Степан Разин (Книга 2) - Степан Злобин

Боярское войско вошло в Нижний. Тотчас же начались расправы по городу... Всех, кто писал письма Разину или Максиму, всех, кто хотел отдать город в руки «воров», кто в эти недели ездил для каких-нибудь дел в уезды, Леонтьев без всякой пощады казнил самыми зверскими казнями. Над Нижним стоял крик и плач оставшихся сиротами детей и овдовелых женщин. Иные сторонники Разина не хотели сдаваться. На улицах вспыхивали кое-где небольшие схватки, и смельчаки погибали под ударами сабель, под выстрелами дворянских пистолей. Три дня в Нижнем на площадях рубили головы тем, кого заподозрили воевода, дворяне и большие посадские... Полными телегами свозили тела с места казней, толпами пригоняли по дорогам из уезда пленных людей в пыточную башню, толпами гнали замученных пытками на площадь, под кнуты палачей, и в таких же телегах, как мертвых, свозили их с площади.

Через три дня с развернутыми знаменами под барабаны и трубы «победители» вышли из Нижнего. В окрестностях продолжали еще дымиться сожженные ими деревни и села. На обнаженных от листьев деревьях под осенним дождем раскачивал ветер тела повешенных разинцев. «Победители» шли по полям, где валялись неубранные горы убитых, в лаптях и сермягах, одни – ничком, уткнувшись в мокрую землю, за которую пали в бою, другие – выпятив окровавленные бороды к сумрачному, туманному небу. Тучи ворон носились над мертвецами. Трубы и барабаны победно гремели над пустыми полями и над телами убитых, над грудами серой золы, оставшейся там, где были деревни... Войска шли в лес расправляться с остатками разбитой крестьянской рати. Теперь уже им было нечего опасаться внезапного нападения: атаманы были побиты, и те, кто остался в лесах, представляли собой уже не противника, а простую дичь.

Дворяне уверенно вступили в леса, но внезапно дорогу им преградили целые горы поваленных великанов-деревьев. Воевода велел разобрать завалы. Однако, как только ратные люди сошли с коней, по ним из чащобы леса, из рыжего можжевельника, из темных куп елей ударили пушки. Из-за стволов и кустарников били откуда-то взявшиеся пищали, свистали меткие стрелы лесных охотников – черемис и чувашей.

Весь «усмиренный» железом и пламенем край, до самого Сергача, опять поднялся на войну. Все снова загорелось восстанием. В лесах, по погостам, на пожарищах помещичьих вотчин, в монастырях и церквах, в оврагах, в пещерах засели восставшие, словно мертвые встали с политых кровью хлебных полей, чтобы мстить палачам и убийцам.

Верстах в десяти от Ядрина, в Алгасских лесах, атаман Иван Константинов «с товарищи» собрал много тысяч «ясашных людей» с Ядринского, Курмышского, Цывильского и Чебоксарского уездов. Воевода Леонтьев выслал против них тысячный полк. Повстанцы разбили его в бою и остатки гнали еще верст десять. В Цывильске выпущенный разинцами «тюремный сиделец» Илья Долгополов стал атаманом и собрал по уезду не меньше пятнадцати тысяч повстанцев, с ним вместе был донской атаман Иван Васильевич Синбирец. Новые атаманы появлялись повсюду: в Кокшайском уезде подымал на войну крестьянин, которого звали просто Захаром Кирилловичем, в Ядринском – чувашенин Семекей Чепенев и с ним в товарищах – крестьянин помещика Горина Семен Белоусов. В Нижегородском уезде, в селе Путянине, морозовский будник {Прим. стр. 342} Сенька Савельев собрал лесных работных людей – углежогов и будников. За подавленным и усмиренным Симбирском, в Надеином усолье, атаман солеваров Ромашко поднял работных людей с соляных промыслов – идти по Симбирской черте на Урень, на выручку разбежавшимся из-под Симбирска разинцам, которых вылавливали дворянские сотни Барятинского и Урусова.

Дворянское войско, озлобленное, кровожадное, металось по восставшим уездам, но в новых местах появлялись еще атаманы. Дворяне кидались туда, разоряя деревни, загоняя в дома и овины семьи тех, кто ушел с атаманами, и сжигая всех старых и малых вместе с овинами, вместе с целыми деревнями...

Крестьяне не отдавали завоеванной у помещиков земли, не уступали своей воли. В Кадомском уезде атаманил крестьянин Иван Кириллов. На Черной речке он выстроил несколько засек, в них с пушками, «с барабанами и со знамены» было сот по пять человек, готовых стоять насмерть против бояр за земли своего уезда. В Темниковском уезде отстаивали крестьяне свои дома и пашни под началом «старицы Алены», которая продолжала держать около семи тысяч войска. В Саранском уезде восставших сплотил бывший «тюремный сиделец» Федор Сидоров...

Целые городки выросли по лесам в виде «засек» с бревенчатыми стенами, с земляными насыпями и рвами, наполненными водой. Такие засеки простирались в длину до трех верст, а в ширину по версте. Глубокие рвы, громадные горы срубленных деревьев и выкорчеванных корней, набитые в землю колья перегораживали дороги на подступах к засекам на всем пространстве между Окою и Волгой, на Суре, на Ветлуге, на Унже, где бы ни появлялось дворянское войско.

Когда у повстанцев в засеках кончались все ядра, а солдаты и стрельцы врывались внутрь засек, крестьяне разбив свои пушки, отходили в глубь леса, на новый рубеж, где были заранее подготовлены новые засеки... Когда не оставалось ни пороху, ни свинцу, уходили в свои селенья, дрались на огородах, на гумнах, в домах; изламывалась ли сабля, или пика – дрались косой, кололись вилами, рубились топорами, до самого последнего издыхания, не веря в милость, в пощаду, не умоляя о них и не желая ни милости, ни спасенья...

Отправив на Нижний Федора Леонтьева, боярин Долгорукий с таким же сильным отрядом выслал другого воеводу, князя Щербатого, навстречу повстанцам, которые шли к Арзамасу. Отборное, хорошо обученное войско Щербатова, встретившись с ними, билось с утра до глубокой ночи. Ночью повстанцы рассеялись. Наутро Щербатов пустился преследовать их к Алатырю, но за его спиной тотчас крестьянская рать из ближних лесов устремилась опять к Арзамасу. Как змея за своим хвостом, должен был повернуть назад свое войско Щербатов и все-таки был бы разбит, если бы в это время не подоспел ему в поддержку воевода Федор Леонтьев, шедший от Нижнего. Леонтьев ударил под правое крыло атаманского войска. Сберегая свои силы, «четыре атамана», как звал их народ, отвели свою рать назад к Симбирской засечной черте, где повстанцы держали в своих руках несколько захваченных городов.

Главным из «четырех атаманов» был главарь верводелов Одоевского – Михайла Харитонов.

Тысячи крестьян сошлись в войско Харитонова. Удачливость в битвах с дворянами создавала ему славу непобедимого атамана. К югу от воеводского города Арзамаса весь народ повторял славное имя Михайлы.

Михайла с товарищами взял Корсунь, Атемар, Инсарский острог, Саранск, Пензу. Вместе с другим разинским атаманом, Василием Федоровым, из Пензы он пошел в Норовчат, в Верхний и Нижний Ломов, в Керенск, Шацк, Кадом, в каждой деревне и в каждом селе по пути собирая в войско по человеку «с дыма», как указал ему Разин. Во многих местах приставали к нему крестьянские атаманы с ватагами: в Конобееве – Шилов, в Хуковщине – какой-то еще молодой атаман Илюшка, в Юсуповой – Васька Дьячков... Харитонов не раз уже сам от себя отделял часть войска и высылал атаманов, чтобы поднимали восстания в других волостях, городах и уездах, но каждый раз войско его не уменьшалось, а возрастало, пополняясь сотнями и тысячами новых людей. Вести о поражении Разина не уменьшили этот приток, наоборот – те, кто хотел идти к Разину, устремлялись теперь к Харитонову.

– Воротится батюшка наш Степан Тимофеич да спросит, как мы без него воевали. А мы что скажем? – говорил Михайла своим «казакам», вооруженным косами.

И крестьянское воинство Харитонова, так же как все крестьяне всего восставшего края, твердо верило в возвращение Степана. Не раз бывало и так, что атаманы читали в своем войске письма, присланные с Дона, в которых было написано, что раны великого атамана уже начинают заживляться...

Наступила зима.

К Долгорукому прибывали все новые подкрепления: из Тамбова был выслан под Шацк с многочисленным и бывалым в битвах полком окольничий Бутурлин, из Москвы пришел с новым войском и многими пушками царский стольник Василий Панин. Из Мурома подоспел воевода Лихарев, который привел два солдатских полка и полк иноземцев. Что ни день, стекалось сюда дворянское ополчение, городовые казаки, драгуны и несколько приказов московских стрельцов.

Со всех сторон с каждым днем все теснее сжимали они повстанцев. Теснимые воеводами, небольшие ватажки стали сходиться все больше и больше к Михайле Харитонову, полагаясь на удаль его и на славу искусного атамана. Но Михайла видел, что время его удач подходит к концу.

Как половодье, весь край заливала боярская рать. Сотни стрелецких, солдатских, рейтарских, дворянских отрядов рыскали в уездах, тысячные полки направлялись на повстанческие города. Повстанцы уже потерпели поражение под Симбирском, под Корсунью, Алатырем, Ядрином, под Мурашкином, Лысковом, Арзамасом. Во многих городах, городках и острожках, раньше захваченных разинцами, то и дело появлялись опять воеводы. Отставая от своих атаманов, разбредались тихомолком к домам пензенские, самарские, саратовские крестьяне, считая, что в их уездах никто уже не станет творить никаких расправ. Но там, где люди сдавались на милость воевод и бояр, туда, как волки, врывались дворяне, чтобы терзать и мучить отставших от мятежа, нагоняя ужас, который бы не забылся и в потомстве...