Карфаген должен быть разрушен - Ричард Майлз

В Риме вести о смерти Ганнибала были восприняты по-разному. Согласно Плутарху, некоторые одобряли поведение Фламиния, поскольку для них живой Ганнибал был «всепожирающим пламенем, нуждавшимся лишь в постоянном источнике для возгорания»: «Даже когда он уже не был в расцвете сил, угроза для римлян заключалась не в его руках или теле, а в способностях и многоопытности, сопряженных с чувствами горечи и вражды»{1124}. Другие же считали поведение Фламиния жестоким: он довел Ганнибала до убийства в то время, когда карфагенянин уже больше походил на птицу без хвостового оперения, неспособную летать и заслуживавшую того, чтобы ей позволили дожить последние годы спокойно и смиренно{1125}. К их числу относился и Сципион Африканский. Кое-кто посчитал это свидетельством уважительного отношения римлянина к своему извечному противнику{1126}. Но Сципион был слишком практичным человеком, чтобы предаваться эмоциям. Герой римлян лучше всех знал реальную политическую ситуацию в Карфагене и понимал: Ганнибал уже не мог восстать против могущественного Рима.

Тем не менее надо признать, что в определенной мере были правы и те и другие. Конечно, Ганнибал уже не представлял угрозы Риму из Карфагена, но его имя при дворах эллинистических царей будоражило желания потягаться силами с римлянами. И сам Ганнибал хорошо понимал это. Он сотворил по крайней мере один антиримский трактат в виде обращения к народу Родоса, описав в нем злодеяния, совершенные в Малой Азии римским полководцем Гнеем Манлием Вульсоном. Сочинение явно имело целью настроить родосцев против Рима{1127}. Можно привести и другие примеры символизации имени Ганнибала. Примерно в этот же период распространялось подложное послание, якобы написанное полководцем после битвы при Каннах. В нем «Ганнибал» провозглашал победу и предсказывал, что восстание греков положит конец римскому господству в Восточном Средиземноморье{1128}. У многих римлян само имя Ганнибала, живущего при дворе врага или служившего притягательным символом ратного противостояния Риму, вызывало желание его смерти.

В непростом положении оказался и человек, разгромивший Ганнибала и превратившийся в его заступника. Жажда мщения отразилась и на судьбе Сципиона. После блистательных побед в Северной Африке он натолкнулся на откровенно неприязненное отношение политического истеблишмента. Хотя некоторых его соратников и избрали на высокие посты, сам он немногого достиг за время второго консульства в 194 году из-за противодействия оппонентов в сенате. Как и Ганнибалу, ему не удалось перевести военные успехи на полях сражений в политические дивиденды.

Неприятности для Сципиона начались, когда его и брата Луция, успешно воевавших с Антиохом, отозвали в Рим. Политические противники во главе с Марком Порцием Катоном провели в сенате законопроект, устанавливавший, что консулы могут быть командующими только один год, а затем попытались возбудить судебное преследование против друзей и сторонников Сципиона и его брата. От них потребовали отчитаться за 500 талантов серебра, переданных Антиохом в исполнение одного из условий перемирия. Сципион Африканский демонстративно разорвал бухгалтерские книги кампании на виду у всего сената. Катон и его сторонники продолжали настаивать, и чем упорнее Сципион отказывался дать объяснения, тем больше навлекал на себя подозрений. В конце концов, в 184 году Сципиона Африканского обвинили в получении взятки от Антиоха. Видя, что противники одержали верх, Сципион удалился в свою усадьбу Литерн в Кампании, а Катон, добившись поставленной политической цели, прекратил судебное преследование{1129}. Через год великий полководец умер, сломленный и духовно, и физически.

Нет ничего удивительного в том, что этих двух великих полководцев постигла одинаково горькая участь. Во многом были сходны их жизненные пути, устремления и политические системы, ради которых они воевали. Сципион, принесший римлянам победу над карфагенянами, вскоре стал опасен для режима, основанного на фикции равенства всех членов сената{1130}. Выход Ганнибала на политическую сцену Карфагена тоже создал проблемы. Из-за популистских реформ и пренебрежительного отношения к Совету старейшин его заподозрили в том, что он стремится к автократии. Столкнувшись с героическими личностями, способными затмить институты, которые призваны оберегать, римские сенаторы и карфагенские старейшины поспешили избавиться от них. Так закончилась эра последних былинных героев.

Глава 14.

ГИБЕЛЬ КАРФАГЕНА

Реванш побежденных

К восьмидесятым годам II века карфагеняне уже могли ощутить блага, которые дает жизнь без войн и имперских амбиций. Избавившись от военных тягот и обязательств, которые налагает статус великой державы, Карфаген продемонстрировал необычайную способность к экономическому возрождению — этот феномен обычно называют «реваншем побежденных». Согласно Ливию, уже через десять лет после войны Карфаген предложил Риму выплатить всю контрибуцию, на сорок лет раньше срока, но римляне не согласились{1131}. Каким образом свершилось это экономическое чудо? Причин несколько.

Во-первых, потеря Сицилии и Сардинии заставила карфагенян активнее заселять и осваивать материковые земли Северной Африки{1132}. Военная кампания Сципиона не нанесла существенного ущерба сельскохозяйственной структуре, и земельные угодья не подверглись такому же опустошению, как некоторые регионы Италии. Даже тактика выжженной земли, примененная Сципионом в долине реки Меджерда, имела ограниченный характер и предназначалась в основном для того, чтобы навязать Ганнибалу открытое сражение. Уже через год после окончания войны карфагеняне могли поставить 400 000 бушелей зерна Риму и римской армии в Македонии{1133}. В 191 году они подарили Риму 500 000 бушелей пшеницы и 500 000 бушелей ячменя для войны с Антиохом{1134}. Через двадцать лет Карфаген отправил римской армии, сражавшейся в Македонии, 1 миллион бушелей зерна и 500 тысяч бушелей ячменя{1135}.[346]

Приносила доходы и торговля с Италией. Она начала активизироваться еще в период между Первой и Второй Пуническими войнами, но объемы товарообмена особенно возросли в первые десятилетия II века. Множество керамики и столовой посуды поступало в Карфаген из Кампании и других областей Центральной Италии{1136}. Археологические данные подтверждают: сельскохозяйственная экономика Карфагена позволяла не только обеспечивать провиантом римскую армию, но и предоставлять привлекательный рынок купцам Центральной Италии. Имеются свидетельства о том, что карфагеняне перевозили вина из Кампании в Испанию, хотя потребление италийских вин в Карфагене сократилось, возможно, вследствие увеличения собственного винного производства{1137}.[347]

В то время как Карфаген, пользуясь благами мира, перестраивал экономику, Рим большую часть первой половины II века вел изнурительные войны в Греции и Малой Азии, периодически прибегая к финансовой и материальной помощи союзников. О серьезных экономических невзгодах говорит хотя бы то, что в этот период Рим в больших объемах выпускал бронзовые монеты для выплаты жалованья армии, очень мало чеканил серебряных денег и не выпустил ни одной золотой серии{1138}. Экономические затруднения вынуждали и Карфаген вместо серебряных чеканить бронзовые монеты, но это вряд ли можно считать признаком реальной экономической нужды{1139}.[348] Карфагеняне традиционно платили наемникам серебром, золотом или монетами из электрума, а бронзовые деньги использовались на внутреннем рынке. Чеканка исключительно бронзовых монет, возможно, отражает то обстоятельство, что у карфагенян уже не было необходимости защищать заморские владения и содержать регулярную армию.

Археология дает нам еще одно свидетельство возрождения экономического благосостояния Карфагена. В этот период в городе были осуществлены масштабные строительные и реконструкционные проекты. К их числу относится прежде всего сооружение нового портового комплекса. Самое подробное и наглядное описание этого порта мы находим у Аппиана, который, видимо, заимствовал его у Полибия:

«Гавани Карфагена были соединены друг с другом; общий вход же в них из открытого моря был шириной 21 метр и запирался железными цепями. Первая гавань предоставлялась торговым судам, и в ней было сосредоточено множество такелажа. Во второй гавани (круглой) посредине находился остров, и этот остров и гавань были усеяны огромными причалами, располагавшимися на некотором расстоянии друг от друга. Эти набережные были заполнены верфями, способными вместить 220 судов. Там же находились склады для такелажа и оснастки. Перед каждым доком стояли ионические колонны, придававшие гавани и острову вид непрерывной галереи. На острове же был построен дом для флотоводца, откуда трубач подавал сигналы, глашатай сообщал приказания, а командующий наблюдал за всем, что происходило вокруг. Остров располагался у входа в гавань и много возвышался над водой, так что флотоводец мог хорошо обозревать море, а те, кто подходил с моря, не могли ясно видеть, что происходит в гавани. Даже прибывавшие купцы не могли увидеть доки, потому что их окружали двойные стены, а для торговых судов имелись отдельные ворота, через которые они проходили из первой гавани в город, не пересекаясь с верфями»{1140}.{1141}