Ненавижу тебя, сосед - Лина Манило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пап, так вышло, — вскидываю руки, чтобы пресечь всевозможные разговоры. — Извиняться не буду.
— И не надо, — отец смахивает с лацкана всегда идеального пиджака невидимую пыль, а на деле берёт паузу, чтобы обдумать каждое слово. — Пойдём.
Он поднимается во весь свой немаленький рост, разворачивает широкие плечи, будто за ними вот-вот крылья прорежутся. Тяжело вздыхает, отводит от меня взгляд. Ему неловко, я это понимаю. Отцу всё время хочется показать, что он — хороший, хочется доказать это мне и всему миру. Да только слишком много времени потеряно, упущено, и это откладывает отпечаток.
Мы чужие, пусть в венах и течёт общая кровь, а внешне мы почти одинаковы.
— Пап, так надо было, — говорю, вставая напротив, заглядываю ему в глаза открыто, без смущения и страха. — Зачем ты пришёл?
— Вытащить тебя из кутузки, — отец горько усмехается и кладёт руку мне на плечо. — Ты мой единственный сын, я не мог иначе. Позвонил тебе, а мне из полиции ответили. Приехал. Ты не рад?
— Я рад, — я искренен, потому что где-то в глубине души надеялся, что папа будет рядом. Мне этого так долго не хватало.
А ещё у отца, кроме меня, действительно никого нет. Он долгие годы варился в криминальной тусовке, в которой нельзя было иметь ни семьи, ни детей. Слишком много крови, боли, условностей. От всего этого сбежала моя беременная мать, скрыла меня ото всех, спрятала. Не хотела, чтобы я пострадал.
Я, наверное, потому окончательно разочаровался в Никите. Взбесился. Понимаю, что нельзя накладывать личные трагедии на других, но мужик, который игнорирует беременную женщину — это больно. И пусть я помню и знаю, что отец вовсе не знал о беременности моей мамы, не представлял, что у него есть сын, мне всё равно больно.
Поступок Никиты разворошил во мне что-то глубинное, очень страшное. То, что всю жизнь топил в себе. Представил вдруг, как будет расти ребёнок Рузанны, лишённый внимания отца, и так плохо стало. Отвратительно. До дрожи.
Отец вдруг обнимает меня. Всегда суховатый в проявлении эмоций, сейчас он даёт слабину и прижимает к себе крепко, как маленького. Бормочет что-то о тревогах, волнениях и любви. Я закрываю глаза, чувствуя себя ребёнком. Так долго был взрослым — вынужденно, искусственно, — что сейчас сдаюсь под напором отцовской внезапной нежности. Мне её так не хватало, так болело без неё. Так хотелось хоть раз испытать, что это — быть нужным своему отцу. И вот сейчас готов разрыдаться, как девчонка. Больно… но не стыдно. Я заслужил эти слёзы. Я имею на них право!
Ведь ни бабки, ни подаренная крутая тачка, ни мотоцикл — ничего из этого не давало чувства любви и нужности. Это просто материальное, это было похоже на откуп. А сейчас, когда стоим в тесной пыльной комнатке, где на подоконнике погибает чахлый фикус, а в углах висят гирлянды паутины, я впервые чувствую, что нужен своему отцу.
— Там девочка ждёт, — отец выводит меня из комнаты, когда обниматься дальше становится неловким и даже неприличным. — Твоя?
Отец не давит на меня, не пытается влезть под шкуру. Он просто интересуется, не заходя в мою зону комфорта. И, оказавшись после всех необходимых бюрократических процедур на улице, я замечаю Ясю, я чувствую, как сердце крутится в горле безумным волчком.
Она, замёрзшая, прыгает на одном месте, выплясывая в попытках согреться. И я злюсь, что ей снова дома не сиделось, беспокойная она натура, но не могу не разрываться на части от радости, что вижу эту дурочку. Что она пришла ко мне.
Ну что за прелесть она у меня, а? Невозможное счастье, от которого всё внутри дрожит.
48. Ярослава
Ну почему, почему Никиту отпускают первым?! Он же не меньше Демида виноват. Он же его спровоцировал!
Топчусь на месте, мёрзну. Никита, ссутулившись, выходит из дверей один, и взгляд у него, как у побитой собаки. Замирает, завидев меня, но я делаю вид, что не знаю его. Ни разу не встречала! Это просто какой-то незнакомый парень, мало ли их на улице.
Отворачиваюсь, и взгляд его спину прожигает. Он будто бы ждёт чего-то, надеется. Что я подойду? Начну выяснять отношения? Спрошу, как у него дела?
Уйди, дурак, не смей ко мне подходить! И я не стану, ни в коем случает. Не сейчас, когда Демида жду. Не хватало, чтобы он опять нас вместе увидел.
И Никита, будто бы услышав мои мысли, уходит, так ни разу не обернувшись. Хлопает дверца такси, шуршат по асфальту шины, и только когда машина скрывается за поворотом, понимаю, насколько была все эти недолгие минуты напряжена. Внутри пружина лопается, и только сейчас вдыхаю полной грудью, позволяю себе дышать свободно.
Но почему кажется, что Никита зло затаил? Странное ощущение, но я от него отмахиваюсь тут же, когда чувствую, что Демид где-то рядом. Не буду в такой момент думать о дураке Никите, когда Лавра отпустили! Не до него сейчас!
Я оборачиваюсь, встречаюсь с тёмным измученным взглядом, а в нём тепло и радость, каких ещё не видела ни разу. Демид бледный, его щёки покрыты щетиной, он потрёпан и помят, а ещё глаз заплыл синяком, на скуле ссадина.
Демиду досталось, он выжат, как лимон, а рядом с ним высокий статный мужчина в шикарном пальто, так сильно на Лавра похожий. Его отец. Мы познакомились недавно. Перебросились парой фраз, но у меня не получилось понять, что он за человек. Не сумела раскусить! Хотя куда мне, восемнадцатилетней девочке считывать взрослых и успешных мужчин.
— Демида же отпустят? — спросила о том, что действительно волнует.
— Для того я и приехал. А ты зачем мёрзнешь?
— Не знаю… дома быть не хочу. Я хотела увидеть Демида, но меня не пустили… не положено, да?
— Не положено, — усмехнулся, и взгляд вдруг стал теплее. — Любишь его?
Вопрос застал врасплох — мне неловко с практически незнакомым человеком о чувствах говорить, но он, кажется, всё и так понял. По-отечески по голове погладил, а я вдруг всхлипнула и сердито отвернулась. Вот ещё, плакать перед людьми от того, что не хватает родительской поддержки. От того, что даже этот скупой жест чужого отца
