Заметки парашютиста-испытателя - Василий Романюк

Андрееву приходилось прикладывать много сил и уменья, чтобы сохранить стабильный полет, а сорвавшись в штопор, своевременно выйти из него.

С высоты 8 тысяч метров начало замерзать остекление гермошлема, земля стала видна хуже. Пространственная ориентировка затруднялась. Но Андреев мастерски управлял своим телом и следил за высотомером.

На 252-й секунде свободного полета парашютист почувствовал рывок. Это специальный прибор подал сигнал, что до земли осталось 1500 м. Пролетев еще 18 секунд, Евгений перешел на «одну руку», т. е. стал управлять своим телом одной рукой, и дернул кольцо парашюта. Приземление произошло благополучно. Несмотря на большой вес, Андреев устоял на ногах.

Итак, за 270 секунд Е. Андреев пролетел с нераскрытым парашютом 24 500 метров. Раскрытие купола произошло на высоте 958 метров. Существующий мировой рекорд прыжка с задержкой раскрытия парашюта 14 620 метров, который был установлен известным советским парашютистом Н. Никитиным 20 августа 1957 года, был перекрыт на 9880 метров.

В оптический прибор я хорошо видел, как через 1 минуту 18 секунд после Андреева от гондолы отделился Петр Долгов.

Помню, как-то сразу после Великой Отечественной войны известный летчик-испытатель Сергей Анохин сказал: «А для нас, испытателей, борьба не кончилась». Он подразумевал борьбу за прогресс авиации, за безопасность полетов. В этой борьбе бывают и раненые, бывают и необратимые потери.

Сейчас, говоря о последнем прыжке Петра Долгова, я с трудом подбираю слова. Что скажешь о погибшем товарище, друге, которого знал почти полтора десятка лет, с которым вместе не раз делил опасности. Ночь перед полетом Андреева и Долгова я почти не спал. Перед своими ответственными прыжками я бессонницей не страдал, а тут беспокоился и глаз не мог сомкнуть. Несколько раз выходил на улицу, смотрел в небо. Беспокоился за обоих, но больше за Долгова, Андреев — отличный мастер по прыжкам с задержкой в раскрытии парашюта. Смертельную зону низкого барометрического давления он пролетит стремглав. А Долгов, открыв сразу парашют пробудет в этой опасной зоне много времени.

Кажется, все проверено, все предусмотрено. Но прыжок с такой небывалой высоты, как 25 000 метров, — это не только штурм рекордов, это и крупный шаг в будущее, в неизведанное. А при этом могут возникнуть непредвиденные обстоятельства. Ведь есть тысячи случайностей и все их учесть невозможно. Поэтому в день полета на командном пункте все были внимательны, сосредоточены. Наши ладони еще ощущали прощальные пожатия друзей перед тем, как они вошли в гондолу.

Утро встало над степью солнечное, ясное, и Петр Долгов пошел на свой последний, 1409-й прыжок. Мы видели, как он покинул гондолу, как над ним раскрылся купол парашюта. Но мы не знали, что, когда Долгов покидал гондолу, разгерметизировался скафандр, и эта нелепая случайность убила его. 38 минут опускалось тело испытателя под раскрытым парашютом на землю. Составленная им схема прыжка сработала безукоризненно, но творец ее погиб.

Однажды, поздравляя Петра Долгова с выполнением очень сложного и ответственного испытания, я сказал ему, что он замечательный парашютист. Тогда он шутливо ответил: «И ребенок на плечах великана видит дальше». Под великаном Петр Долгов имел в виду весь опыт, накопленный советским парашютизмом. И в этот опыт он, один из Колумбов стратосферы, внес большой вклад.

За образцовое выполнение заданий по испытанию новых авиационных спасательных средств и проявленные при этом мужество, отвагу и героизм Е. Н. Андрееву и П. И. Долгову было присвоено звание Героев Советского Союза. В память Петра Ивановича Долгова учрежден переходящий приз, который ежегодно разыгрывается между спортсменами-парашютистами.

ЮБИЛЕЙНЫЙ ПРЫЖОК

Осеннее утро 2 сентября 1959 года. Я иду по росистой траве аэродрома, с тревогой посматривая на сизый туман, поднимающийся от влажной земли. Со старта доносится мощный гул авиационных двигателей. Сегодня мой очередной прыжок с парашютом. Да, очередной — трехтысячный прыжок. Две тысячи девятьсот девяносто девять раз я поднимался в воздух на самолетах различных конструкций, на планерах, на аэростатах, а на землю опускался под куполом парашюта.

Большинство моих прыжков носило испытательный или экспериментальный характер.

Юбилейный трехтысячный прыжок будет обычным. Он не преследует цели проведения сложных испытаний или установления нового рекорда. И все же я волнуюсь. Волнуюсь, пожалуй, не меньше, чем 25 лет назад, перед своим первым прыжком. Только волнение это иного рода. Ведь сегодня, в трехтысячный раз оставив в воздухе самолет, я как бы подведу итоговую черту под двадцатью пятью годами своей парашютной службы.

Мне немножно хочется побыть одному, собраться с мыслями. Я замедляю шаги, вспоминаю далекое детство. Большое село Драбово на Полтавщине. Белые мазанки, перед ними стройные пирамидальные тополя, за плетнями огородов толпы золотоголовых подсолнухов. Посреди улицы — старенькая церковь с синими луковками куполов, над тусклыми крестами которых вечерами носятся тучи крикливых галок. А на окраине села — красные кирпичные корпуса бумажной фабрики княгини Барятинской.

На этой фабрике до революции работал слесарем мой отец. А жили мы в рабочем поселке, называвшемся «Бельгия первая», в отличие от рабочего поселка «Бельгия вторая», расположенного по другую сторону фабрики. Оба поселка назывались так потому, что их строили те же бельгийские инженеры, которые строили и фабрику.

В нашей семье было восемь человек детей. Я — пятый, первый в семье мальчик. Отец, возвратившись с работы, часто сажал меня к себе на колени и, гладя по голове тяжелой рукой, говорил:

— Расти, наследник. Бог даст, на слесаря выучишься.

В то время выучить сына на слесаря было пределом мечтаний моего отца. Да и чего еще мог пожелать своему сыну в царской России простой рабочий! Но Великая Октябрьская социалистическая революция изменила мою судьбу, как и судьбу многих миллионов людей. Я окончил семилетку, и передо мной встал вопрос: куда идти учиться дальше? На него мне ответил отец:

— Иди, сынок, туда, — сказал он, — где ты всего нужнее нашей родной Советской власти.

И вот в 1928 году по путевке комсомола я прибыл на учебу во Владикавказское пехотное училище. В этом училище произошло величайшее событие в моей жизни: я был принят в ряды Коммунистической партии Советского Союза.

Вспоминаю ротное партийное собрание в большом актовом зале. Я поднимаюсь на кафедру и, волнуясь, не очень связно рассказываю свою биографию. Она получается такой короткой, такой будничной, что меня охватывает отчаяние — не примут, ну, конечно, не примут. Я умолкаю, вытираю платком вспотевший лоб и, ни на кого не глядя, иду на свое место. Затем выступают коммунисты нашего взвода. Я не сразу понимаю, что они меня хвалят и предлагают принять в члены Коммунистической партии. В страшном волнении ожидаю решения партийного собрания, и потом… огромная, всего меня заполняющая радость: я принят! я коммунист!