На дальних рубежах (СИ) - Incognito

противника, настолько быстро развернулся и, вывернув лежавшую на плече руку, со всей яростью врезал мужчине под дых. Тот согнулся, и Джейс тут же схватил его за волосы на затылке, рванул еще ниже и со всей силы впечатал колено в лицо. Следующего он ловким броском впечатал в стену — хорошо хоть пол в душевой был шершавым, позволяя драться в полную силу. Зачем биться головой об стену от тоски, если можно бить головой об стену кого-то еще?! И пусть кровь на его руках будет, но только вражеская.

Желавших продолжать знакомство среди рабов не было, а крови все еще хотелось. Видел бы его сейчас Карнз, смеялся бы от радости — ничего человеческого в осатаневшем кровожадном рабе не было. Первый подоспевший надсмотрщик получил такой сокрушительный хук слева, что не устоял на ногах. И тут веселью пришел конец, сработал ошейник. Рыча и скалясь, как настоящий зверь, Джейс попытался бороться с парализующим эффектом, скручивающим мышцы немыслимой болью, но эту битву ему было не выиграть. Всех участников драки быстро согнули в бараний рог и вывели на улицу, к месту казни.

Пришел управляющий поместьем, осмотрел повреждения рабов, посмотрел на злобно сверкавшего глазами Джейса, на получившего по морде надсмотрщика.

— Кто ударил первым? — спросил он, поджав тонкие губы.

— Этот, — Джейса с силой ткнули дубинкой под ребра.

— За порчу хозяйского имущества и нападение на персонал — пятьдесят плетей и сутки в колодках, — без промедлений вынесли ему приговор. — А этим по двадцать и тоже в колодки, чтоб неповадно было драки зачинать.

— Господин управляющий, это хозяйской дочки раб, — тихо заметил один из надзирателей. — Вроде, не положено ему шкуру рвать.

— Там рвать-то нечего уже, — с сомнением проговорил управляющий. — Но бог с ним. Петлю на шею и пятьдесят без крови. И в колодки.

Дальше с тремя рабами расправились быстро, те даже дернуться не успели. Джейса подвели к ближайшему дереву, перебросили веревку через явно уже не раз использованный в этих целях сук. На шею легла затягивающаяся петля, веревку натянули, заставляя встать на цыпочки. Дернись — удушишь себя сам. А поди не дернись, когда тебе полосуют спину! Опытный палач и без крови может достучаться до упрямых и непокорных рабов.

Джейс слышал свист кнутов и крики других рабов, но сам молчал, стиснув зубы от ненависти. А потом даже если бы и захотел, не смог бы заорать — петля сжала горло. Как он ни старался не дергаться и не затягивать ее, а избежать этого не смог — инерцию ударов, толкавшую его каждый раз, в таком неустойчивом положении погасить было сложно. Удушения он боялся до паники, и сейчас этот страх его выручил, позволил не потерять сознание и не повеситься добровольно.

Когда петлю сняли и дали отдышаться, он уже соображал плохо, да и на ногах стоял с трудом. Приходить в себя пришлось уже в колодках. Все трое участников драки были выставлены на всеобщее обозрение — выпоротые, в чем мать родила, закованные в средневековое орудие пыток. Чего Джейс действительно опасался, так это того, что кто-то воспользуется таким удобным случаем, — опыт имелся. Но нет, рабы лишь издалека смотрели на отбывающих наказание, подходить опасались, будто чужая беда прилипнет и к ним самим. А охрана, видимо, была приучена вести себя более прилично в доме высшей аристократии. Или хотя бы не так публично зверствовать.

Очень скоро неестественно скрюченная поза вызвала сильнейший мышечный спазм в избитой спине, потом судороги охватили ноги, шею, но возможности облегчить положение не было. От безумия удерживала только злость, простая и безвекторная. Порка и сутки в колодках вселили страх в двух других рабов, но в голове у Джейса явно что-то перемкнуло. Он устал бояться, испытывать больший ужас, чем прежде, он уже не мог. А все, что было по интенсивности ниже испытанного, уже казалось незначительным. Школа Алана Карнза давала о себе знать. Единственное, чего он боялся по-настоящему, это потерять Кору безвозвратно, даже не увидевшись.

И все же пока что у него хватало ума лишний раз не нарываться. Когда их пришли выпускать, он и слова не сказал насмешливым надзирателям. И только двум зачинщикам драки, пожелавшим воспользоваться его несчастьем, Джейс, когда никто из охраны не видел, показал, что ничего для него наказание не изменило — сверля их злым убийственным взглядом провел большим пальцем по своему горлу. Барак все понял и сделал правильные выводы. Джейса стали опасаться.

Шли дни, вестей о Коре не было. Единственным утешением стала работа. К дорогим коллекционным машинам, от одного взгляда на которые у Джейса перехватывало дыхание, его подпускали только, чтоб он их помыл да отполировал, но во внутренностях более дешевой техники он копался беспрепятственно. Вредить технике для Джейса было кощунством, так что работал он на совесть, что не осталось незамеченным. Скучать не давали.

Прошло, наверное, недели три, а то и вообще месяц, когда в мастерской раздался звонок. Главный мастер с кем-то коротко переговорил, дал отбой и резко окликнул Джейса:

— Эй, каторжный! Там у хозяйки машина барахлит, сходи, проверь.

— Госпожа Хименес приехала? — подхватился Джейс.

— Идиот, кто тебя, ссыльного, к господам допустил бы? — рявкнул старший мастер. — У жены управляющего машина накрылась. Сам-то он в отъезде, а ей в город срочно надо. Бегом, скотина! Что ты тут стоишь, глаза на меня пялишь!

Получив крепкую затрещину в напутствие Джейс подхватил ящик с инструментами и поторопился к домику управляющего. Раньше он там не бывал, но знал, по какой дорожке идти, так что осерчать за промедление на него не должны были. Подойдя к небольшой, идиллического вида резиденции, машины Джейс не увидел. Обошел дом и постучал в дверь служебного входа. Без разрешения ему в дом входить категорически запрещалось, пришлось ждать, пока кто-нибудь ответит на стук. Никто не отвечал. Пожав плечами, Джейс пошел искать гараж, в конце концов, его пациент должен же был быть там!

Гараж нашелся легко, машина в нем имелась — ладненький зеленый кабриолет с безупречно сияющей хромированной отделкой. Конфетка, а не тачка. Не обнаружив никого, кто мог бы просветить его насчет проблем с ней, Джейс рискнул приступить к делу самовольно. Все равно не знал, за что влетит — за самоуправство или за тупость, что ждал неизвестно кого вместо того,