Рассвет Короля (ЛП) - Роберт Энтони Сальваторе

— Остановись! Остановись! Это — я!

И как только он услышал свои собственные слова, Реджис осознал, что кричал на языке гоблинов!

Его губы задрожали, поскольку он был ужасно потрясен.

— Эй, эльф! — проревел Атрогейт, и снова встряхнул Реджиса. — Я думаю, что нашел твоего маленького крысиного друга! Бха-ха-ха!

Реджис почти потерял сознание, настолько его переполнило облегчение, когда немного придя в себя, он увидел улыбку Дзирта До'Урдена.

ЧАСТЬ III

Кипение

Это зуд на коллективном сознании общества, ворчание и жалобы, беспокойный шепот.

Крошечные пузырьки отрицательного суждения начинают образовываться на дне котла, и зависают там затаясь.

В тишине.

Но вот они устремляются вверх и будоражат поверхность, сначала совсем немного, потом еще немного, а затем целым каскадом.

Это — переломный момент, когда лидеры должны объединиться, чтобы остудить кипение, сняв котел с огня, но, боюсь, гораздо чаще амбициозное противостояние этих лидеров, разжигает огонь среди населения, распаляя народ одним злонамеренным шепотом за другим.

Правда не имеет значения; эмоции захватывают и не отпускают.

Пузырьки переходят в кипение, вода нагревается и пар поднимается в воздух, охватывая души многих, тех кто, без сомнения, погибнет в этой симфонии ненависти, в поисках объекта для выплескивания ярости.

Эта война.

Я видел ее много раз в течение десятилетий, иногда кампании преследовали достойные цели, но чаще всего — коварные лживые замыслы и низкие цели. И в этой неразберихе, страданиях и кровавой бойне, невозможно задавать вопросы о целях и методах.

Вот так общество помещает огненный шар под свой собственный котел.

И когда все закончится, когда вместо домов останется один щебень, а кладбища переполнятся, и тела останутся гнить на улицах, мы оглянемся назад и зададимся вопросом: «Как мы пришли к такому ужасному финалу?»

В этом и заключается самая большая трагедия, что единственное время, когда появляется возможность задавать вопросы, это тогда когда война уже свершилась.

Когда семьи разрушены.

Когда погибли невинные.

Но что относительно войны против вторжения чудовищ, против орков и других монстров, потенциальных завоевателей? Кэтти-бри, вместе с громко вторящим ее Бренором, настаивает, что эта война особая, что эти расы, по словам самой Миликки, не могли быть рассмотрены через призму, которую мы держим, чтобы измерить разумные и добрые расы или даже разумные, но не добрые общества, такие как мой собственный народ. «Орки и монстры отличаются от всех, — так они утверждают, — их злонамеренность не результат воспитания в аморальном обществе, но лежит намного глубже — в самой душе тварей».

Тварей?

Как легко это грубое слово, срывается с моих губ, когда я думаю обо всех орках и гоблинах мира. Даже с моим опытом, говорящим мне, что есть иные, например как гоблин-раб Нойхайм.

Все слишком запутанно, и в жаре этого кипящего котла, я отчаянно хочу держаться за слова Кэтти-бри. Я хочу верить, что те, кого я застрелил или зарезал — не раскаявшиеся и безнравственные, до конца полные желания разрушать и совершенно неисправимые.

Иначе, как бы я смог снова посмотреться в зеркало?

Я сознаюсь, что почувствовал облегчение, когда войдя в Серебряные Пределы, нашел Королевство Много-Стрел, идущее на войну.

Я почувствовал облегчение, найдя войну…

Разве может быть более противоречивая мысль? Как может война, какая-либо война, принести облегчение? Это — трагический провал лучших помыслов, потеря разума в эмоциях, капитуляция души перед низменными инстинктами.

И все же я успокоился, увидев марш Много-Стрел, и я солгу сам себе, если стану это отрицать. Я стал спокоен за Бренора, ибо он начнет войну, в чем я уверен, и поэтому неизбежные страдания лягут тяжестью на его плечи.

Я перестал беспокоиться за Кэтти-бри, столь уверенной в своем заявлении, в своем прозрении, что для орков не может быть никакого искупления.

Такова ее интерпретация песни богини.

Но ее интерпретация поколебала мою веру в богиню.

Кэтти-бри уже не так уверена в себе, как заявляла; ее голос, прежде чем мы столкнулись с настоящей войной, был спокойней, чем теперь, когда мы прячемся за стенами Несма, ожидая следующего нападения, ожидая следующего этапа резни. Ее огненные шары и огненные твари убили многих в эти дни, но сделали это во время храброй и необходимой защиты города.

И, тем не менее, я вижу непрекращающееся содрогание на ее честном лице, боль в ее голубых глазах и хмурый взгляд, скрывающийся за улыбчивой маской. Она придерживается слов Миликки, и своих собственных провозглашений, и бросает свои заклинания со смертельной силой. Но каждая смерть в пределах стен Несма и за ними, ранит ее сердце и сокрушает ее надежды.

«Так и должно быть», — повторяет Атрогейт, когда обходит парапеты.

Да, но может быть это «должно быть», не то, что хотела Кэтти-бри, и сражение причиняет ей ужасную боль и давит больше на сердце, чем на тело и разум.

И поэтому очень я рад. Это — одна из причин, почему я так люблю ее.

И поэтому, я могу быть спокоен за моих дорогих друзей и их сердца, и даже получив шрамы на этой войне — а война всегда оставляет шрамы — они все равно будут потрясены этой резней, жестокостью и чистой глупостью ведения войны, этой войны, в Серебряных Пределах.

Если мы измерим победу в качестве условия лучше, чем то, что было на месте до начала конфликта, то не будет победителей.

В этом я уверен.

ГЛАВА 16

Ужасные новости

Темнота накрыла земли Серебряных Пределов. На стенах Несма заиграли горны, и это происходило каждую ночь.

Орки наступали снова, и добрые горожане так изучили их атаки, что могли точно измерить величину приближающихся различных отрядов по звуку их топота.

Кэтти-бри и волшебники помчались к отведенным для них позициям. Они больше не группировались, хотя гиганты иногда показывались среди рядов орков. Теперь они работали совместно с лучниками и бросали заклинания света, освещая поле битвы около стен и тем самым позволяя своим когортам вести смертельный прицельный огонь.