Отказать Пигмалиону - Наталия Миронина

– Иллюзию…

– Именно. Иногда иллюзия – это очень много. Поверь мне.

– И что же делать теперь? У Юрки есть все – положение, деньги. Он красив. И она его любит. Может быть…

– У тебя есть то же самое и даже больше. У тебя есть характер. Характер отца. Это очень много, поверь мне. Даже если бы у тебя был только характер, я поставила бы на тебя, – Варвара Сергеевна улыбнулась. – Юрочка очень хороший, легкий, славный, добрый. Но…

– Знаю, не говори. Ты его всегда больше любила.

– Нет, я просто понимала, что я ему нужнее. Ты выстоишь любой ценой, а он – нет. Ему нужна была опора, ориентир, маяк, пристань – как хочешь, так и называй. А ты, оторвавшись от дома, только окрепнешь, возмужаешь. Такая у тебя натура.

Легли спать они почти под утро, когда на Патриарших прудах загудели поливальные машины. Варвара Сергеевна уложила Вадима в его комнате и впервые после смерти мужа почувствовала себя так, как раньше, – хозяйкой дома, властной, решительной, вставшей на защиту интересов своих детей.

Перед лицом судьбы человек одинок, даже если у него две сестры, пять племянниц, четыре двоюродных брата, закадычный друг и куча приятелей. Перед лицом судьбы человек одинок, поскольку никто из близких не примет за него решение, не сделает тот самый последний шаг, который и определит степень дальнейших мытарств. Перед лицом судьбы человеку остается провести сравнительный анализ полученных советов и поступить так, как подскажет сердце.

На следующий день, покинув родительский дом и чувствуя некоторую неловкость за проявленную откровенность, Вадим не поехал к Гале, а направился в Лялин переулок. Шел он пешком, сочиняя в уме предлог, с которым появится перед очами Ильи Исааковича Бару. В душе Вадима плескалась нерешительность – в доме Ильи Исааковича он по причине занятости никогда не был, хотя приглашали его неоднократно. Теперь же, так и не разобравшись со своею любовью, Вадим шел, чтобы просто, как раньше, поболтать со стариком о музыке, послушать околомузыкальные сплетни прошлого, а заодно прийти в себя. Илья Исаакович обладал редким качеством – он в любой неприятности видел прежде всего позитивное зерно. Вадим иногда удивлялся стариковской незыблемой вере в уютный и справедливый мир.

Познакомились они давно, когда Вадим только начинал свою продюсерскую деятельность, в те дни, когда он пропадал на «развалах», где торговали старыми афишами, пластинками, книгами о музыке, эстраде. Больше всего ему нравилось ездить на Горбушку. В аллеях Филевского парка, на расставленных столах можно было отыскать граммофонные раритеты, винил, катушечные записи – все то, что выбрасывалось или продавалось за копейки теми, кто стремился «оцифровать» свою жизнь. Вадим денег не жалел, скупал все подряд – ему было интересно изучать вопрос, слушая дребезжащий звук или листая ветхие страницы. Доверия к старому было больше. В один из зимних дней он приехал специально за подшивкой старых музыкальных журналов, но продавец опаздывал. Вадим походил по рядам, замерз и, увидев на углу парикмахерскую, решил зайти подстричься.

В маленьком обшарпанном зале – евроремонт сюда еще не добрался, было одно-единственное кресло. За ним в полной готовности стоял невысокий человек в белом халате. Вадим разделся, сел и, пытаясь разглядеть себя в туманном от старости зеркале, произнес:

– Покороче, пожалуйста. Особенно шею и виски.

Мастер взмахнул ароматной простынкой, укутал ею Вадима и принялся за работу. Работал он ловко, быстро, но все равно в движениях не чувствовалось профессионализма. Впрочем, Вадима это почти не волновало, он расстроился, что журналы скорее всего ему сегодня не привезут, а значит, день потерян, и еще раз придется приезжать, а самое главное, не будет интересного вечера, когда под лампой он будет сидеть и рассматривать старые фотографии, читать отзывы на музыкальные премьеры, рецензии…

– Ма шэмха? – вдруг раздалось у него над ухом.

– Простите?

– Как вас зовут?

– Вадим.

– Вам нравится? – Мастер опустил ножницы и посмотрел на отражение Вадима.

– Да, вполне, спасибо.

Он расплатился, оделся, а когда выходил, мастер с горечью произнес:

– Как жаль, что молодежь совсем не знает родной язык!

Вадим внимательно посмотрел на мастера, потом в зеркало на себя и улыбнулся:

– Нет-нет, я не понимаю иврит. Я из русской семьи.

– Да? – Мастер изучающе посмотрел на него. – А глаза грустные… Меня зовут Илья Исаакович…

Илья Исаакович Бару был артистом. Видимо, долгое общение с представителями искусств заставило перенять их приемы. И это знакомство с неожиданным посетителем парикмахерской было не чем иным, как «приемом», репризой, скетчем.

Через пятнадцать минут Вадим и Илья Исаакович шагали по плотной ледяной корке филевских аллей, причем старик норовил Вадима обогнать. Так дети бегут впереди родителей за мороженым.

– Вы не там все ищете, надо искать у Володи. У Володи можно найти все! И заметим, почти за копеечку.

И действительно, у Володи было все, что угодно. Правда, вытащил свои богатства Володя, только когда Илья Исаакович сказал, что это он для себя берет.

– Вас тут знают. – Вадим уважительно глянул на спутника.

– А кто не знает старика Бару.

Илья Исаакович Бару был легендарным директором Москонцерта. Его кабинет, почти министерский, отделанный дубом, с мягкими коврами и кожаной мебелью, отличался гостеприимностью. Сюда можно было попасть запросто, но вот решить свой вопрос практически невозможно. Впрочем, на отказ в помощи проситель не обижался, более того, покидал он кабинет директора в самом отличном расположении духа, напоенный отличным армянским коньяком и будучи уверенным, что самое главное, за чем он сюда пришел, это беседа с самим Бару! Собственные просьбы казались мелкими, незначительными по сравнению с фактом такого знаменательного знакомства. Любое ведомство пропаганды любого государства сочло бы за честь иметь в своих рядах такого сотрудника – Илья Исаакович был не только отличным психологом, но и обладал недюжинными ораторскими способностями. Увлечь идеей, нарисовать горизонты, внушить и убедить – все это у него получалось с виртуозной легкостью. Поговаривали, что с начальством из Министерства культуры он держался так же уверенно. Дальнейший рост карьеры ему не пророчили – куда уж выше, куда уж дальше?! Минкульт? Полноте! Министром не сделают, а быть чиновником – увольте. Илья Исаакович Бару был царем в своей епархии. Кто только не переступал порог его кабинета! Мировые звезды и знаменитости с удивлением обнаруживали перед собой словоохотливого человека, который английский и немецкий знал так же хорошо, как русский и иврит. С ним было приятно провести время, и этот город за окном, огромный и не самый уютный, становился похожим на десятки других гастрольных столиц. Только угощали здесь обильно, платили щедро, а набитые до отказа залы поражали своим тихим, сосредоточенным вниманием.