2.Недели Триоди Цветной - протоиерей Иоанн Толмачев

Совершилось опять великое чудо, от которого пришел в смятение город. Исполненный необычайного восторга от столь чудесного дарования ему величайшего дара — зрения, бывший слепец, конечно, не молчал о совершившемся над ним чуде. Да и сам он был весьма хорошо известен в Иерусалиме, как всем примелькавшийся слепой нищий, и теперь появление его зрячим казалось особенно близко знавшим его скорее призраком или обманом чувств, и они спорили между собой, тот ли это самый нищий — слепец, или только похожий на него, так что он должен был настойчиво уверять их, что это именно он самый. И когда на их вопрос, как же он стал зрячим, он рассказал им все, как было дело, заявив, что его исцелил Иисус, то изумлению их не было конца. Но во всяком случае это был такой факт, которого нельзя было оставить без надлежащего исследования, и пораженные чудом иудеи сочли своим долгом довести обо всем этом до сведения книжников и фарисеев. Они только что перед тем поднимали камни на Иисуса, a Он совершил поразительное чудо. Надо же, наконец, исследовать это дело, и они привели к ним самого бывшего слепца. И вот тут последовала сцена, которая представляет поразительный пример того, до какой степени может доходить духовное ослепление людей, когда они злонамеренно закрывают свои глаза, чтобы не видеть того, чего им не хотелось бы видеть.

Дело было ясно, как Божий день. Тот самый Иисус, на которого книжники поднимали камни, как на богохульника, совершил великое, небывалое чудо, и об этом чуде свидетельствовала не просто народная молва, часто преувеличивающая действительность, a сам предмет чуда, представленный воочию. Значит, остается только признать его, раскаяться в своем ослеплении и воздать хвалу Богу, сподобившему свой народ столь великих знамений. Но для этого нужно было смирить свою гордыню, осознать свое духовное убожество, обличить себя в неспособности понимать дела Божии. A это было слишком тяжело для их ученого эгоизма, и потому во что бы то ни стало нужно опровергнуть достоверность этого чуда, хотя бы для этого потребовалось попрать и совесть и всякие законы логики. И такой именно целью и задалась та “ученая комиссия” из книжников и фарисеев, которой пришлось рассматривать это дело. Когда бывший слепец на вопрос фарисеев рассказал им, как было дело, то между ними произошел ожесточенный спор. Одни из них настойчиво утверждали, что “ не от Бога Этот Человек (Иисус), потому что не хранит субботы.” Но другие отвечали им: “как может человек грешный творить такие чудеса?” (Иоан.9:16).

Очевидность чуда была так неотразима, что сначала даже у самих книжников не возникало никакого сомнения в нем. Но затем по мере того, как в возникшем споре, видимо, брала перевес первая партия — скептиков, по всей вероятности тех самых, которые уже раньше “искали убить Иисуса” и поднимали на Heгo камни, стало явственно выступать и желание заподозрить чудо, опровергнуть его действительность, найти такие свидетельства и данные, которые могли бы послужить более или менее благовидным предлогом к опровержению очевидного для всех чуда. И можно только изумляться, к каким казуистическим изощрениям способна мысль невера, когда он хочет опровергнуть несоответствующий его предубежденному взгляду факт.

К чему только не прибегали фарисеи и книжники? Они несколъко раз допрашивали и переспрашивали самого слепца, как и что было, призывали его родителей, запугивали их страхом отлучения от синагоги, вновь призывали самого слепца, и требовали от него, чтобы он признал своего Исцелителя человеком грешным, снова и снова переспрашивали о самом процессе чуда, так что наконец вывели из терпения исцеленного, который им, велеученым книжникам, прочел укорительное наставление, что ведь “грешников Бог не слушает, но кто чтит Бога и творит волю Его, того слушает. От века не слыхано, чтобы кто отверз очи слепорожденному. Если бы Он не был от Бога, не мог бы творить ничего.” Едва ли еще когда какая-нибудь ученая комиссия находилась в более затруднительном и жалком положении. Ей нужно было доказать, что совершившееся не совершилось, и так как для этого не давала достаточных средств никакая разумная, добросовестная логика, то во избежание затруднения оставалось одно — прибегнуть к логике насилия и ругательства, чем и закончила достойным себя образом ученая фарисейская комиссия. “Во грехах ты весь родился,” яростно закричали вышедшие из себя ученые книжники, “и ты ли нас учишь? И выгнали его вон.”

Вот до чего может доводить, да и доводит неизбежно то неверующее упрямство, которое не хочет признавать великих истин и знамений Божиих! И так поразительно живописна эта картина, начертанная боговдохновенной рукой Святого Апостола Иоанна в изобличение такого упорного неверия, которое не признает даже того, что оно видит и осязает. Эта картина есть поистине то зеркало, в котором могут видеть себя все неверы и скептики как древнего, так и новейшего времени. В самом деле, что такое вся новейшая, так называемая отрицательная критика, как не повторение этих же логических изощрений с целью подорвать достоверность очевидных истин? Как древние книжники и фарисеи допрашивали и переспрашивали слепца, его друзей и родителей, запутывали их словесными доводами и запугивали страхом отлучения, чтобы только заставить их сказать “нет” там, где и очевидность дела, и совесть, и разум прямо говорили “д а,” так и новейшие критики перевертывают и искажают евангельское благовествование, призывают себе на помощь и философию, и медицину, и случайность, игру природы, законы иллюзии и галюцинации, — одним словом все, что только можно указать правдоподобного на небе и на земле, и все это для того, чтобы доказать, что евангельские события, записанные очевидцами, совершились не так, как о них написано, a так, как хотелось бы представлять это новейшим неверам и скептикам. Но все напрасно, и новейшим критикам остается лишь одно — бесплодно делиться на партии и вести бесконечные споры между собой, как это было и с древними книжниками, или еще хуже — прибегать к насилию и ругательству, как они и поступают действительно, когда с чисто книжническим и фарисейским упрямством отвергают достоверность евангельского повествования, обличают апостолов и евангелистов в преднамеренной лживости и, таким образом, — изгоняют их из своего судилища как свидетелей недостоверных. To же самое, что сделали книжники с исцеленным и мужественно свидетельствовавшим о великом чуде слепцом!

Так-то ограниченны и однообразны приемы неверия в своей отрицательной аргументации. В XIX веке оно повторяет все те же доводы и приемы, которые когда-то с такой настойчивостью высказаны и применены были еще во времена Самого Христа и тогда же обнаружили всю свою плачевную несостоятельность…

Изгнанный из ученого собрания и отлученный от синагоги, мужественный исповедник Христа оказался в тяжелом положении. В силу отлучения все теперь должны были избегать его, как мытаря или язычника, одно соприкосновение или общение с которым влекло за собой обрядовое осквернение. В таком тяжелом положении он мог поколебаться в своей вере и таким образом доставить возможность для торжества врагов истины. Но если оставили его люди, даже оставили отец и мать, то не оставил его Бог, и евангелист с трогательностъю повествует, что Христос, услышав о его отлучении, Сам нашел его и подкрепил его веру. “Ты веруешь ли в Сына Божия?” спросил Он его. Зрячий слепец, еще доселе не видевший своего милосердого Врача, возвратившего ему величайший дар в жизни, со свойственной слепцам чуткостью к тонам голоса, узнал, что это говорит с ним тот же самый, кто помазал ему глаза брением и называл Себя светом миру. И чтобы найти подтверждение своей догадке, он спросил: “а кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Heгo?” Тогда последовал милостивый ответ, который был вместе и откровением: “И видел ты Его, и Он говорит с тобой.” Этого было достаточно для верующей души бывшего слепца.

Раньше, лишенный зрения, он мог только слышать, что в Иерусалиме по временам бывает великий Учитель, возвещающий великие истины и совершающий великие дела, и оплакивая свое бедствие, закрывавшее от него весь видимый прекрасный мир Божий, он тосковал еще более и о том, что слепота не давала ему видеть (как поется в церковной песни) “в образе явившегося Создателя.” Теперь этот божественный образ стоял перед его прозревшими очами, и он в безграничном восторге от столь великого счастъя радостно воскликнул: “Верую, Господи! и поклонился Ему.” И таким образом слепорожденный, до сих пор ходивший во тьме и телесной и духовной, теперь увидел не только свет вещественный, наполнивший ему жизнь всеми до сих пор невидимыми ему красотами бытия, но и свет духовный, озаривший ему душу верой в обетованного отцам и ныне пришедшего Мессию.