Всадник без головы - Томас Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К этому времени петля была уже надета на шею мустангера и тщательно проверена; другой конец веревки, переброшенный через сук смоковницы, держали добровольные палачи, у которых, казалось, руки чесались скорее дернуть ее. В их взглядах и позах чувствовалась жестокая решимость. Они ждали только команды.
Собственно, никто не имел права отдать такую команду. Из-за этого-то и произошла задержка. Никто не хотел брать на себя ответственность за роковой сигнал. Хотя все они считали осужденного преступником и верили, что он убийца, но взять на себя обязанности шерифа никто не решался. Даже Колхаун отступил.
Это происходило не из-за недостатка злой воли – в этом нельзя было упрекнуть ни отставного капитана, ни многих из присутствующих. Задержка объяснялась отсутствием соответствующего исполнителя. Это было лишь затишье во время грозы – затишье перед новым сильным ударом грома.
Воцарилась гробовая тишина. Все знали, что они перед лицом смерти – смерти в ее самой ужасной и отвратительной личине. Большинство чувствовали себя причастными к ней, и никто не сомневался, что она близка.
Они стояли молча и неподвижно, ожидая развязки.
Но, вместо того чтобы увидеть, как Морис Джеральд повиснет на суку, они стали свидетелями совсем другого зрелища; оно было настолько нелепым, что нарушило мрачную торжественность минуты и задержало казнь.
Старая кобыла – все знали, что она принадлежит Зебу Стумпу, – вдруг словно взбесилась. Она начала плясать по траве, высоко подбрасывая задние ноги и оглашая поляну неистовым ржанием. Стоявшая рядом сотня лошадей вторила ей, подражая ее бешеной пляске.
Сцена веред хижиной изменилась как будто по мановению волшебной палочки. Не только казнь мустангера была приостановлена, но им вообще на время перестали интересоваться.
Однако в происшедшей перемене не было ничего комичного. Наоборот, на всех лицах отразилась тревога, раздались испуганные крики.
«Регулярники» бросились кто к оружию, кто к лошадям.
– Индейцы!
Это восклицание было у всех на устах, хотя его нельзя было расслышать из-за шума. Только нападение команчей могло вызвать такое смятение.
Некоторое время люди с криками метались из стороны в сторону по поляне или стояли молча с испуганными лицами. Многие, отвязав своих лошадей, укрылись за ними от индейских стрел.
Только немногим из присутствующих приходилось попадать в подобные переделки; большинство же, неискушенные в таких делах, были охвачены ужасом.
Смятение длилось до тех пор, пока все лошади не попали в руки к хозяевам и не успокоились. Только одна продолжала ржать – старая кобыла, которая начала концерт. Тогда и обнаружили настоящую причину тревоги, а кроме того, заметили, что Фелим исчез.
Он предусмотрительно спрятался в кустах, и это его спасло.
Человек двадцать с возмущением схватились за ружья и прицелились в виновницу переполоха. Но, раньше чем они успели спустить курки, кто-то из стоявших поблизости набросил лассо на шею лошади и заставил ее замолчать.
Спокойствие восстанавливается, и все возвращаются туда, где лежит осужденный. Толпа по-прежнему озлоблена. Нелепое происшествие не показалось им смешным – совсем наоборот.
Некоторые стыдятся малодушия, проявленного ими во время ложной тревоги. Другие недовольны тем, что были прерваны мрачные приготовления.
Они возобновляются, раздаются ругательства и гневные возгласы.
Жаждущая мести толпа смыкается вокруг осужденного -актеры страшной трагедии опять заняли свои места.
Снова добровольные палачи берутся за веревку, опять у каждого из присутствующих мелькает одна и та же мысль:
«Скоро Морис Джеральд расстанется с жизнью!»
О счастье! Ужасная церемония снова прервана. Как не похожа на смерть светлая стройная фигура, вырвавшаяся из-под тени деревьев на яркий солнечный свет.
Женщина! Прелестная женщина!
Это только мелькнувшая мысль; никто не решается заговорить. Все по-прежнему стоят неподвижно, но выражение их лиц как-то странно изменилось. Даже самые грубые считаются с присутствием этой незваной гостьи. Они смущены и словно чувствуют себя виноватыми.
Она пробегает сквозь толпу молча, не глядя ни на кого, и наклоняется над осужденным, все еще распростертым на траве.
Быстрым движением она хватает лассо обеими руками и вырывает его у растерявшихся палачей.
– Техасцы! Трусы! – кричит она, глядя на толпу.– Позор!
Все словно съеживаются от ее гневного упрека.
– И это, по-вашему, суд? Обвиняемый осужден без защитника, не получив возможности сказать ни одного слова в свое оправдание. И это вы называете правосудием! Техасским правосудием! Вы не люди, а звери! Убийцы!
– Что это значит? – негодует Пойндекстер. Он бросается вперед и хватает дочь за руку.– Ты лишилась рассудка, Лу! Как ты попала сюда? Разве я не приказал тебе ехать домой? Уезжай, сию же минуту уезжай! И не вмешивайся в то, что тебя не касается!
– Отец, это меня касается!
– Тебя касается? Как?.. Ах, правда, ты сестра. Этот человек – убийца твоего брата.
– Я не верю, я не могу поверить... Это неправда! Что могло его толкнуть на преступление?.. Техасцы, если вы люди, то не поступайте, как звери. Пусть будет справедливый суд, а тогда... тогда...
– Над ним был справедливый суд! – кричит какой-то верзила, очевидно кем-то подученный. – В его виновности сомневаться не приходится. Это он убил вашего брата. И очень нехорошо, мисс Пойндекстер,– простите, что я так говорю, – но нехорошо, что вы заступаетесь за него.
– Правильно! – присоединяются несколько голосов.
– Да свершится правосудие! – выкрикивает кто-то торжественную судебную формулу.
– Да свершится! – подхватывают остальные.
– Простите, мисс, но мы должны просить вас удалиться отсюда... Мистер Пойндекстер, пожалуй, вам следует увести вашу дочь.
– Пойдем, Лу! Здесь не место для тебя. Ты должна уйти... Ты отказываешься? Боже милостивый! Ты отказываешься мне повиноваться?.. Кассий, возьми ее за руку и уведи прочь... Если ты не уйдешь добровольно, нам придется увести тебя силой. Ну будь же умницей! Сделай то, о чем я тебя прошу. Уходи же!
– Нет, отец! Я не хочу. Я не уйду до тех пор, пока ты мне не пообещаешь, пока все не пообещают...
– Мы ничего не можем обещать вам, мисс, как бы нам этого ни хотелось. Да и вообще это не женское дело. Совершено преступление, убийство, вы это сами знаете. Убийце нет пощады!
– Нет пощады! – повторяют двадцать гневных голосов.-Повесить его! Повесить!
Присутствие женщины больше не сдерживает толпу. Быть может, все происшедшее даже приблизило роковую минуту. Теперь мустангера ненавидит не только Кассий Колхаун. Завидуя счастью охотника за лошадьми, его возненавидели и другие.
Кассий Колхаун, повинуясь распоряжению Пойндекстера, уводит или, вернее, тащит Луизу прочь с поляны. Она вырывается из рук, которые так ненавидит, заливается слезами и громко протестует против бесчеловечной казни.
– Изверги! Убийцы! – срывается у нее с уст.
Она не может вырваться, ее никто не слушает. Ее выводят из толпы, и она теряет надежду помочь человеку, за которого готова отдать жизнь.
Колхауну приходится выслушать много горького: она осыпает его словами, полными ненависти.
Уверенность в мести – плохое утешение для него. Его соперник скоро умрет; но разве от этого что-нибудь изменится? Он может убить возлюбленного Луизы, но его она никогда не полюбит.
Глава LXV. ЕЩЕ ОДНА НЕПРЕДВИДЕННАЯ ЗАДЕРЖКА
В третий раз зрители и актеры страшной трагедии занимают свои места.
Лассо снова забрасывается на сук смоковницы. Те же два палача хватают свободный конец. Теперь они туго его натягивают.
В третий раз у всех мелькает мысль:
«Скоро Морис Джеральд расстанется с жизнью!»
Смерть мустангера кажется неминуемой. Даже любовь не сумела спасти его. Какая же еще сила может предотвратить роковой конец?
Спасти его невозможио – для этого уже нет времени. В суровых взглядах зрителей не видно сострадания – одно нетерпение. Палачи тоже торопятся, словно боясь новой задержки. Они орудуют веревкой с ловкостью опытных профессионалов. Судя по их физиономиям, для них это дело привычное.
Не пройдет и шестидесяти секунд, как все будет кончено.
– Эй, Билл, ты готов? – спрашивает один палач другого, по-видимому, решив не дожидаться команды.
– Да,– отвечает Билл.– Вздернем этого негодяя!
Веревку дергают, но недостаточно сильно, чтоби поднять с земли тело осужденного. Петля затягивается вокруг его шеи, немного приподнимает его голову – и все. Только один из палачей потянул веревку.
– Тащи же ты, проклятый! – кричит Билл, удивленный бездействием своего помощника. – Чего зеваешь?
