Сливовое дерево - Вайсман Эллен Мари

Прозвучала короткая проповедь. Закончив, священник призвал паству склонить головы для молитвы. Он благодарил Бога за то, что закончилась война и люди в деревне могут снова исполнять церковные обряды. Отдавал должное всем, кто выжил: и гражданскому населению, и солдатам. Молился за этнических немцев, веками живших за границами Германии, а теперь изгнанных со своих земель или убитых исключительно из-за принадлежности к немецкой нации. Возносил молитвы за погибших и просил Господа о благополучном возвращении десятков тысяч солдат, о которых пока нет известий. А еще вспоминал об исчезнувших еврейских семьях.

— Пусть они обретут покой, а виновные в их смерти ответят перед законом, — сказал пастор. — И пусть тот, кто знает правду, поведает ее людям.

Кристина остолбенела. Она подняла глаза и взглянула на священника, уверенная, что тот смотрит прямо на нее. Но пастор полностью погрузился в молитву. Сердце Кристины заколотилось. Она знала правду. Впереди, отделенный от нее шестью рядами скамеек, сидел виновный. Девушка обвела глазами море склоненных голов, размышляя, знает ли кто-нибудь еще, что среди собравшихся находится убийца-эсэсовец.

Внезапно ее охватило горячее желание встать и выйти из церкви. Есть ли Бог на свете, если Штефану позволено жить, в то время как Исаака пристрелили, как животное? Как можно благодарить Бога, если невиновных насилуют, морят голодом, мучают и убивают, а настоящие злодеи доживают до старости и спокойно умирают в своих постелях? Она положила ладонь на затылок, нащупывая под шарфом нитевидные волосы. Ей нужно было коснуться волос, ощутить пальцами их шелковистую мягкость. Чтобы вырвать прядь, подумалось ей. Титаническим усилием она оторвала пальцы от головы и сложила руки на груди. Nein. Она не позволит, чтобы этот негодяй вышел сухим из воды.

Кристина ухватилась за край скамьи и наклонилась вперед, сердце ее громыхало в груди, как поезд. Уголком глаза она увидела, что голова матери поднялась и повернулась к ней. Девушка сделала глубокий вдох, встала и прочистила горло.

— Я хочу кое-что сказать.

Все головы резко поднялись. Сотни лиц обратились к ней. Священник прервал молитву и открыл глаза. Мать схватила Кристину за руку. Кристина посмотрела на Кати, которая крутанулась на своем месте на сто восемьдесят градусов и в ужасе вытаращила на нее широко открытые глаза. Штефан тоже заинтересовался, кто это говорит, — голубые глаза были спокойны, брови подняты от любопытства. «Он не боится, что я выдам его, — отметила про себя Кристина. — В лице ни следа тревоги».

Кристина уже открыла рот, чтобы продолжить, но мать настойчиво дернула ее за руку.

— Nein, — прошептала мутти.

Кристина сверху вниз посмотрела в мамины испуганные глаза, потом взглянула на отца и заметила, как сильно тот постарел, — впалые щеки и седые волосы свидетельствовали о том, что он пережил. Фатер сидел, сложив руки на груди и уставившись в пол. Когда два дня назад она рассказала ему о Штефане, отец разделил ее гнев, но предупредил, что связываться с эсэсовцем опасно. И все же сейчас он не останавливал дочь.

— Вы хотите что-то сказать? — в мертвой тишине переспросил священник.

Кристина стиснула зубы. Она чувствовала лишь, как яростно сжимает ее пальцы материнская рука, и освободилась от нее. «Извини, мама, — мысленно произнесла она. — Но я должна это сделать».

— Ja, — проговорила Кристина, поднимая подбородок. Девушка взглянула на священника, и к щекам ее прихлынула кровь. Ее глаза блуждали по ожидающим удивленным лицам. Она указала на Штефана. — Вот тот человек. Я видела его. В лагере. Он был эсэсовцем и служил охранником в Дахау.

Всеобщий удивленный вздох пронесся по церкви. Женщины прижали руки в перчатках к открытым ртам. Старики развернулись, чтобы взглянуть на нее. Все одновременно стали шептаться. Кати с бледным лицом и сжатыми кулаками вскочила с места и закричала:

— Да она сама не знает, что говорит! Она помешалась! Я приходила к ней на днях, и она бесконечно рассказывала какие-то дикие выдумки!

— Я говорю правду! — настаивала Кристина, — Я видела Штефана в Дахау! Взгляните на мое лицо — он пытался заставить меня молчать!

— Bitte, давайте успокоимся, — призвал священник, размахивая Библией. — Frauleins, bitte[98]. Вы находитесь в храме божьем!

— Нельзя же верить всему, что говорит эта ненормальная! — продолжала Кати, шаря широко раскрытыми глазами по толпе. — Взгляните на нее! Она больна! Она бредит! Она рисковала жизнью, чтобы спасти еврея!

Штефан с бесстрастным лицом встал и положил ладонь на руку Кати, пытаясь успокоить ее. Он глянул на Кристину, и она почувствовала, как в каждой клеточке ее тела закипели ярость и тоска и мерзкая обжигающая волна прошлась по каждому мускулу и нерву. Мутти шмыгала носом и вытирала глаза.

— У этого человека есть черная униформа, — продолжала Кристина. — Его невеста сама сказала мне. Он гордится этим. Да, Штефан хвастался перед ней этой формой, на которой изображены череп и кости. Он был членом отряда Totenkopfverbände. Я видела, как он вырвал мальчика из рук матери и приставил к его голове пистолет!

Мать Штефана медленно встала, опираясь на руку сына. Она улыбалась, кожа на ее упитанных щеках была розовой и гладкой, как животик новорожденного козленка.

— Извините, фройляйн, — произнесла она дрогнувшим голосом. — Вы, должно быть, с кем-то спутали моего сына. Он пришел домой в серой шинели. Служил в сухопутных войсках. Он герой войны, награжден медалями.

— Правильно! — выплюнула Кати, повернувшись к бывшей подруге. — Он воевал на фронте!

— Так же как и твой отец, Кристина! — произнес другой голос.

— Так, значит, Штефан украл эту форму! — Кристина чувствовала, как кровь стучит в венах на лбу. — Он притворяется, что служил в вермахте, потому что не может признаться, что был охранником в Дахау!

Священник с плотно сомкнутыми губами направился в ее сторону.

— Замолчи! — визжала Кати. Она стала было пробираться к проходу мимо Штефана, но он удержал невесту, что-то прошептав ей на ухо.

— Лучше оставьте это, — сказал Кристине священник. — Вы вернулись домой. Все остальное неважно.

— Была война! — выкрикнула какая-то женщина. — Каждого принуждали делать то, чего он не хотел!

— Мы должны держаться вместе, — вступил кто-то еще. — Нас теперь весь мир ненавидит.

Кристина оглядела зал. Море лиц смотрело на нее — гневно сжатые губы, сдвинутые в страхе брови, глаза, полные потрясения и жалости.

— Вы понятия не имеете, о чем говорите! — в этот крик Кристина, казалось, вложила всю долго сдерживаемую ярость, которая теперь закипела и перелилась через край.

— А если ты ошиблась? — подал голос кто-то из толпы. — Что, если ты обвиняешь невинного?

— Если Штефан невиновен, — ответила Кристина, — то он должен рассказать всем, что творили охранники в лагере, — она взглянула на Кати. — Он признался тебе? Или тоже солгал?

— Он хороший человек, — возразила Кати.

Мать Штефана достала из сумочки белый носовой платок и трясущимися руками вытерла глаза.

— Ну хватит! — сказал кто-то.

— Вы не представляете, какие злодейства я видела! — закричала Кристина. — Вам такое и в самом страшном сне не приснится!

Священник толковал с подозрительным типом с кустистыми бровями и указывал на Кристину. Его собеседник вылез со скамьи и, выпятив грудь, встал возле пастора, демонстрируя готовность к драке.

— Вам лучше пойти домой и отдохнуть, — посоветовал девушке священник. — Люди пришли на богослужение. Нам очень жаль, что вам пришлось пройти через такие испытания, но сейчас не время и не место обсуждать это. Не нам решать, кто виноват, а кто нет.

— Они убивали женщин и детей! — плакала Кристина. — И Штефан был их пособником!

Те, кто сидел рядом с семьей Бёльц, вставали со скамьи и выходили в проход, косясь на нее, как на помешанную. Субъект с кустистыми бровями начал пробираться к Кристине, но фатер встал и вытянул руку, останавливая его.