Система экономических противоречий, или философия нищеты. Том 1 - Пьер Жозеф Прудон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти факты убедительны: 45 процентов масла вместо 25; более высокое качество, чем во всей Франции; снижение цены на основной продукт питания; экономия для потребителей, 300 судов, 3000 моряков: вот что нам сулила свобода торговли. Следовательно, да здравствует конкуренция и кунжут!
Затем, чтобы лучше обосновать эти блестящие результаты, г-н Рейбо, руководствуясь своим патриотизмом и следуя прямо за своей идеей, отмечает очень разумно, по нашему мнению, что правительство отныне должно будет воздерживаться от любого договора о взаимности в перевозках: он просит, чтобы французский флот осуществлял как импорт, так и экспорт французской торговли. «То, что мы называем взаимностью, — говорит он, — является чистой фикцией, в которой преимущество остается тем, кому навигация обходится дешевле. Однако поскольку во Франции такие элементы кораблевождения, как покупка судна, заработная плата экипажей, расходы на вооружение и снабжение повышаются до слишком большого размера и превышают таковой в других морских странах, из этого следует, что любой договор о взаимности является для нас договором об отречении, и что вместо того, чтобы соглашаться на акт взаимного соответствия, мы сознательно или невольно смиряемся с жертвой». — Здесь г-н Рейбо подчеркивает катастрофические последствия взаимности: «Франция потребляет 500,000 тюков хлопка, и именно американцы доставляют их к нашим причалам; она использует огромное количество угля, и это англичане доставляют его; шведы и норвежцы доставляют нам свои металлы и лес; голландцы — их сыры; русские — их коноплю и пшеницу; генуэзцы — их рис; испанцы — их масла; сицилийцы — их серу; греки и армяне — все продовольствие Средиземноморья и Черного моря».
Очевидно, такое положение дел недопустимо, потому что оно делает наш торговый флот бесполезным. Так что давайте поторопимся вернуться в морской цех, в котором низкая цена на зарубежные перевозки стремится нас исключить. Закроем наши порты для иностранных судов или, по крайней мере, ударим по ним высокой ценой. Итак, долой конкуренцию и соперничающие суда!
Начинает ли г-н Рейбо понимать, что его экономико-социалистические колебания гораздо более невинны, чем он мог подумать? Как он должен быть мне благодарен за то, что я успокоил его совесть, вероятно, встревоженную!
Взаимность, на которую так горько жалуется г-н Рейбо, является лишь одной из форм коммерческой свободы. Сделайте свободу транзакций полной и целой, и наш флаг будет изгнан с поверхности морей, как наша нефть — с континента. Таким образом, мы будем платить больше за нашу нефть, если будем настаивать на ее производстве, больше за наше колониальное продовольствие, если хотим производить его с помощью машин. Чтобы добиться лучшей цены, нужно, отказавшись от наших масел, отказаться от нашего флота: тогда стоит сразу же отказаться от нашего сукна, нашего холста, нашего ситца, наших металлов; затем, поскольку изолированная промышленность стоит дороже, следует отказаться от наших вин, нашей пшеницы, наших кормов! Какую бы сторону вы ни выбрали, преимущество или свободу, вы придете к невозможному, к абсурду.
Без сомнения, договорной принцип существует; но если это не самый совершенный деспотизм, этот принцип должен исходить из закона, превосходящего саму свободу: это тот закон, который еще никто не определил и который я требую от экономистов, если они действительно воплощают науку. Ибо я не могу считать ученым того, кто с лучшей верой и со всем разумом мира проповедует по очереди, в пятнадцати направлениях, о свободе и монополии.
Разве не очевидно, с очевидностью непосредственной и интуитивной, что КОНКУРЕНЦИЯ РАЗРУШАЕТ КОНКУРЕНЦИЮ? Есть ли в геометрии более определенная, более императивная теорема, чем эта? Как же тогда, при каких условиях, в каком смысле принцип, являющийся отрицанием самого себя, может войти в науку? как это может стать органическим законом общества? Если конкуренция необходима, если, как говорит школа, это постулат производства, как он становится таким разрушительным? И если его самый определенный эффект состоит в том, чтобы потерять то, что он приводит в движение, как это может стать полезным? Потому что последующие издержки, как и польза, которую он приносит, не являются случайностями, исходящими от действий человека: они логически вытекают, одно за другим, и существуют под одним названием лицом к лицу…
Для начала, конкуренция так же важна для труда, как и его разделение, поскольку само разделение возвращается в другой форме или, скорее, возводится во вторую степень; разделение, говорю я, уже не такое, как в первую эпоху экономического развития, адекватное коллективной силе, следовательно, поглощающее личность рабочего в цеху, но рождающее свободу, делая каждое подразделение труда суверенитетом, в котором человек проявляет свою силу и независимость. Словом, конкуренция — это свобода в разделении и во всех разделенных частях: начиная с самых всесторонних функций, она имеет тенденцию реализовываться даже при низком уровне фрагментарной работы.
Здесь коммунисты возражают. Нужно, говорят они, всегда отличать употребление от злоупотребления. Есть конкуренция полезная, честная, моральная, конкуренция, которая расширяет сердце и мысль, благородная и бескорыстная конкуренция, это соперничество; и почему же такое соперничество не должно иметь своей целью всеобщее благо?… Есть другая конкуренция, роковая, безнравственная, внеобщественная; конкуренция ревнивая, которая ненавидит и убивает, — это эгоизм.
Так говорит сообщество; так выразилась примерно год назад во исполнение своей функции общественного вероисповедания газета La Réforme.
Какое бы отвращение, которое я испытываю, я ни противопоставлял людям, чьи идеи в основном мои, я не могу согласиться с такой диалектикой. La Réforme, рассчитывая примирить все с помощью различия, более грамматического, чем реального, достигла, не подозревая об этом, середины, то есть худшего вида дипломатии. Ее аргументация в точности совпадает с аргументацией г-на Росси в отношении разделения труда: она состоит в том, чтобы противопоставить друг другу конкуренцию и мораль, чтобы ограничить одну другой, — так же, как г-н Росси пытался остановить и ограничивать моралью экономические стимулы, вырезая здесь, выкраивая там, в соответствии с потребностями и происшествиями. Я опроверг господина Росси, задав ему
