не знаю, стоит ли говорить вам. Я не могу этого забыть с тех пор, как узнала. Когда графиня, скрывшись от мятежников, нашла убежище в этом доме, то из благодарности оставила Бастидам маленькую золотую шкатулку, внутри которой был ключ.

— Ключ! — эхом откликнулась я.

— Да, маленький ключ. Я никогда раньше таких не видела. Его украшала геральдическая лилия.

— И что? — в нетерпении выпалила я.

— Шкатулку графиня подарила нам. Это очень дорогая вещь. Ее берегут на случай крайней нужды. А ключ нам было велено отдать по первому требованию, но не раньше.

— О нем кто-нибудь спрашивал?

— Нет, никогда. Как гласит предание, сами мы не должны рассказывать о ключе, чтобы о нем не узнали посторонние. Именно поэтому мы никогда не упоминаем ни о ключе, ни о шкатулке. Я слышала, что графиня говорила о двух ключах: один хранился в нашей шкатулке, а другой спрятан где-то в замке.

— А где ключ? Можно мне взглянуть на него?

— Он исчез… некоторое время назад. Его кто-то взял.

— Жан-Пьер, — прошептала я. — Он хочет найти тайник и открыть его этим ключом.

— Возможно.

— Что тогда будет?

Она сжала мою руку.

— Если он найдет то, что ищет, его ненависти наступит конец.

— Вы имеете в виду изумруды?

— Если он завладеет изумрудами, то посчитает, что получил свою долю наследства. Боюсь, именно это у него на уме. Эта навязчивая идея… как язва в его душе. Страшно подумать, куда это его заведет.

— Вы не хотите поговорить с ним?

Госпожа Бастид покачала головой.

— Бесполезно. Я уже пыталась. Вы мне нравитесь, Дэлис, и я хочу помочь вам. На поверхности здесь все вроде бы гладко, но это только на первый взгляд. Вам надо уехать. Не нужно вмешиваться в эту многолетнюю тяжбу. Поезжайте домой и начните все сначала. Со временем Шато-Гайар покажется вам сном, а все мы — марионетками кукольного театра.

— Ошибаетесь, я ничего не смогу забыть.

— Нет, моя дорогая, все проходит, ибо такова жизнь.

Я попрощалась с госпожой Бастид и вернулась в замок. Я больше не могла оставаться в стороне. Надо было действовать. Каким образом? Этого я не представляла.

Половина седьмого утра — начало сбора урожая. Мужчины, женщины, дети со всей округи направлялись к виноградникам, где получали задания от Жан-Пьера и его отца. Мне подумалось, что сегодня, по крайней мере, никому нет дела ни до чего, кроме винограда.

На кухне замка, согласно древней традиции, готовилась еда на всех работников. Как только сошла роса, начался сбор ягод.

Сборщики работали парами. Один бережно срезал кисти, следя, чтобы не попали подпорченные ягоды, а другой подставлял корзину из ивовых прутьев, стараясь не трясти ее, чтобы не помять виноградины. С виноградников доносились звуки песни. Это тоже был старый обычай, о котором мне как-то рассказывала госпожа Бастид. Смысл его точно выражался поговоркой: «Bouche qui mord a la chanson ne mord pas a la grappe»[13].

Я отложила работу и направилась к виноградникам посмотреть, как собирают ягоды. Жан-Пьер мне не встретился. Он наверняка был так занят, что позабыл и обо мне, и о Женевьеве, и о своей ненависти.

На поле я почувствовала себя посторонним зрителем. Мне нечего было здесь делать, я чувствовала себя чужой, и это было символично. Вернувшись в галерею, я оглядела свою работу, до завершения которой осталось совсем мало времени.

Госпожа Бастид, мой добрый друг, советовала мне уехать. Возможно, избегая меня, граф хочет намекнуть на то же самое? И все же, я не безразлична ему. Эта мысль немного согреет меня в разлуке. Когда станет очень грустно, я напомню себе, что когда-то была не безразлична ему. Любовь? Возможно, я не из тех, кто способен зажечь в мужчине великую страсть. Эта мысль чуть не рассмешила меня. Будь я объективна, то увидела бы всю нелепость создавшегося положения. С одной стороны, этот человек — сибарит с утонченным вкусом и богатым опытом, а с другой стороны, я — непривлекательная женщина, целиком отдавшаяся работе — полная противоположность ему! — англичанка, гордящаяся своим здравым смыслом, с которым, как показала жизнь, очень часто попадаю впросак. И все-таки я буду повторять себе: я была не совсем безразлична ему. Его необщительность тоже была своеобразным знаком внимания. Он, как и госпожа Бастид, говорил мне: «Уезжай. Так будет лучше».