Тибо, или потерянный крест - Жюльетта Бенцони

— Я приказал зажечь костер на башне Давида. Таким образом, в Краке будут знать, что мы идем на помощь.

— Но, Ваше Величество, — попытался вмешаться Гераклий, — мы как раз обсуждали...

Черная статуя повернулась к нему:

— Кто тут смеет говорить про обсуждения, когда я сказал: «Я приказал»? Как только соберем людей, сразу выступим.

Патриарх ухмыльнулся: ему нечего было опасаться, поскольку говорили, что король почти совсем ослеп.

— Только не вы, Ваше Величество. В таком состоянии...

В следующее мгновение он попятился, как будто в него попал снаряд: тяжесть презрения, прозвучавшего в голосе короля, обрушилась на него не хуже удара кулака.

— В каком бы состоянии я ни был, я еще могу, с Божьей помощью, вести людей в бой. Что касается вас, Гераклий, займитесь на этот раз своим делом! Молитесь, если вы на это еще способны!

— Но, Ваше Величество...

— Я все сказал! Господа, — добавил он, обращаясь к остальным членам Совета, — Рено Шатильонский пришел на помощь королевству накануне Монжизара, когда я позвал его, разложив на башне костер, и я поклялся отплатить ему тем же, если ему будет угрожать опасность, что бы он ни сделал. Это дело чести, — пусть даже патриарху и неизвестно значение этого слова!

Назавтра армия, во главе которой двигались носилки с больным, ненадолго остановившись в Сегоре на берегу Мертвого моря, чтобы напоить коней и дать отдохнуть пехоте, затем продолжила путь к Моаву, некогда столь богатому сахарным тростником, фруктами и прежде всего злаками, но теперь же разоренному, с мрачными следами набегов. Бодуэна трепала лихорадка, но он не останавливался; с одной стороны от него шел Тибо, с другой — Балиан д'Ибелин, фанатично преданный тому, в ком видел святого и мученика. Наконец показались черные стены Крака, но... желтого шатра Саладина рядом с ними уже не было, и плотное облако пыли, застилавшее горизонт с севера, указывало на то, что осаждавшие снялись с места и бежали. Узнав о том, что против него выступил в поход прокаженный король, Саладин впал в сумрачную задумчивость: этот молодой человек, которого давно называли умирающим, казалось, обладал сверхчеловеческой силой, поэтому страшил и тревожил его, и султан решил, что отомстит разбойнику из Крака в другой раз... Это не помешало Саладину, вернувшись в Дамаск, принять подарок, присланный ему в знак уважения новым халифом.

А Бодуэна в Кераке встретили торжественно и восторженно. Жители города целовали следы коней, которые везли его носилки. Покрывало он снова сменил на белое, чтобы не пугать людей. Рено Шатильонский и госпожа Стефания встретили его коленопреклоненными, она — со слезами благодарности, на которые он ответил обычной своей добротой и которые помогли ее супругу избежать вполне заслуженного им гнева. Затем Изабелла, которую вел за руку супруг, в свой черед, вышла навстречу брату, которого не видела несколько лет. Она тоже преклонила колени перед задрапированным белой тканью странным сооружением, откуда, словно из нового Ковчега Завета, плыл дым ладана и мирры. И оттуда же до нее долетел бесконечно ласковый и теплый голос:

— Если вы счастливы, Изабелла, мне нечего вам прощать. Вы всегда были моей любимой младшей сестрой, и мне жаль, что я не могу обнять вас. Но, хоть это и невозможно, будьте все же уверены, что ваше счастье значит для меня куда больше, чем требования политики. Я только надеялся, что счастье вы найдете с другим избранником...

Молодая женщина слушала его, опустив голову, с глазами, полными слез. Потом она подняла голову и встретилась взглядом с Тибо. Он показался ей настолько изменившимся, что она едва не вскрикнула от изумления. Молодой рыцарь в ее воспоминаниях еще хранил следы отрочества, но сейчас перед ней стоял взрослый мужчина, на долю которого выпало немало страданий. Он стал еще выше ростом; его гордое лицо, выдубленное солнцем сражений, стало мужественным, черты стали резче. Сила отчаяния, с которой он смотрел на Изабеллу, придавала ему грозную красоту, и она не могла отвести взгляда от этих серых глаз, которые помнила такими нежными, но теперь ставших суровыми, словно камень...

Сама для себя она оправдывала перемену в своих чувствах тем сходством, которое находила между Онфруа и Тибо, но если это сходство и существовало, то скорее в ее воображении. Снова взглянув на супруга, она поразилась тому, каким слащавым он теперь показался ей, когда, в свою очередь, обратился со словами благодарности к царственному шурину. Конечно, он был еще очень молод, так же молод, как Тибо в прежние времена, но она чувствовала, что, сколько бы лет ни прошло, они никогда не сделают его похожим на этого великолепного и молчаливого рыцаря, которым она пренебрегла с такой легкостью. И тогда, не в силах дольше выносить эту пытку его присутствия, пробудившего в ней столь мучительные сожаления, Изабелла разрыдалась и убежала в замок. Онфруа поспешил за ней следом, источая потоки нежных слов и утешений, неловких уже потому, что он не понимал причины ее горя, приписывая его состоянию Бодуэна; однако, подойдя к двери спальни, он нашел ее запертой.

— Оставьте меня, прошу вас! — в ответ на его мольбы со слезами отвечала жена. — Простите меня, но мне сейчас в самом деле надо побыть одной.

Молодой супруг, пожав плечами, смирился и с недовольным видом отправился праздновать с теми, кто, прибыв на свадьбу, оказался узником в осажденном замке и рисковал собственной головой. Гости пили, произносили речи и пели веселые песни, но каждому не терпелось поскорее вернуться домой!

Часть третья

Тамплиер!

Глава 8

Главный дом Ордена

В пристроенной к храму Гроба Господня погребальной часовне иерусалимских королей разрушенное тело Бодуэна IV только что накрыли мраморной плитой под строгое пение священников и рыдания молящихся женщин, среди дыма от ладана, густыми клубами поднимавшегося от стоявших прямо на полу четырех бронзовых курильниц. Затем все смолкло, и присутствующие начали расходиться: первым покинул усыпальницу патриарх со Святым Крестом, за ним — мать и старшая сестра усопшего в белых траурных покрывалах; первая из них опиралась на трость, согнутая из-за болей в животе, вторая шла прямо и гордо, она вела за руку пятилетнего сына, которому предстояло стать королем Бодуэном V: коронация была назначена на следующий день. За ними, во главе знатных сеньоров и магистров военных Орденов, тамплиеров и госпитальеров, шел регент, Раймунд III Триполитанский, следом — все остальные. В часовне остался только один человек...