Навои - Айбек

Навои в гневе вышел из палатки и приказал своим спутникам готовиться к отъезду.

Бади-аз-Заман собрал беков и джигитов, знающих военное дело. Были обсуждены вопросы о наборе войска, об увеличении запасов оружия и снаряжения, о месте, где следует дать бой войскам султана Хусейна. После этого началась усиленная подготовка, не прерывавшаяся ни днем, ни ночью. Не имевший опыта в военном деле, Бади-аз-Заман несколько растерялся. По его просьбе Зу-н-нун Аргун-бек и его сын Шах Шуджа-бек прибыли из Кандахара и взяли дело в свои руки. Зу-н-нун Аргун-бек, простой, грубоватый старик, в своей жизни повидавший немало боев, несмотря на преклонные годы, сохранил богатырский вид. В его словах и поступках было много сумасбродства, но это качество украшало его, как косы, — красавицу. Его сын Шах-Шуджа был в том возрасте, когда душа богатыря раскрывается во всей полноте. Он с малолетства сопровождал своего отца в боях, наблюдая войну, как интересное зрелище, рубился на мечах и закалился, дыша воздухом битвы.

Подготовка к войне была еще не вполне закончена, когда пронесся слух, что Хусейн Байкара спешно выступил в поход. Бади-аз-Заман кое-как привел свои войска в порядок и стал лагерем в Тенг-Дере. Вокруг лагеря расставили сильные сторожевые посты. Для выяснения размеров неприятельских сил были тайно посланы люди. Лагерь по ночам бдительно охранялся, чтобы передовые отряды врага не могли совершить неожиданного нападения.

Однажды вечером на горизонте засверкали костры — это расположились лагерем войска султана Хусейна. Всю ночь в стане Бади-аз-Замана кипела работа. Были собраны сотни пустых повозок и связаны между собой толстыми цепями. Под прикрытием этих повозок пешие стрелки должны были стрелять из луков. Джигиты, проверив сбрую коней, принялись начищать оружие. На рассвете воины в кольчугах и шлемах сели на коней и, разделившись на правое и левое крыло, застыли в ожидании.

Бади-аз-Заман с Зу-н-нуном Аргуном, поднявшись на холм, обозревали расположение вражеского войска. Оказалось, что Хусейн Байкара пришел с огромными силами. Бади-аз-Заман побледнел; лицо Зу-н-Нуна Аргуна было, как всегда, мрачно, решительно и невозмутимо.

— Что поделаешь! — сказал он громким голосом. — Чем бежать за крепостные стены, лучше потерпеть поражение в бою с сильным врагом. Быть разбитым тоже полезно: закаляешься, приобретаешь опыт.

Бади-аз-Заман промолчал. Он поднялся выше на пригорок уже один. Конница неприятеля, разбившись на две группы, — продвигалась вперед. В центре войска он увидел своего отца, окруженного личными телохранителями. Золотая завязка джиги, прикрепленной к шапке Хусейна Байкары, сверкала на утреннем солнце тонкими язычками пламени.

Совершенно подавленный Бади-аз-Заман сошел вниз в сел на коня, которого держали нукеры. Отступать было поздно. По знаку царевича Шах-Шуджа повел передовые отряды в бой. Зу-н-нун Аргун бросился с правого крыла на помощь сыну. Отряд врагов устремился на повозки, прикрывавшие стрелков, но, не устояв перед стрелами лучников, — отхлынул назад. Другой отряд, сойдя с коней; украдкой приблизился к повозкам и начал выгонять лучников из-под прикрытия, осыпая их стрелами.

Шах-Шаджа-бек и Зу-н-нун Аргун не выдержав напора несметных сил неприятеля, отступали, время от времени снова бросаясь вперед. Но лишь незначительная часть их джигитов следовала за ними; войны, расстроив ряды, обратились в беспорядочное бегство.

Бади-аз-Заман понимал, что он побежден, но, отступая, все же принимал меры к обороне. Шуджа-бек и его старый отец, медленно отходившие с горсточкой воинов, нанеся удары врагу, ободряли царевича. Однако напор врагов становился все сильней и сильней; Джигиты Хусейна Байкары беспощадно избивали соплеменников, словно злейших врагов.

Личные телохранители Бади-аз-Замана, высланные вперед, вернулись к нему, окружили его с возгласами: — Надо бежать, или враги возьмут вас в плен. Бади-аз-Заман огляделся по сторонам и убедился, что джигиты правы. Он послал к Зу-н-нуну Аргуну и Шах-Шуджа-беку людей с приказом: «Постарайтесь как-нибудь вырваться». Потом, собрав горстку джигитов и хлестнув коня, он помчался, как вихрь.

В горах Бади-аз-Заман почувствовал себя в безопасности и сдержал взмыленного коня. Царевич с трудом переводил дух. Он подождал отставших джигитов, которые пробирались к нему, с шумом сбрасывая на своем пути камни. Джигиты, задыхаясь, кричали:

— Абу-аль-Мухсин едет за нами следом! Едем скорее!

Не говоря ни слова, Бади-аз-Заман хлестнул коня плетью. Обрывистая, усеянная камнями дорога становилась все хуже и хуже. Наконец она оборвалась, упершись в громадные скалы. Ехать верхом было невозможно. Бросив коней, джигиты начали карабкаться вверх. После мучительных усилий беглецы добрались до перевала. Но спуститься вниз, на другую сторону, казалось невозможным. Джигиты связали из тюрбанов и поясов длинную веревку, привязали Бади-аз-Замана и, помогая друг другу, спустили царевича вниз. Покрытый синяками и ссадинами, Бади-аз-Заман передохнул у подножья горы и медленно направился в область Кундуза, ища убежища.

Глава тридцать пятая

В большом, залитом солнечным светом саду молодой царевич — Мумин-мирза стрелял из лука, радостно вскрикивая всякий раз, когда стрелы перелетали через высокие деревья.

Его отец Бади-аз-Заман уехал в Балх и временно передал ему звание правителя Астрабада. Однако двенадцатилетний мальчик, естественно, был далек от государственных дел. После уроков он скакал на лошади, стрелял из лука, смотрел на боевые упражнения джигитов на большой площади, старался сам научиться военному искусству. Чиновников, управляющих областью, было много. Иногда они для вида спрашивали его мнение, заговаривали с мальчиком о том или ином деле. В делах, почему-либо казавшихся ему важными, Мумин-мирза отнюдь не был склонен уступать взрослым. Он долго расспрашивал чиновников, иногда, прежде чем дать ответ, советовался со своей матерью.

Когда мальчик, набегавшись и устав стрелять, вышел из сада, ему сказали, что его ждет гонец, прибывший из Балха.

Мумин-мирза сначала полюбовался красивым конем, потом заговорил с посланцем. Гонец вынул из-за пазухи письмо и с поклоном вручил его мальчику. Мумин-мирза передал свой лук слуге и прочитал письмо. Лицо его вдруг стало серьезным. Отец возлагал на него трудную задачу, повелевая не отдавать Музаффару-мирзе Астрабад и, если придется, оказать дяде вооруженное сопротивление.

Мумин-мирза прочитал письмо бекам. Сознавая сложность положения и трудность подобной задачи для ребенка, беки нерешительно спрашивали:

— Что вы сами думаете да этот счет? Мумин-мирза решительно ответил:

— Я выполню приказание своего дорогого отца.

С этого дня мальчик забросил игры. Обдумывая предстоящую встречу со своим дядей, он не спал по ночам.

Возле него не было опытных, знающих военное дело людей. Большинство джигитов Бади-аз-Заман увел с собой в Балх. Несмотря на все старания, Музаффару-мирзе удалось собрать не больше двухсот — трехсот воинов.

Прошло много времени, о Музаффаре-мирзе ничего не было слышно. Мальчик мало-помалу успокоился и возвратился к любимым играм, когда вдруг стало известно, что к Астрабаду приближаются во главе большого войска Музаффар-мирза, Мухаммед Бурундук Барлас и Туганбек. Мальчик не растерялся. Он даже ободрял взрослых, которые страшились последствий этого дела. Собрав беков, Мумин-мирза объявил, что намерен выполнить повеление своего отца, и приказал воинам садиться на коней. Сам он вооружился широким острым мечом, кинжалом и маленьким, но крепким луком. Нукеры подвели горячего туркменскою коня, и мальчик почти без чужой помощи сел в седло. Словно собираясь на охоту или на прогулку, он выехал из города. Посоветовавшись с опытными воинами, царевич выбрал подходящее место для встречи с врагом.

На следующий день Музаффар-мирза разбил лагерь в трех или четырех верстах от него и тотчас же начал расставлять своих воинов в боевом порядке. Это позволяло судить о его намерениях. Среди воинов Мумина-мирзы были верные люди. С их помощью мальчик тоже расставил — своих воинов по местам. В это время от Музаффара-мирзы прибыли послы. Они предложили юному царевичу сдать город.

— Возвращайтесь, — смело сказал послам Мумин-мирза, — и передайте вашему господину, что я совершенно не желаю воевать с родным дядей. Это постыдное дело. Однако пока не будет разрешения от моего отца, я не вправе сдавать, город.

Послы уехали. Джигиты царевича были в восторге от его ума и умения держать себя.

Музаффар-мирза лишен чести, — говорили в стане Мумина-мирзы. — В противном случае разве он повел бы против молодого царевича такое войско?

Маленький полководец на нетерпеливо грызущем удила туркменском коне, ничуть не смущаясь, рассуждал о войне, словно дело шло о скачке или игре в чавган.