Кладбище домашних животных - Стивен Кинг

Мох был влажным. Этого следовало ожидать; шли дожди, а прокладка не была водонепроницаемой. Поведя лучом в другую сторону, Луис увидел, что гроб лежит в мелкой лужице. Под слоем слизи он видел тело сына. Могильщики, уверенные, что никто не станет открывать гроб после такой ужасной катастрофы, не очень-то старались. Его сын походил на плохо сделанную куклу. Голова Гэджа была странно вывернута, закрытые глаза глубоко ввалились. Что-то белое высовывалось изо рта, как язык альбиноса, и Луис сначала подумал, что при бальзамировании ввели чересчур много жидкости. Вряд ли кто-нибудь знал, какая доза требуется для ребенка.

Потом он понял, что это всего-навсего вата. Тогда он вытащил ее изо рта сына. Губы Гэджа, странно вялые и томные, изгибались в слабой, но явственной, усмешке! Он выкинул вату из могилы, и она упала в лужу. Теперь одна щека Гэджа ввалилась, как у старика.

— Гэдж, — прошептал он, — сейчас я тебя отсюда заберу, ладно?

Он молился, чтобы никто не пришел, смотритель с ночным обходом или еще кто-нибудь. Но он уже не боялся быть схваченным; если бы чей-нибудь фонарь осветил его лицо, когда он стоял в могиле, он не задумался бы в этот миг схватить лопату и размозжить ею череп пришельца.

Он взялся за Гэджа. Тело казалось бескостным, и его посетило еще одно жуткое видение: как он поднимает тело Гэджа, а оно разламывается, и он держит в руках куски. Он так бы и остался стоять с этими кусками в руках посреди могилы, крича во весь голос. Так бы его и нашли.

«Идите, цыплятки, идите и сделайте это!»

Он взял Гэджа на руки, удивившись его тяжести, и поднял, как он часто поднимал его из ванны. Голова Гэджа все время валилась назад, и он увидел кольцо швов, удерживающих голову на плечах.

Тут он опять почувствовал спазмы в желудке от запаха и от этого тяжелого, бескостного тела в руках, но смог вытянуть его из гроба. Наконец он сел на краю могилы, держа тело на коленях, с ногами, спущенными в яму, с мертвенно-бледным лицом, со ртом, искривленным дергающейся гримасой ужаса, жалости и горя.

— Гэдж, — сказал он, укачивая тело. Голова Гэджа лежала на локте Луиса, такая же безжизненная. — Гэдж, все будет хорошо. Все скоро кончится. Гэдж, это только страшный сон, я люблю тебя, Гэдж, папа любит тебя.

Так он сидел и укачивал своего сына.

В четверть второго Луис собрался уходить с кладбища. Труднее всего было открыть гроб и вытащить тело — это была самая отдаленная точка его космического полета. Теперь же, отдохнув, он чувствовал себя способным пройти весь путь. Весь, до конца.

Он положил тело Гэджа на брезент и завернул его.

Затем он обвязал получившийся сверток веревкой в несколько слоев, аккуратно подоткнув концы. Он закрыл гроб, потом, немного подумав, открыл его снова и положил туда заступ. Пусть на кладбище останется эта реликвия; хватит с него. Он закрыл гроб и опустил половину цементного покрытия. Он мог бы просто бросить другую половину, но боялся шума. Поразмыслив, он пропустил концы своего ремня в железное кольцо и с их помощью осторожно опустил цементный прямоугольник на прежнее место. Потом он забросал лопатой землю в могилу, но почему-то земли оказалось недостаточно до прежнего уровня, и это могли заметить. Но он не стал думать об этом — ему еще предстояло много работы. Тяжелой работы. А он очень устал.

«Хей-хо, а ну пошли».

— Ладно, — пробормотал Луис.

Ветер подул сильнее, пошелестев среди деревьев и заставив его оглянуться в тревоге. Он связал вместе лопату, кирку, которая еще могла пригодиться, перчатки и фонарик. Фонарик тоже мог еще понадобиться, но Луис осторожности ради решил обойтись без него. Он прошел тем же путем и через пять минут подошел к высокой железной ограде. На другой стороне улицы стоял его «сивик». Так близко и так еще далеко.

Луис какое-то время смотрел на него, а потом пошел вдоль ограды к воротам. Там была дренажная яма, и Луис заглянул в нее. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. Там лежали груды увядших цветов, вымоченных дождем и снегом.

«Боже мой. Да нет. Это приношения богу, гораздо более древнему, чем христианский… Люди в разное время называли его разными именами, но только сестра Рэчел называла его правильно: Оз Великий и Узасный, бог мертвых, остающихся мертвыми, бог гниющих цветов в дренажной яме, бог Тайны».

Луис смотрел в яму, словно загипнотизированный. Наконец он отвел глаза в сторону с легким вздохом.

Он пошел дальше. Нужно было найти выход, и он надеялся, что память подскажет ему какие-то данные, сохранившиеся со дня похорон.

Рядом вырисовывались в темноте очертания крипты.

Здесь ставили гробы зимой, когда было слишком холодно, чтобы рыть могилы, а также, когда их накапливалось слишком много.

Такое случалось временами, и Луис знал это; всегда бывают периоды, когда умирает особенно много людей.

«Все уравновешивается, — говорил ему дядя Карл. — Если в мае порой за две недели у меня не бывает ни одного покойника, то в ноябре за те же две недели я хороню десять человек. Это бывает всегда в ноябре, а потом, к Рождеству, все кончается, хотя люди думают, что в рождественские дни многие умирают. Все это бред. Люди празднуют Рождество, они счастливы и хотят жить. Потом обычно бывает всплеск в феврале. Грипп уносит стариков, и еще пневмония, но и это еще не все. Бывает, целый год живут себе с раком или еще с чем-нибудь хроническим, потом приходит февраль — и все. 31 января они еще прекрасно себя чувствуют, а 24 февраля их несут хоронить. И сердечные приступы чаще всего случаются в феврале, и инфаркты, и почки. Февраль плохой месяц — хотя для нас он, конечно, хороший. Но то же может случиться и в июне, и в октябре. В любой месяц, кроме августа. Август спокойнее всего. Если не взорвется газ или автобус не свалится с моста, нечего и думать в августе о заполнении крипты. А в феврале мы иногда выставляли гробы в три ряда, надеясь успеть их закопать, прежде чем с нас потребуют арендную плату».

Дядя Карл рассмеялся. И Луис тоже, чувствуя что-то, чему его не могли научить в медицинском училище.

Двойные двери крипты располагались на поросшем травой холме, напоминающем формой женскую грудь. Холм лишь на пару футов был ниже декоративных пик железной ограды.

Луис огляделся и начал взбираться на холм. На другом его стороне было чистое поле, около двух акров.

Но… не совсем чистое. На краю его стояло какое-то здание, похожее на полуразвалившийся сарай. Там, должно быть, держали инструмент.

Сквозь качающиеся на ветру ветви деревьев — старых вязов и кленов, отделяющих кладбище от Мэсон-стрит, — просвечивали уличные огни. Какого-нибудь другого движения Луис не заметил.