Избранные произведения в двух томах (том первый) - Ираклий Андроников

Когда пакеты Ленинской библиотеки были развязаны, ученый загудел от удовольствия, каждую книжку рассматривал, гладил, стопочками относил в кабинет. Когда же эта процедура окончилась, мы впятером сели за овальный стол, и на стол легли материалы, которые я мечтал увидеть с тех самых пор, как стал заниматься Лермонтовым.

Тут впервые предстал нашим глазам подлинный акварельный автопортрет. И мы могли, наконец понять, как неважно скопировала его «госпожа Кочетова». Нет, Висковатов напрасно хвалил ее. Ей удалось все, кроме главного — выражения лица. На оригинале у Лермонтова черты хотя и неправильные, до глаза огромные, печально-взволнованные, весь облик — поэта необыкновенного, гениального. А, кроме того, автопортрет — одна из его лучших живописных работ!

Отложили автопортрет.

Профессор Винклер протягивает мне другой акварельный рисунок. Лермонтов изобразил на нем Варвару Лопухину — под черным покрывалом, с опущенными глазами, воплощение прелести, скромности, внутренней тишины.

Потом перед нами явилась картина, большая, писанная Лермонтовым масляными красками. Обрамленная горами долина. К реке, влекомая волами, съезжает арба. В ней — юная женщина; мужчина в островерхой грузинской шапке уравновешивает тяжесть ярма. А у воды за кустами притаились всадники-горцы: один — на вороном, другой — на белом коне.

Никто никогда даже не слыхал об этой картине! Не предполагал, что существует такая! А это — одно аз лучших полотен Лермонтова!

Вслед за тем беру рукопись:

Двадцать две страницы. От начала до конца писаны рукою поэта. На обложке черной лентой бумаги заклеен какой-то текст, видимо посвящение. По этой рукописи Верещагина впервые напечатала поэму в 1857 году в Карлсруэ. А то бы мы даже не знали о ней.

…Отдельный листок. Почерк Лермонтова. Стихотворение… Ого! Неизвестное!

— Читайте!

Один среди людского шумаВозрос под сенью чуждой я.И гордо творческая думаНа сердце зрела у меня.

И вот прошли мои мученья,Нашлися пылкие друзья,Но я, лишенный вдохновенья,Скучал судьбою бытия.

И снова муки посетилиМою воскреснувшую грудь.Измены душу заразилиИ не давали отдохнуть.

Я вспомнил прежние несчастья,Но не найду в душе моейНи честолюбья, ни участья,Ни слез, ни пламенных страстей.

Над первой строкой рукою Лермонтова выставлена помета: «1830 года в начале». Значит, это стихотворение пятнадцатилетнего Лермонтова. А как оно хорошо! Правда, в нем чувствуются отголоски пушкинского «Я помню чудное мгновенье», особенно в последних строках. И все же это юношеское создание вполне оригинальное и очень лермонтовское по духу. Сразу можно узнать: никогда не скажешь, что Пушкин!

Другой листок.

— Ира-а-акли Луарсабович, милий-милий, — обращается ко мне профессор Винклер.

— Слушаю, Мартин Эдуардович.

— Поглядите это стихотворение! Я сравнивал. Это немного другое.

Стихотворение известное — «Глядися чаще в зеркала». Тоже раннее. Тоже написанное в пятнадцать лет. Но здесь текст не совсем такой, какой печатается в собраниях сочинений. Есть отличия. А главное — посвящение: «С. С.-.ой». Кто такая?

Это удалось выяснить потом, уже по возвращении в Москву: Софья Сабурова, сестра одноклассника Лермонтова, ставшая вскоре одной из первейших красавиц Москвы, а в ту пору еще подросток. Лермонтов влюбился в нее двенадцати лет; три года страдал, несчастный!

А это что?… О, письмо Лермонтова! Вернее — письмо в письме. Это 1838 год. Лермонтов вернулся из ссылки за стихи на смерть Пушкина, живет в Петербурге и постоянно приходит к Столыпиным: они переехали из Москвы. С ними живет мать Верещагиной, сестра генеральши. Старуха села писать дочери в Штутгарт, сообщает ей петербургские новости. А тут пришел Лермонтов. Он давно не писал кузине. Старуха просит его написать хотя бы несколько слов. И, чтобы не откладывать это занятие, он берет у нее перо и в ее письме сочиняет стишок по-французски:

«Дорогая кузина,Преклоняю коленаНа этом месте.Как сладостноБыть милостивой!ПроститеМою лень и т. п. и т. п.

Право, я не нашел ничего другого, чтобы напомнить о себе и вымолить прощенье. Будьте счастливы. И не сердитесь на меня; завтра я приступлю к длиннейшему письму к Вам… Тетя вырывает у меня перо… ах!

М. Лермонтов».

Возле слов: «Преклоняю колена на этом месте» — нарисована крохотная коленопреклоненная фигурка с руками, воздетыми в мольбе.

Лермонтов возвращает перо. Старуха Верещагина сбоку приписывает: «Разгляди фигуру рисованную». И продолжает: «Не переменился ничего, сию минуту таскает и бесится с Николенькою Шан-Гирей».

А дальше рассказывает, что Лермонтов был на свадьбе «Кати Сушковой», которая вышла замуж за молодого дипломата Хвостова, родственника Елизаветы Алексеевны Арсеньевой. Молодые скоро уедут в Америку, Хвостов назначен поверенным в делах, 40 или 50 тысяч жалования. И учен. Только некрасив очень. Хвостов любит Катю шесть лет. А наш Миша говорит: «Нет, десять лет». (Миша лучше знает! — И. А.) Потом описана свадьба: Миша был шафером у жениха, а у невесты посаженым отцом — известный журналист и писатель Сенковский. В письме старухи Верещагиной много чудесных подробностей, язык живой, богатый, свободный, пишет — как разговаривает в жизни. И такая получается увлекательная беседа, что, кажется, голос слышишь.

Все эти реликвии: письмо, картина, рисунки, поэма, стихи — все становится теперь собственностью Советского государства, достоянием советской пауки!

Сверх того профессор Винклер передает в дар эскиз Репина к картине «Не ждали» и морской пейзаж Айвазовского.

СЮРПРИЗ

Когда все это было рассмотрено по второму и третьему разу и обговорено всесторонне и лермонтовские реликвии временно перешли со стола на дальний диван, профессор Винклер принес три небольших альбома и, положив их передо мною, сказал:

— Иха-а-акли Люахзабович, милий-милий, это — сюрхьприз! Это — не мои альбомы. Их владелец просил меня экспортировать — здесь есть манускрипты Пушкина? Или нет манускриптов Пушкина?