Другая история литературы. От самого начала до наших дней - Александр Жабинский

Согласно подсчетам, было установлено 154 станка. Ежедневно использовались 154 ткача и 164 помощника ткачей, и красильщиков, 110 крутильщиков шелка, и этого было достаточно для удовлетворения ежегодных потребностей (двора в шелке). По приблизительным подсчетам, ежегодно использовалось 125 000 лян[64] шелка-сырца, 211 000 цзиней[65] красной, голубой и фиолетовой растительных красок, и этого было вполне достаточно. Ткацких мастерских, помещений для управления и жилых домов чиновников – всего было 127».

В Европе с этого начинался капитализм. В Китае – тоже, а тот факт, что внешняя торговля была монополизирована императорским двором, ровным счетом ничего не значит. Но ведь историки не склонны называть этот период капиталистическим, потому что по их схемам этого «не может быть». Оказывается, в китайских документах X–XI веков описывается «развитие китайского феодализма». Навешивание ярлыков, затемняющих смысл, – характерный признак традиционной истории; так, в одной из предыдущих глав мы показали, что и об античном Риме историки пишут: «Соблазнительно назвать капиталистической эту эпоху античной цивилизации», но все-таки не называют, а продолжают супить брови, с отвращением произнося: «Рабовладельческое общество».

А между тем организация производства в стране Шу в Х веке ничем не отличается от такой же организации в Англии XVI века. Для сравнения с китайским способом производства (и описанием оного) предлагаем вам английскую балладу на эту тему. В предисловии к ней литературоведы пишут:

«До нашего времени сохранилась баллада XVI в., в которой прославляется мануфактура «достославного и почтенного суконщика Джека из Ньюбери». Баллада, возникшая из многочисленных легенд, «начало которым, видимо, положено в середине XVI в.», первый раз вышла в свет в 1597 г. и несколько раз переиздавалась. Приводимый отрывок взят из одной брошюры, изданной уже в 1630 г.»

Вот эта маленькая баллада:

«В горнице, просторной и длинной, стояло двести станков, прочных и крепких: на этих станках, – истинная правда, – работали двести человек, все в одну шеренгу. Возле каждого из них сидело по одному прелестному мальчику, которые с большим восторгом приготовляли челноки. А тут же, в другом помещении, сто женщин без устали чесали шерсть с радостным видом и звонко распевали песни. В следующей комнате, находившейся возле, работали сто девушек в красных юбках, с белыми, как молоко, платками на головах; эти прелестные девушки, не переставая, пряли в этой горнице весь день и распевали сладкими, как у соловьев, голосами, нежно-пренежно. В другой комнате бедно одетые дети сидели и щипали шерсть, отбирая самую тонкую от грубой; в награду за свои труды каждый из них получал вечером по одному пенни,[66] кроме того, что они выпьют и съедят за день, что было для этих бедных людей немаловажным подспорьем. В следующем помещении видим еще 50 молодцов: это были стригали, показывающие здесь свое искусство и умение. Тут же, возле них, работали целых 80 декатировщиков. Кроме того, (суконщик) имел еще красильню, при которой держал 40 человек, да еще на сукновальне 20».

Это была баллада, а теперь покажем вам официальный документ: «Доводы в пользу выгодности покупки и продажи шерсти», составленный в 1615 году. Опять ничто не противоречит выводу, что китайский документ «Х века» написан в это же время, если не позже:

«Производители шерсти во всех областях делятся на три группы:

1. Это крупные землевладельцы, кои обладают собственностью на землю и скот и выделяются своим богатством. Они могут задержать продажу своей шерсти и предоставить суконщикам отсрочку в уплате, чтобы увеличить цены. Численно эта группа мала.

2. Те, которые арендуют земли у короля, знатных лиц или джентльменов и продают столько, сколько допускают или их инвентарь или кредит. Их много, и производят они большое количество шерсти. Большинство их вперед запродает свою шерсть или обещает уступить ее за деньги, которые они берут в долг весной, чтобы купить себе овец для производства шерсти; тогда они нуждаются в деньгах, чтобы заплатить свою благовещенскую ренту и удвоить инвентарь на своей земле, как этого требует весеннее время; и в то же время суконщики тратят свой капитал на пряжу, чтобы сделать запас к сенокосу и жатве, когда выпрядется недостаточное количество пряжи, так что как фермеры, так и суконщики испытывают тогда одновременно крайнюю нужду в деньгах.

3. Общая масса сельских хозяев, с небольшим доходом, во всех областях, производящих шерсть; у каждого из них обычно имеется шерсть, хотя и в небольшом количестве. Их много во всех областях, и они (вместе) имеют большое количество шерсти, хотя и в маленьких долях. Многие из них берут у скупщиков шерсти деньги в долг, чтобы купить овец и заполнить ими свои общинные пастбища. Их доли так малы, время продажи настолько различно, расстояние между ними и суконщиком так велико, что для них было бы сущим разорением предоставить суконщику во время продажи отсрочку платежа или зависеть от суконщика в установлении цен.

Эта шерсть обыкновенно обрабатывается 4 группами людей:

1. Богатый суконщик, который покупает себе шерсть у производителя в областях, производящих шерсть, делает себе запас на целый год заранее и хранит его в складе, а в зимнее время эта шерсть выпрядается его собственными пряхами, ткется его собственными ткачами и валяется его собственными валяльщиками, и все это за самую низкую плату. Эти суконщики могут прекрасно обходиться без скупщиков шерсти и могут тоже получить ее по своей цене; а кроме того, многие из них занимаются перепродажей и перепродают очень много, если не большую часть той шерсти, которую они покупают.

2. Вторая группа – менее богатые суконщики, которые редко или вовсе не ездят покупать себе шерсть в тех областях, где она производится, а большую часть ее берут в кредит на рынке, ставят многих бедняков на работу, превращают теперь шерсть в сукно, а потом продают его в неотделанном виде в таких местностях, как Девоншир и Йоркшир (а уже другие отделывают его и продают в Лондоне за наличный расчет), а потом приходят на шерстяной рынок, платят старый долг и снова берут в кредит. Многие в этой группе хорошо живут, становятся богатыми и дают тысячам работу; они не могут обойтись без скупщика шерсти, ибо иначе они должны были бы уволить своих рабочих и поступить в услужение к богатым суконщикам за 4 или 6 пенсов в день, т. е. жить впроголодь.

3. Третья группа – это те суконщики, которые не имеют достаточно капитала, чтобы поместить его частью в шерсть и частью в пряжу и частью сберегать в виде готового сукна, как делают богатые суконщики; они или вовсе не покупают шерсти, или лишь немного, но еженедельно покупают пряжу на рынке и тогда переделывают ее в сукно, а затем продают за наличные деньги и на них снова покупают пряжу, каковую еженедельно выносит на рынок много бедного народа, не желающего прясть за низкую плату на суконщика, но имеющего достаточно капитала, чтобы работать самостоятельно; сообразно надобности они покупают свою шерсть еженедельно очень маленькими партиями на рынке и приносят ее туда еженедельно в пряже и от того получают хорошую выгоду, имея прибыль как от своего труда, так и от продажи, и живут очень хорошо. Этих прядильщиков много… они зависят от скупщика шерсти, который еженедельно обслуживает их шерстью за наличные или в кредит.

4. Четвертая группа – те, кто производят сукна лучших сортов; в этом производстве работают тысячи бедного люда, живущего около портов и на побережьях от Ярмута до Плимута и во многих больших городах, вроде Лондона, Норича… и многих других. Эти люди, благодаря своему большому трудолюбию и умению, пускают в дело большую часть грубой шерсти, производимой в королевстве, и это по такой же высокой или еще более высокой цене, какую суконщики платят за самую тонкую шерсть в королевстве…»

Историю многие люди представляют себе то как цепь героев, амбициями своими меняющих направление событий, то как арену «борьбы противоположностей», где люди – всего лишь что-то вроде актеров. Иногда пережимают в описании войн; иногда слишком большое значение придают политэкономии.

Коль достигнуть чего желаешь, Лесбий,Нет нужды находить тебе патронов,Если твой кошелек раздут от денег.Нет патрона, чтоб был он денег лучше.Если ж нет у тебя такой опоры,То напрасно, поверь мне, друг мой Лесбий,Цицерон защищал тебя бы самый.Ничего убедить быстрей не может,Ничего кошелька быстрей благого.С ним, кем хочешь ты быть, тем будешь тотчас:Знатен, красноречив, красив ты будешь,Будешь непобедим, любим и мудр ты.С кошельком консул ты и император;Хочешь, сделает он тебя и богом,Равным Зевсу. Когда ж кошель набитыйТяжелить перестанут деньги, – сноваТем же станешь, кем был ты прежде, Лесбий.Так любезен своим друзьям ты будешь,Как, считаю я, к ним приходит первыйВоздержания день: ведь им приятнаЛишь бутыль до краев да кухни запах.Так, лишь только иметь не станешь, Лесбий,Ты шкатулки, – и вот не мил ты: денегНе даешь, и тебя не любят больше.

Капитал дает власть, а власть и война – эти понятия переплетенные, как говаривал Тит Ливий (59 до н. э. – 17 н. э., линия № 5). Всякий правитель озабочен боеспособностью своих солдат и прогрессом вооружений. Перейдем к «высокой политике». Николо Макиавелли (1469–1527, линии № 7–8) в трактате «Государь» пишет: