Иван Берладник. Изгой - Галина Романова

    Остальные бояре оборотились на смоленского посла. Изяслав нахмурился:

    - Уж не хочет ли князь твой на меня войной пойти за Берладника? Да где такое видано, чтобы из-за такой малости братья мир нарушали? Сказано не нами: «Худой мир лучше доброй ссоры». Так неужто будем ссориться?

    - Так ведь Берладник войну завёл! Галицию воюет!

    - Он за вотчину свою борется! Одолеет брата Ярослава - сядет на своём столе, а коли не одолеет…

    - Тогда и судить его! - крикнул Избигнев Ивачевич.

    - Когда его судить, только мне решать! - Изяслав тоже повысил голос. - Иль напомнить мне братьям-князьям, какого Берладник рода? Иль забыли они, как шестьдесят лет назад князя из рода его, Василька Теребовльского, по наговору ослепили? Великий князь Святополк Изяславич выдал его на расправу Давыду Игоревичу. Все князья тогда поднялись, вся Русь и отец ваш, Мономах Владимир, первым осудил это злодеяние. Мой отец, Давид Святославич, с ним заодно стоял. Так неужто хотите вы, чтобы я стал вторым Святополком, чтобы слугу своего верного на гибель выдал? Берладника уж предавали единожды - в позапрошлом годе Юрий Долгорукий едва не отправил его на казнь в Галич, роту нарушив. Я же крестным целованием дорожу и от слова своего не отступлюсь!

    Отповедь великого князя смутила уже всех бояр. И лишь Избигнев Ивачевич продолжал упорствовать:

    - Княже, Иванка Берладник - ворог нашей земли… Покоя на Руси не будет, пока он будет жив!

    - Покоя Ярославу Галицкому, хочешь ты сказать? Вот пущай он сам с ним и управляется. Ибо когда Юрий Долгорукий искал волостей своим сынам и сыновцам, чужие не вмешивались. Когда он зорил Волынь и Луцк, желая посадить Владимира Мачешича во Владимире, Чернигов в стороне стоял. И ныне я, как великий князь, приговариваю: Берладник - мой слуга и я своего верного вам не выдам, покуда жив!

    - Но ведь ты великий князь! - уже более в отчаянии, чем в праведном негодовании возопил Избигнев Ивачевич. - Тебе надлежит следить за миром на Руси. А Берладник…

    - А Берладнику я сам пойду и волости добуду, ежели такое дело!

    Это уже было прямое объявление войны, и послы поспешили удалиться, чтобы донести эти вести до своих князей.

    Изяслав тяжело перевёл дух. Но впереди его ждали послы ляшские и венгерские. С ними, он предчувствовал, говорить будет труднее.

    Ни с чем воротился Избигнев Ивачевич в Галич. Бледнел и исходил потом, переступая порог думной палаты. Ярослав Владимиркович только с виду хилый да бледный, словно растение, выросшее в тени, - разум у него дай Бог всякому, словно не одна, а сразу восемь мыслей рождаются в его голове. Вот сидит на золотом столе, длинными тонкими пальцами в подлокотники вцепился, вытаращил немигающие глаза, смотрит, кажется, прямо в душу… И на вид вроде спокоен, а внутри буря бушует. И не ведаешь, чего лучше - под эту бурю попасть или под спокойный немигающий взгляд.

    К облегчению боярина, Ярослав Галицкий спокойно выслушал весть о том, что посольство вернулось ни с чем. Спросил только:

    - А что прочие князья? Неужто никто не отозвался?

    - Отзывались, княже. Все своих мужей прислали, все грамоты отправили. А как я уезжал, так и ляшские послы прибыли…

    - И неужто всем отказал князь Изяслав?

    - Всем, княже. Ни с чем и уехали.

    - Быть того не может! Неужели встал один против всех? И ради кого? Ради Берладника? Изгоя? Виданное ли дело?

    Избигнев только развёл руками - мол, так всё и было.

    - И ведь никто он ему! Ни кум, ни сват, ни брат, ни сын!

    - Князь Изяслав сказал - крест он ему, мол, целовал и крестного целования нарушать не желает.

    Ярослав задохнулся. Его отец всю жизнь играл клятвами так и эдак. Став князем, Ярослав применил недюжинный ум, чтобы примирить меж собой отцовых недоброхотов. За умение думать сразу за двоих-троих, за навык предугадывать, что и как ему скажут, и прозван он был Осмомыслом. В первый раз не удалась хитрая задумка. Мнилось - перед лицом всех остальных князей дрогнет Изяслав, зная, что нет у него сынов и непрочен под ним стол. Ради спокойствия и власти откажется от Берладника - ан нет. И сам на месте усидел, и изгоя не выдал.

    - Поди. Думу думать буду.

    Боярин Избигнев не смог скрыть улыбки, выходя из палат, и его нечаянная радость не ускользнула от Ярослава. Чему радовался боярин? Не тому ли, что остался Иванка на свободе? Небось поспешит донести эту весть до своих дружков… Наверняка ведь остались в Галиче Ивановы доброхоты. Теперь, когда стало ясно, что за ним стоит великий князь, как они поведут себя? За него, Ярослава, никто не вступится - не ответил же на его грамоты Андрей Юрьич! Да и Глеб Юрьич, женатый на дочери Изяслава, тоже отстранился от дел. А прочие союзники после такого посольства десять раз подумают прежде, чем помочь вторично. Выходит, он остался один? Один, в окружении врагов?

    Ну да ничего! Он им ещё покажет! Пусть хоть десять великих князей встанет на сторону Берладника - в Галиче ему не на кого будет опереться!

    Чёрные тучи сгустились над галицким боярством. Кого изгнали из думы, кого перестали звать на пиры, а кого упредили, чтоб ехал в свою вотчину и носа оттуда не казал, если хочет жить. Первым пострадал Степан Хотянич - вспомнив, что был он когда-то в числе Ивановых ратников, боярина бросили в поруб, а земли его отобрали. Старый Хотян от горя слег и в одночасье помер, а молодая жена Степанова, дочь могущественного Юрия Молибоговича, оказалась почти без приюта.

    Молибожичи - род старинный и уважаемый. Почти половина всех бояр Галича связана с ними родством. Боярство издавна крепко двумя корнями - родством и землёй. И после того, как пострадал ещё один их родич, Зеремей, братья Молибожичи поняли, что больше сидеть сложа руки не могут.

    Все обиженные князем Ярославом собрались в богатом тереме Молибожичей. Был тут Избигнев Ивачевич, был Тудор Елчич, был молодой Константин Серославич, в самый последний час из-под Ушицы прискакал боярин Святополк. Был Василий, брат сидевшего в порубе Зеремея.

    - Тяжкие времена настают, бояре, - говорил старший Молибожич. - Ополчился князь Ярослав на старое боярство. Приблизил к себе Владислава, сына своей кормилицы да этих Чагровичей. А они родом худы. Боярин Чагр - так тот и вовсе не русич родом, а крещёный торк. Окружили тройным кольцом, нас не допускают. А ведь на нас, на старых родах, что старый дуб на корнях, держится земля. Не будет нас - и как земле жить?

    - Истину глаголешь, Василий, - поддакнул Тудор Елчич, - мы - княжеству опора и сила. Без нас князь - никуда…

    - А вот решил, что без нас может!

    - Ну, коли он может без нас, то и мы без него не пропадём, - вставил слово Константин Серославич.

    Старшие бояре в удивлении воззрились на него. Совсем недавно вместе с ними заседал его отец, многомудрый Серослав. Потом одолела хворь, и старик, уйдя в монастырь, оставил дела сыну. Недолго здесь был Серославич, не успели ещё привыкнуть к его речам.

    - Неразумные речи молвишь, Кснятин Серославич, - насупил седые брови Молибожич. - Князь - он земле нужен. Аки защитник сирых и убогих да добытчик славы воинской…

    «И для боярства наград и привилегий», - мысленно добавил каждый.

    - Это я ведаю, - согласно кивнул Константин. - А токмо помыслите, бояре, ежели князь земле неугоден, ежели передних мужей не уважает, родовитых и знатных в поруба бросает, то не надобен земле такой князь. Иного надо на его место ставить!…

    - Скажешь тоже - иного, - фыркнул Тудор Елчич и полез обеими руками в блюдо, где были горкой навалены перепела. - Кого ставить-то? Малолетнего Владимира? Так ему едва шестой годок пошёл…

    - А Ростиславича забыли?

    - Берладника, что ль?

    Бояре разом перестали жевать, подтянулись, переглядываясь. Каждый хотел, чтобы сосед выдал себя. Нелегко было решиться на такое дело. Звали уже однажды Ивана, тогда ещё Звенигородского князя. Живы тогда были Скородум Глебович, Судислав Давидич да Станислав Кузьмич. Не глядел в домовину Елга Зереме-евич, был в силе Давид Ивачевич. Ныне из прошлых, кто звал Ивана Ростиславича, в живых остался лишь старый Молибог Петрилыч да Домажир с Избигневом. Бояре привыкли к Владимирке и Ярославу, пригрелись. Но уж коли сам Избигнев из княжеских палат сюда перебежал, значит, дело отлагательств не терпит.

    - Ивана Ростиславича? - наконец нарушил молчание Молибожич.

    - А чего? Он недалече стоит, сразу с полками, дойти ему просто. А по роду-племени он двухродный брат Ярославу-то. И отец его был старшим братом Владимирке Володаричу. Стало быть, ему по лествичному-то праву и сидеть в Галиче, - степенно промолвил Избигнев Ивачевич. - Он и летами старше…