Гомер - А. Лосев

Как стрелоносная, ловлей в горах веселясь, Артемида

Мчится по длинным хребтам Ериманфа-горы иль Тайгета,

Радуясь сердцем на вепрей лесных и на быстрых оленей;

Там же и нимфы полей, прекрасные дочери Зевса,

Следом за нею несутся. И сердцем Лето веселится:

Выше всех ее дочь головой и лицом всех прекрасней, -

Сразу узнать ее можно, хотя и другие прекрасны.

Так меж своих выделялась подруг незамужняя дева.

К этой-то "прекрасно-ликой" "белолокотной" деве и вышел грязный, покрытый морской тиной Одиссей, занесенный на этот берег волнами. Он не мог не начать с восхваления ее красоты (160–168):

Смертных, подобных тебе, не видал до сих пор никогда я

Ни средь мужчин никого, ни средь жен, — изумляюсь я, глядя!

Близ алтаря Аполлона на Делосе в давнее время

Видел такую же я молодую и стройную пальму.

Я ведь и там побывал с толпою товарищей верных,

Ехав дорогой, в которой так много ждало меня бедствий!

Вот и тогда, увидавши ее. я стоял в изумленья

Долго: такого ствола на земле не всходило ни разу!

Так и тебе я, жена, изумляюсь.

При виде Одиссея подруги Навсикаи разбежались, но она не испугалась. Она собрала их вновь, разумно объяснила Одиссею, кто она такая, велела служанкам омыть Одиссея и, одев в новые одежды, накормить. Потом предложила следовать за нею в город к самому царю, но не посадила на колесницу во избежание дурной о себе славы. Она опять звучно ударила мулов "блестящим бичом", и они затопали, побежав проворной рысью. Когда уже садилось солнце, прибыли они к благовонной роще Паллады, у самого города (316–336).

Эта короткая VI песнь "Одиссеи" рисует Навсикаю тоже как некую преображенную стихию. Навсикая стихийна, и она чиста, светла, беззаботна, как та юная, стройно-высокая пальма, которую видел Одиссей на Делосе, как сама "стрелоносная" Артемида. Тут еще один — из большого количества аспектов художественной пластики изображения героев у Гомера.

Но это, конечно, не только пластика. Взор эпического художника потому обращается больше всего к физической стороне действительности, что его гораздо меньше интересует внутренняя, духовная ее сторона. Иначе он не был бы эпическим художником. Образ Навсикаи интересен именно с этой стороны. Ее девичьи грезы о любви и браке даны не психологически, но объективированно, в виде Афины Паллады, дающей ей свои указания во сне. Ее труд вместе со служанками на море дан не в виде обрисовки тех или иных физических усилий, но в виде веселого и беззаботного времяпрепровождения, включая игру в мяч и танцы на фоне южного моря и неба. Чувства Навсикаи к Одиссею даны скромнейшим образом и замещены вежливым обращением ее с Одиссеем во время поездки домой, при соблюдении всех правил приличия для царской дочери и даже какого-то этикета. Словом, все внутреннее здесь отодвинуто на задний план, и взор художника скользит только по внешним формам как самой Навсикаи, так и ее поведения. Тут, несомненно, примат внешнего над внутренним, или, что то же, общего над индивидуальным, без чего не получилось бы и самого эпического образа Навсикаи. Таким образом, не только пластика, но и все прочие принципы эпического стиля нетрудно проследить на построении этого художественного образа Навсикаи.

В рассмотренных выше образах героев гомеровских поэм основные черты художественной действительности выступают очень ярко, и анализом их можно закончить показ индивидуальных характеров у Гомера. Перейдем теперь к более общей характеристике человека у Гомера, а также и к его бытовой жизни.

8. Развитая индивидуализация и метод показа жизненных деталей

Эта живая индивидуализация характеров у Гомера особенно бросается в глаза, хотя ученая литература большею частью все еще продолжает анализировать их в монотонном и скучно-схематическом стиле. Блестящим исключением является работа Северина. Этим материалом в дальнейшем мы и воспользуемся, дополняя его еще другим.

Одиссей выступает в традиционных характеристиках слишком строго эпично. Однако достаточно указать только на то, что по прибытии на Итаку он прежде всего пересчитывает богатства, привезенные им от феаков, и уже характер Одиссея приобретает для нас черты живости. Сложность и глубина образа Одиссея вскрывается в очень ценной работе В. Б. Стэнфорда "Тема Одиссея".

До сих пор, по Стэнфорду, указывались те или другие односторонние черты происхождения этого образа: Одиссей выступал то как царь Итаки, то как египетский купец, то как критский моряк, то как морской или солнечный бог, то как обожествленное животное (волк, медведь, конь) или как вообще тот или иной фольклорный образ. Все эти черты, самое большее, могут объяснить только отдельные детали рассказов об Одиссее; но они не могут объяснить этого образа целиком, который, несомненно, является у Гомера чем-то новым и который поражает своей необычайно живой сложностью. Стэнфорд указывает в этом сложном образе три основные черты. Это — авантюризм, идущий от Автолика, деда Одиссея по матери, героическое благородство, перешедшее к Одиссею от Лаэрта, его отца, сына Аркесия и внука самого Зевса и делающее его чем-то средним между эпическим героем и неэпическим предпринимателем, водительство его Афиной Палладой, которое становится возможным благодаря трем его качествам, формулированным в "Одиссее" (XIII, 332) при помощи трех эпитетов — epetes, agchinous, echephron (у Вересаева передано: "Ты осторожен, умен, не теряешь присутствия духа"). Равновесие трех последних черт характера Одиссея и выявляет собою подлинную оригинальность и величие Одиссея.

Телемах, спокойный, добродетельный, любящий своих родителей и патриотически настроенный юноша. Тем не менее именно он перевешал всех неверных служанок (Одиссея, XXII, 457–473) с характерным прибавлением о подергивании ног у повешенных. И это производит такое же отвратительное впечатление, как и та бойня женихов, которую так хладнокровно выполнил его отец Одиссей.

О Несторе уже говорилось, что он весьма болтлив, а в боях даже и не участвует. Агамемнон, верховный вождь греческого воинства, имеет на руке пурпурный плащ (Илиада, VIII, 221), а у Диомеда шлем дыроокий (V, 182), у Оресбия, который славился своей страстью к приобретению богатства, "пестроблестящая повязка" (V, 707), в то время как Аякс Теламонид, известный своим допотопным суровым характером, носит допотопный щит, "яркоблистающий", "семикожный", похожий на башню (VII, 219–222).

Троянские герои весьма индивидуализированы в своем оружии и одеянии: Гелен носит длинный фракийский меч (XIII, 576–577), Парис — шкуру пантеры (III, 17), Писандр — боевой топор (XIII, 611 слог), Наст — золотые драгоценности, наподобие девы (II, 872), Деифоб — белый щит (XXII, 294), Гектор — огромный щит от затылка до пят (VI, 117 слог), Амфий — льняной панцирь (II, 830).

Детализация наружности человека у Гомера также обладает чертами необычайной живости. А. Северин говорит о прекрасных кудрях гомеровских женщин, о светлых волосах Менелая, о быстрых ногах Ахилла. Это, конечно, эпический стандарт, который тоже, впрочем, достаточно разнообразен. Мы приведем то, что уже не имеет характера стандарта.

Когда Одиссей был превращен в нищего, то голова его стала абсолютно лысой, не имеющей ни одного волосика (Одиссея, XVIII, 354 слог); у жениха Леода "нежные" руки (XXI, 150 слог), Патрокл держит пику в левой руке, а камень бросает правой рукой (Илиада, XVI, 734); но Астеропей имеет пики и в левой и в правой руке и сражается одновременно обеими руками (XXI, 163). Телемах весьма похож на своего отца Одиссея, и это трактуется в разных местах и в разных смыслах; Афина находит в нем сходство с отцом по голове и глазам (Одиссея, I, 208); Нестор — по разговору (III, 124 слог), Елена — по общему впечатлению (IV, 140–145), Менелай — по ногам, рукам, голове, кудрям и глазам (148–150). Пенелопа сравнивает Одиссея-нищего с настоящим Одиссеем по рукам и ногам (XIX, 358 слог). Рост героев тоже имеет немаловажное значение: Аякс Теламонид — огромного роста, в то время как другой Аякс — маленький; Атриды тоже большого роста, а Тидей — приземистый. Елена — вне всякого конкурса и годы для нее не имеют никакого значения. Одиссей после 20 лет разлуки со своей Пенелопой не находит никаких в ней перемен или по крайней мере ничего не говорит об этих переменах. Пенелопа, правда, намекает на прошедшие годы (Одиссея, XXIII, 211 слог), но, как мы знаем, это ничему не мешает.

Физическое поведение и жесты героев являются одним из самых главных предметов гомеровского изображения. "Наглый троянец" в случае победы вспрыгнет на могилу Менелая и оскорбит его память (Илиада, IV, 177 слог), Филотий и Евмей за волосы тащат изменника Мелантия (Одиссея, XXI, 187 слог), Одиссей чуть не задушил свою няньку, схватив ее за горло (XIX, 480), Гомер изображает умоляющих людей: они дотрагиваются до колен (Илиада, XX, 468), усаживаются на краю очага (Одиссея, VII, 153). Боль и горе тоже выражены жестами: Арес, рыдая, бьет себя по бедрам (Илиада, XV, 113 слог), Гекуба разрывает одежду (XXII, 80), Приам посыпает голову пылью (XXIV, 160–166), Одиссей накрывает голову, чтобы спрятать слезы (Одиссея, VIII, 84 слог), Ахилл выражает свою нежность к Патроклу тем, что кладет руки на грудь умершего друга (Илиада, XVIII, 317), Фетида с нежностью ласкает голову сына (XVIII, 71), Агамемнон держит руку раненого брата (IV, 154), Одиссей целует землю, спасаясь от кораблекрушения (Одиссея, V, 463). Стыдливость выражена у Пенелопы тем, что она опускает на лицо покрывало (XVIII, 210), у Одиссея — стремлением прикрыть листьями обнаженное тело (VI, 127–129). Замечательно то, что у Гомера одно движение следует за другим, и тогда его описания живут, волнуются, непрестанно меняются. Так, например (Илиада, VIII, 266–272), Тевкр напрягает лук под прикрытием щита Аякса, который слегка отстранил щит, чтобы дать возможность брату выстрелить. Выпустив стрелу, Тевкр снова бросился под прикрытие огромного щита. Полна движения сцена тайного сговора купца финикийца и рабыни из дома родителей Евмея (Одиссея, XV, 457–464). Когда Евриклея дает приказания служанкам и слугам, то живо рисуется картина пробуждения дома Одиссея: брызгают на пол, подметают, накрывают кресла тканями, вытирают столы, моют посуду, носят воду (XX, 149–154). Зачастую Гомер как бы нагнетает одно действие из другое. Так рисуется им отправление корабля (Илиада, I, 480–483, Одиссея, XIII, 75–77). Интенсивность и напряженность движения выражены в беге Одиссея и Аякса Оилида (Илиада, XXIII, 758–767), в состязании колесниц (362–372), в прибытии к цели Диомеда, победителя в беге колесниц (500–508). Кони его расстилаются над землей, пыль из-под копыт бьет в лицо возницы, он бьет коней бичом наотмашь, и пот падает с их груди и шеи прямо на землю.