Когда велит совесть. Культурные истоки Судебной реформы 1864 года в России - Татьяна Юрьевна Борисова

постоянных занятий и замеченных в нетрезвом поведении. Здесь можно вспомнить историю с мучительным фиктивным устройством Антоновича на службу в столице, чтобы спокойно оставаться в Петербурге после окончания учебы[707]. Действительно, у молодого сотрудника Чернышевского были все основания беспокоиться о своей судьбе: он должен был отправиться в распоряжение церковного начальства на своей родине. «Отечественные записки» обращали внимание на лукавство самой формулировки «на место жительства», которая в действительности означала высылку «с места жительства». С подобной формулировкой человека отправляли в места, где он родился и где его не всегда ждали и даже помнили. Рассказывая печальную историю о молодом талантливом литераторе, высланном в глухую деревню, где все его родственники умерли, журнал вопрошал:

Если подобный суд над личностью останется и при новом судопроизводстве, то нельзя ли не согласиться с теми скептиками, которые, говоря о судебных преобразованиях, уныло покачивают головой и поют романс Глинки: Не верю, не верю обетам и т. д.[708]

«Отечественные записки» отвечали таким скептикам, что они «склонны верить» и даже «убеждены», что административное преследование со стороны полиции будет невозможно при новом судебном порядке:

Не может же не броситься в глаза нашему законодательству, что новое судебное устройство будет чистейшей фантасмагориею, пока рядом с ним будет существовать суд административный, который может во всяко время… наказывать всех тех, кого не сочтет вправе наказать суд[709].

Обратим внимание, что сам тон обсуждения реформы в журнале отличался от того делового практического стиля, в котором было представлено обсуждение в ЖМЮ, и от беллетристического обличения Гилярова-Платонова. «Отечественные записки» выбрали новый стиль, в котором некоторая ирония фельетонного отстранения с напеванием романса Глинки смешивалась с гражданским морализаторством:

Мы не имеем права отчаиваться в правильном ограждении нашей личности после всего того, что сделано и предпринято нашим законодательством. Правда, все наши успехи, несмотря на их быстроту, мало замечаются обществом. Все наши права еще впереди.

Возможно, именно в заявлениях, подобных упомянутому («наши права впереди»), Гиляров-Платонов как раз и видел притязания «прогрессистов», «вчерашних студентов» на власть в суде присяжных вопреки чаяниям народа. Действительно, обсуждение грядущей Судебной реформы, судя по всему, позволяло влиятельному журналу ставить вопрос о правах и деспотизме. Журнал убедительно доказывал, что права сословия угрожали отдельному его представителю, будь то дворянин или крестьянин[710]. Точно так же права генерал-губернатора угрожали всем вольноопределяющимся литераторам, и, как мы знаем по воспоминаниям Антоновича, угроза была реальной.

Этим старым правам, в изображении «Отечественных записок», противостояли новые права независимого суда. Именно в связи с его грядущим учреждением на страницах журнала появился почти революционный лозунг «все наши права еще впереди». Но его значение было скорректировано большой цитатой из первого номера «СПб ведомостей» за 1863 год. В ней обращалось внимание на то, что прогресс «является нечаянно или потихоньку… в виде отдельных параграфов и отдельных преобразований, разбросанных по отдельным ведомствам»[711].

В качестве яркого примера больших шагов прогресса в «скромных параграфах» упоминались «Основные положения о судебных преобразованиях». Близкая к правительству газета подчеркивала (а «Отечественные записки» перепечатывали оттуда), что в одном из параграфов «Основных положений…» можно найти короткую фразу о том, что следствие по государственным преступлениям производится теперь одним из членов судебной палаты, при личном присутствии прокурора. Это означало, что тайное следствие и тайный суд по государственным преступлениям благодаря «скромному параграфу» больше невозможны. Так, без громких манифестов, в неприметных параграфах, почти техническим путем реформаторы собирались подчинить обновленной судебной власти то, что веками регулировалось в законе весьма условно[712]. Видимость, измеримость и рациональность при этом были практическими, а не политическими или идеологическими категориями. Именно такое значение Судебной реформы подчеркивал ЖМЮ в своем обзоре.

Как видим, столичные и прогрессивные «СПб ведомости» и «Отечественные записки» выделялись среди остальных печатных органов тем, что указывали своим читателям на почти тектонические сдвиги, которые предвещала Судебная реформа. Эти сдвиги мыслились как реальная возможность независимой и гласной судебной власти защищать права личности. Подчеркивая огромное историческое значение реформы, «Отечественные записки» поименно перечисляли состав комиссии, разрабатывавшей «Основные положения…». Для сведения читателей упоминались все девять членов комиссии с их должностями и чинами: от товарища министра юстиции действительного статского советника Стояновского до экспедитора Государственной канцелярии Велинбахова[713]. Все они были чиновниками-юристами в высоких чинах, и передовой журнал приветствовал их работу представлением поименного состава комиссии, что было ново.

Вообще то, что реформа ориентирована на общество и ждет его поддержки, было важной линией ее обсуждения. «Отечественные записки» и другие издания указывали на то, что после публикации «Основных положений…» комиссия, продолжавшая дальнейшую разработку проекта, приглашала всех присылать свои предложения, и их поступало очень много. «Русский инвалид» и «День» подчеркивали, что пассивность народа сделает «пустой формой» положения грядущей Судебной реформы. Поэтому «Русский инвалид» призывал «лучших людей принять участие в образовании массы в великой науке порядка и суда» (курсив мой. – Т. Б.).

Кто были эти «лучшие люди» и в чем состояла особая «наука порядка и суда», «Русский инвалид» не уточнял, но подчеркивал, что отсутствие корпорации юристов становилось плюсом России, так как во Франции и Германии юристы противились учреждению суда присяжных. Из этого можно заключить, что «лучшие люди», по мнению прессы, были, по сути, представителями образованной публики, которая печатала и читала журналы и газеты, разделяя благонамеренные представления о пользе преобразований.

Несмотря на всю оптимистичность откликов на грядущую реформу, они выражали некоторую тревогу, поскольку соединяли разнородные и часто противоречивые высказывания. Рациональные требования расширения возможностей независимой судебной власти соседствовали с надеждами на сохранение традиций и притязаниями на защиту от деспотизма сословных корпораций. При этом общим местом большинства откликов были утверждения об отсутствии юридического образования в обществе, и особенно в народе.

Все это, вместе взятое, убеждало тех, кто отвечал за суд и порядок, в необходимости дополнительной регламентации, чтобы ввести деятельность новых судов в рамки дозволенного. Это было особенно актуально для зарождающейся публичности обновленного судопроизводства. Получив развернутые критические комментарии прессы, реформаторы уточнили правила назначения присяжных и их работы в Судебных уставах 1864 года, – мы вернемся к ним в последней главе. Но полемика в печати об основных началах реформы и смелость некоторых ее интерпретаций высветили новые вопросы. Как должна быть организована публика в суде? Как контролировать информацию о том, что будет происходить на открытых для публики процессах?

Публика в столичном суде: «посторонние лица» под угрозой наказаний

Из-за новизны готовящихся преобразований суда реформаторы изначально не предусматривали издание отдельных правил для