Собрание сочинений. Том 1. Странствователь по суше и морям - Егор Петрович Ковалевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Орез едва ли не лучший монастырь в Валахии, по своему зданию. Он принадлежит дому Бранкованов, и все получаемые им доходы, которые простираются до 70,000 рублей ассиг., поступают или должны поступать на украшение монастыря, между тем, как монастыри государственные отдают почти все доходы свои в центральную кассу, откуда они поступают, большей частью, на расходы, совсем не монастырские; монастыри патриаршие отправляют деньги в Константинополь или Иерусалим. Основателем Ореза, Половрача и нескольких других, был господарь Валахии Константин Бранкован, известный своей изменой России и Петру, во время несчастного события при Пруте, также как другой господарь, Молдавии, Кантемир, своей неизменной верностью Царю, несмотря на то, что преданность его делу России и Петру стоила ему княжества и могла стоить жизни, если бы он отдал свою дружбу и жизнь другому – не Петру.
Фамилия Бранкованов несчастна в истории. – Бранкович, зять Сербского Короля Лазаря, ознаменовал себя громкой изменой на Коссовом поле, стоившей жизни его тестю и падения государства. С тех пор фамилия Бранковича поселилась в Малой Валахии, под именем Бранкована, и нынче не имеет по себе преемников в мужской линии, между тем как Константин Бранкован имел до пятнадцати человек детей. Он изображен, в церкви, в кругу своего семейства, рядом с женой, которая, подобно ему, в короне, в парчевой, опушенной горностаем шубе.
В Орезе примечательна библиотека Константина Бранкована, состоящая из древних классиков и византийских историков: издания большей частью роскошные и редкие. В церкви хранится Евангелие, печатаное в Москве, при Царе Иоанне Алексеевиче и Петре Алексеевиче, присланное в дар преемникам Константина Екатериной I. Оно величиной в большой стол, соразмерны ему и буквы; нельзя не удивляться тщательности и роскоши этого старинного издания. Жаль, что новые переделки и постройки исказили старинную суровую архитектуру Орезского монастыря и придали ему пестроту, совершенно в китайском вкусе.
Орез и Половрач отличаются красотой женщин; то есть, не то, чтобы самые монастыри, а села, принадлежащие этим монастырям или находящиеся на землях монастырских. Не должно забывать, однако, при этом, что те и другие находятся более или менее в зависимости игумена и по необходимости должны прибегать к нему по своим делам или для суда и расправы; на игумене лежат не только обязанности его духовного чина, но и вся тягость управления (по монастырям владельческим и частным) и отчетности, (по монастырям государственным), а потому не должно судить по нашим понятиям об игуменах; звание это почти таково, каково оно в Черногории, с необходимым оттенком, свойственным правлению страны.
Женщины, разумеется, из среды народа, чрезвычайно трудолюбивы. Вы встретите женщину, всегда обремененную ношами: за плечами у нее связка дров, на дровах дитя, обхватившееся ногами и руками за шею матери, на голове, – на голове у нее первая ноша; самые тяжкие вещи переносятся на голове; а в руках прялка; без прялки вы не увидите женщины ни днем, ни вечером; всегда, везде перед вами гудит и мелькает веретено в руках валашки, как будто прялка составляет часть ее самой.
Всякий, кто хотя немного путешествовал, знает, какие дикие сны бывают в дороге, если удастся сомкнуть глаза. Сколько раз, засыпая с мечтами о счастье, я видел во сне это счастье с прялкой в руках; оно силилось вывести мне нить долгую, блестящую, прочную, но едва зачинало ее, нить обрывалась; сколько раз, мечтая о небывалой подруге жизни, о семье, видел я себя рядом с прялкой, окруженного веретенами, которые визжали и пищали, видел, наконец, себя, превращенного в прялку, а рядом прядильщиц, которые щипали и кусали меня, тщетно стараясь добыть волокнистую нитку, – с этим обыкновенно я просыпался, проклиная валашские дороги и прялки.
Напрасно станут рассчитывать на целую, правильную гряду гор кристаллического образования в южном Карпате. Едва поднимитесь вы на высоту его по утесам почти отвесным и думаете, наконец, встретить горные или, по крайней мере, речные долины, – ничуть не бывало! Вы спускаетесь с таких же утесов, вслед за ниспадающими ручьями, прямо на мергели или серую ваку. Это, конечно, представляет Карпат в весьма живописном виде, но что в том толку для нашего века, оценивающего красоту природы ее практической пользой. Здесь говорится о главном кряже: вторая гряда важна в другом отношении.
Из Половрача я отправился вверх по речке Гальбине. Если читатель вспомнит, что с вершин Лотру мы спустились к Быстрице и проехав около трех часов по предгорью, опять поднялись на высоты, чтобы опуститься с них к Тургужию, потом, поднялись у Тисманы и опять спустились, описывая таким образом частые дуги, то он увидит, что мы направлялись, хоть очень медленно, к западной ветви гор, неоконченной, не развитой, но обрезанной бассейном вод Дуная, между Турно-Северином и Дренковой, близ Орсовы. Далее, на Запад, идет другая ветвь Карпата, Банатского, выросшая все из того же главного кряжа, который мы исследуем.
В Половраче навязался мне добровольный спутник. Напрасно убеждал я его отказаться от этого путешествия, тем более, что по Гальбине иначе нельзя было подниматься, как пешком, – он стоял на своем; совершив путешествие в коляске от Букареста до Половрача, он думал, что ему нипочем никакой путь, никакой труд и отправился со мной в полной уверенности, что он пройдет до вершин гор и спустится в Трансильванию. Пока была тропинка, он подшучивал над предполагаемыми препятствиями, говоря, что труднее провести несколько бессонных ночей за картами, чем совершить переход через Карпат. – В отношении искусства может быть и так, заметил ему один из наших: на картах можно выделывать пинетевские фокусы, а тут разве придется показать легкие опыты акробатических штук.
Вскоре тропа исчезла. Камни громоздились на камни. Гальбина прыгала, как сумасшедшая с порога на порог. По бокам ниспадали в нее ручьи, нередко с высоты 700 футов. Ель заменяла всякий другой лес. Природа являлась дикой и грозной; но нам было не до нее. Пошел сильный дождь. Надобно было беспрерывно переходить Гальбину вброд, или пробираться вперед, лепясь по ее закраинам; мы то и дело раздевались и одевались, наконец, измокшие до костей, увидели бесполезность этой меры и шли не разбирая ни суши ни воды. Непривычный спутник наш изнемогал. На беду с ним случались приключение за приключением, как это почти всегда бывает с людьми, находящимися
