История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - Юрий Рябинин

Многим столичным улицам и площадям, названным в свое время в честь каких-то революционных событий или самих революционеров, теперь возвращены исконные наименования. И чаще всего это вполне справедливо: «революционные» топонимы очевидно не вписывались в московскую традицию, почему москвичи легко с ними расстались. Да и когда они официально употреблялись, коренные жители всегда наряду с ними держали в уме прежние названия: говорили, например, — улица Горького, но помнили, что на самом деле это Тверская; говорили — Октябрьская, но имели в виду, что это Калужская и т. д. Лишь совсем немногие из них прижились так, будто существовали испокон. И один из таких топонимов, бесспорно, — Абельмановская застава. Впрочем, это исключение легко объясняется: оно непонятное, мудреное, соответственно, ни с чем не ассоциируется — ни с положительным, ни с отрицательным, — а, следовательно, и не отторгается. Теперь мало кто даже из коренных москвичей знает, что эта площадь названа в 1919 году в честь большевика из города Коврова Н. С. Абельмана. В июле 1918-го в Москве проходил 5-й Всероссийский съезд советов, и Абельман был его делегатом. Аккурат в самые дни работы съезда партия социалистов-революционеров учинила беспорядки в столице с целью сорвать недавно заключенный в Брест-Литовске мир с Германией. Абельман принял участие в подавлении мятежа. И погиб вблизи площади Покровской заставы, переименованной через год в его честь. Похоронили Абельмана с приличествующими революционными почестями на Дорогомиловском кладбище. А в 1940 году перенесли сюда — на Новодевичье.

А именем крупнейшего теоретика анархизма князя П. А. Кропоткина в Москве, как ни странно, вообще было названо очень многое — площадь, улица, переулок, набережная, станция метро. Из всего перечисленного Кропоткинскими теперь по-прежнему называются только станция метро и переулок. Причем — любопытно! — в этом переулке, в существовавшем тогда музее Кропоткина, еще в середине 1930-х вполне легально собирались последние анархисты, в то время как все прочие социалисты были уже либо в лагерях, либо на Новом Донском в общей яме. Но кроме этих двух названий сохранился в столице каким-то чудом еще и памятный знак, связанный с Кропоткиным. Мимо него ежедневно проходят сотни людей, но мало кто из них знает, что эта невзрачная лепнина на стене дома с каким-то допотопным социалистическим лозунгом — подлинная историческая реликвия.

По ленинскому плану монументальной пропаганды в Москве было установлено несколько памятников и мемориальных досок. Они изготавливались, как правило, из недолговечных материалов и просуществовали недолго. Но тем большую ценность представляют те из них, которые все-таки дожили до нашего времени. В Большом Путинковском переулке, слева от кинотеатра «Россия», стоит дом, построенный в 1907 году по проекту Ф. О. Шехтеля для типографии газеты «Утро России». В первые годы революции на нем был укреплен небольшой гипсовый барельеф, прекрасно сохранившийся, по счастью, и теперь — заводские трубы и фигура рабочего, толкающего колесо. А под барельефом надпись: Вся наша надежда покоится на тех людях, которые сами себя кормят. Это цитата из революционного князя.

Упомянутый Брестский мир был заключен 3 марта 1918 года. Таким образом, окончилась самая кровопролитная и бездарная, самая непопулярная в истории России Германская война 1914–1918 годов. По сути, Россия была тогда разбита. Армия по своему произволу оставила позиции, позволив немцам беспрепятственно дойти до самого Петрограда. Еще несколько недель такой «войны», и Второй рейх, по всей видимости, отодвинул бы свои восточные границы куда-нибудь к Уралу. Спасением стал Брестский мир. Каким бы грабительским, каким бы «похабным», как тогда говорили, он ни был, но в результате Россия уцелела как государство. Российскую делегацию на мирных переговорах в Брест-Литовске возглавлял Г. В. Чичерин. Впоследствии он стал наркомом иностранных дел РСФСР и СССР.

Генерал Черняховский был самым молодым командующим фронтом в Великую Отечественную. Со своим 3-м Белорусским он освободил Литву и первым вступил на германскую землю — вошел в Восточную Пруссию. Где и погиб 18 февраля 1945-го. За какие-то уже считанные дни до окончания войны! Похоронили тогда Черняховского с почестями в Вильнюсе. И он благополучно пролежал там до 1991 года. А в конце этого злосчастного года, когда стало ясно, что Литва вот-вот отложится, а у власти там неминуемо окажутся люди, в понимании которых Черняховский вовсе не освободитель, а натуральный оккупант, его позаботились перезахоронить в Москве. Сейчас могила выдающегося русского военачальника находится на самой новой — «западной» — территории Новодевичьего. И для тех, кто не знает этого посмертного пути генерала, дата его кончины — 1945 год — по соседству с захоронениями 1980–2000-х может вызвать недоумение.

Если Черняховский был первым из военачальников, ступивших на землю неприятеля, то в германскую столицу первым из генералов вошел командующий 3-й гвардейской танковой армией П. С. Рыбалко. В самом конце войны между двумя фронтами — 1-м Белорусским и 1-м Украинским и их командующими — маршалами Г. К. Жуковым и И. С. Коневым вышло натуральное соревнование — кто первым окажется в Берлине? Жуков стоял ближе всех к Берлину — по прямой на запад. Но его задержали Зееловские высоты, на которых маршал оставил половину своего фронта. Конев наступал южнее. И хотя до Берлина путь ему был не ближний, зато и неприятельская оборона держалась там не столь крепко. На правом фланге у Конева действовала танковая армия генерала Рыбалко. Ей было приказано стремительным броском ворваться в Берлин с юга. Что Рыбалко и выполнил, опередив на какие-то часы соратников из 1-го Белорусского.

Маршал Рыбалко умер вскоре после войны. Похороны его на Новодевичьем были довольно необычные. Сталин лично распорядился, чтобы легендарного командарма внесли на территорию кладбища не через ворота со стороны Лужнецкого проезда, как всех вносили уже много лет, а через монастырь, причем в самом монастыре велено было звонить в колокола. Похорон с колоколами Новодевичье не знало, по крайней мере, с 1917 года.

В битве за Москву в 1941-ом генерал М. Ф. Лукин был одним из наиболее отличившихся военачальников. В октябре его 19-я армия вела бои западнее Вязьмы. И в то время как весь фронт отошел еще восточнее — на можайские позиции, Лукин оставался на своем месте, причем удерживал значительные неприятельские силы. В результате он со своей армией оказался в окружении. Но сдаваться Лукин не собирался. Вот что рассказывает один из участников дела под Вязьмой — начальник 45 кд А. Т. Стученко: «Пробиваясь из окружения с остатками дивизий на соединение с фронтом, мы везде, где только было возможно, уничтожали гитлеровцев, которых в общей сложности уложили не одну тысячу. В середине октября не было дня, чтобы у нас не происходили ожесточенные стычки с врагом. В этих боях погибло много замечательных бойцов, командиров и политработников». В одном из боев был тяжело ранен и сам Лукин, он потерял ногу. Спастись ему так и не удалось — генерал все-таки оказался в плену.

В это время германское руководство искало среди пленных русских военачальников лидера, способного возглавить «национальное антикоммунистическое сопротивление», то есть, попросту говоря, российскую пятую колонну. Обратились немцы с таким предложением и к Лукину, который содержался в лагере для военнопленных генералов в Виннице. Любопытно! — Лукин не ответил «нет». Но ответ его был таков, что немцы больше не тревожили его своими предложениями. Лукин сказал так: прежде всего, должно быть создано русское правительство, которое Германия признает равноправным партнером, а уже тогда он, может быть, и возглавит российские вооруженные силы. «Если будет создано альтернативное русское правительство, — говорил Лукин на допросе в декабре 1941-го, — многие россияне задумаются о следующем: во-первых, появится антисталинское правительство, которое будет выступать за Россию, во-вторых, они могут поверить в то, что немцы действительно воюют только против большевистской системы, а не против России и, в-третьих, они увидят, что на вашей стороне тоже есть россияне, которые выступают не против России, а за Россию. Такое правительство может стать новой надеждой для народа». Немцы поняли, что от Лукина им ничего не добиться. К тому же вскоре отыскался Власов, который безо всяких условий пошел к нацистам в услужение. И уж совсем любопытно то, что, оказавшись в 1945-м среди своих, Лукин был с миром препровожден на пенсию. Хотя за подобные суждения он вполне мог бы и на одной ноге отправиться по этапу. Почему Сталин проявил по отношению к нему такую милость?

Ближайший соратник И. В. Сталина — В. М. Молотов — многие годы был министром иностранных дел СССР. В 1939 году он подписал знаменитый договор о ненападении с Германией. В результате западные демократии первые получили то, что они так усердно готовили для России, — нацистские танки и бомбы. За что боролись, как говорится, на то и напоролись. Уже когда почти вся Европа была подвластна Германии, Молотов приехал с визитом в Берлин. Германский министр иностранных дел Риббентроп рассказал своему русскому коллеге о военных успехах рейха и, между прочим, предложил задуматься о будущем Британской империи. По его словам Англия была практически разгромлена, доживала последние свои дни, и самое время настало обсудить, что теперь делать с бесхозным, по существу, британским наследием — с колониями. «Может быть, вы возьмете Индию? — предложил Риббентроп. — Ну, если хотите, забирайте еще и Австралию, — совсем уж расщедрился он. — А мы тогда будем довольствоваться Африкой и Канадой». Молотов задумался. Говорят, Вячеслав Михайлович был человеком очень неостроумным, ненаходчивым в разговоре и к тому же без чувства юмора. Но в данном случае у него как-то случайно, само собою, наверное, вырвалось выражение, ставшее крылатым и вошедшее в историю.