Капитан первого ранга - Патрик О`Брайан

— Там было несколько зубов длиннее, больше сажени, но у них были обломаны кончики, а я решил, что вам нужен конец поострее, ха-ха-ха. — Джек Обри не удержался от дурацкой шутки и долго фыркал и хихикал, радостно блестя голубыми глазами, как бывало прежде: море веселья из-за пустяка.

— Изумительное произведение природы, — заявил Стивен, любуясь подарком. — Сколько я вам должен, Джек? — Сунув руку в карман, он вытащил сначала носовой платок, затем высыпал на стол пригоршню золота, потом другую и сгреб их в кучу, заметив, что глупо носить монеты россыпью: гораздо лучше завязать их в узелок.

— Черт побери! — воскликнул Джек. — Откуда у вас столько? Захватили корабль с сокровищами? Я в жизни не видел столько денег в одном кармане.

— Пришлось наказать одного занудного придурка, который успел мне досадить, — известного вам фата в красном мундире. Лобстера, как бы вы сказали.

— А, Смитерса! Но это азартная игра, Стивен, а не просто развлечение.

— Да. Похоже, он расстроился из-за проигрыша: его жирная физиономия покрылась испариной. Но, по всему виду, человек он состоятельный. Во всем виновата его нахальная заносчивость.

— Я знаю, у него имеется состояние. Но вы, должно быть, совсем остригли Смитерса — это же больше, чем его годовое жалованье!

— Тем лучше. Я и хотел его проучить.

— Стивен, я должен просить вас: больше не делайте этого. Он еще щенок-несмышленыш, уверяю вас. Думаю, что другие «красногрудые» тоже вряд ли воспринимали его всерьез, хотя привычка задирать нос — их общая черта. Но корабль наш и без того на плохом счету, не хватало, чтобы он прослыл еще и игорным притоном. Вы ему не позволите отыграться?

— Нет! Но, поскольку вы так желаете, играть с ним больше не сяду. Ну а все же — сколько я вам должен, дорогой?

— Нисколько. Доставьте мне удовольствие, примите его как подарок. Прошу. Это же сущий пустяк. Тем более что мне заплатили.

— Вы получили призовые деньги?

— Да. Лишь однажды. Больше такой возможности не предвидится. «Поликрест» можно узнать, едва его корпус показывается на горизонте. Жаль, что вас не было на судне, хотя каждому досталось немного. Я продал свою долю Паркеру за семьдесят пять фунтов, поскольку был без гроша. Да и он получил не ахти сколько. Это был маленький голландский шлюп, груженный сосновыми досками, который втихаря полз по ту сторону Доггер-банки. Да и мы ползли как черепахи. Приз ничтожный, на «Софи» мы бы не стали размениваться на такую мелюзгу. Но я решил: лиха беда начало. Впрочем, пользы нам это не принесло. Корабль на плохом счету, и Харт на меня наезжает.

— Покажите, пожалуйста, почетную шпагу и купеческий кубок. Я заходил к Софи, и она мне рассказала про награды.

— Софи? — Джек вскинулся так, словно его ударили. — Хотя да, конечно. Отчего бы и нет. — Он попытался завести разговор на более веселую тему, но таковой не обнаружилось. Минуту спустя Джек произнес: — Жаль, но их здесь нет. Я просчитался и на этот раз. В настоящее время они в Дувре.

— В Дувре, — повторил Стивен и, подумав немного, произнес: — Дувр. Послушайте, Джек, вы сильно рискуете, так часто сходя на берег, особенно в Дувре.

— Почему особенно в Дувре?

— Потому что ваше времяпрепровождение в Дувре стало притчей во языцех. Если об этих похождениях известно вашим друзьям, то насколько же хорошо осведомлены о них ваши недруги? О том, как вы коротаете досуг, знают в Уайтхолле, это не секрет и для ваших кредиторов с Минсинг-лейн. Вы можете глядеть сердито, Джек, но все равно позвольте сообщить вам три вещи. Я должен сделать это как друг. Во-первых, если вы будете попрежнему съезжать на берег, вас наверняка арестуют, как должника. Во-вторых, на флоте злые языки твердят, что вы уже пустили корни на этой станции. Чем все это угрожает вашей карьере, вы знаете лучше моего. Нет уж, позвольте мне закончить. В-третьих, задумывались ли вы над тем, что компрометируете Диану Вильерс откровенными знаками внимания?

— А что, Диана Вильерс сделала вас своим защитником? Или поручила вам пролечить мне голову?

— Нет, сэр.

— Тогда я не понимаю, по какому праву вы разговариваете со мной таким образом.

— Конечно же, Джек, дорогой, по праву друга, разве не так? Не скажу — по долгу друга, поскольку это покажется лицемерием.

— Друга, который, возможно, желает расчистить поле деятельности для себя. Возможно, я не слишком умен и не мастак строить козни, как какой-нибудь Макиавелли, но, думаю, сумею отличить ruse de guerre [52] от дружеского участия. Долгое время я ломал голову, не зная, что подумать о вас и Диане Вильерс, — поскольку вы чертовски хитрый лис, вы умеете запутывать следы. Но теперь я понимаю причины этих уловок, этих заявлений: «Нет дома», этого недоброго отношения, черт бы его побрал! Теперь мне понятны эти вечные речи о том, как умен Стивен Мэтьюрин, который разбирается в людях и никому не читает проповедей, в то время как я глупый мужлан и неотесанный солдафон. Самое время объясниться по поводу Дианы Вильерс, чтобы выяснить, какова роль каждого из нас.

— Я не желаю никаких объяснений. От них нет никакого толку, особенно когда речь идет о вопросах пола. Тут разум улетает в окно, а вместе с ним и откровенность. Во всяком случае, даже там, где не затронута страсть, человеческий язык настолько несовершенен, что…

— Любой трусливый ублюдок может уйти от ответа, прикрыв свой срам болтовней.

— Вы сказали достаточно, сэр, — произнес Стивен, вставая. — Более чем достаточно. Вы должны взять свои слова обратно.

— Не собираюсь я брать свои слова обратно! — страшно побледнев, воскликнул Джек Обри. — И добавлю, что, когда человек возвращается из отпуска смуглый, как гибралтарский жид, и заявляет, что в Ирландии была пасмурная погода, он лжет. Я буду стоять на своем и вполне готов дать любое удовлетворение, какое вам угодно пожелать.

— Весьма странно, — негромко произнес Стивен, — что наше знакомство началось со ссоры и ссорой заканчивается.

— Дандес, — произнес доктор, сидевший в уютном кабинете «Розы и Короны», — как хорошо, что вы пришли так рано. К сожалению, я вынужден просить вас стать моим секундантом. Я пытался последовать вашему превосходному совету, но взялся за это неумело — и вот результат. Мне следовало понять, что он охвачен несчастной страстью, но я принялся некстати настаивать на своем, и он назвал меня трусом и лгуном.

На лице Дандеса появилось выражение ужаса.

— Господи, вот напасть! — воскликнул он. После продолжительной неловкой паузы он продолжил: — Полагаю, об извинениях с его стороны не может быть и речи?

— Так оно и есть. Правда, одно слово он взял обратно: «Капитан Обри передает заверения в своем почтении доктору Мэтьюрину и просит извинить его за выражение, связанное с рождением, вырвавшееся у него вчера вечером, которое могло быть принято на личный счет. В намерения капитана Обри это не входило, и он берет слово „ублюдок" обратно, одновременно сожалея, что сгоряча произнес его». От остальных выражений он не отказывается, в том числе и от обвинения в преднамеренной лжи. Так что какое уж тут примирение.

— Еще бы. Какая печальная и нелепая история. Ее надо разрешить, пока все мы находимся на берегу. Я чувствую на себе ужасную ответственность. Мэтьюрин, ведь вам прежде никогда не приходилось драться на дуэли? Я никогда не прощу себе, если с вами что-то случится. Джек испытанный боец.

— Я сумею постоять за себя.

— Что же, — продолжал Дандес, с сомнением взглянув на доктора, — сейчас же отправлюсь к нему. Как же все неудачно сложилось, черт побери. Если не удастся уладить это недоразумение нынче вечером, понадобится какое-то время. Так уж заведено на флоте. Армейским встать к барьеру — все равно что высморкаться, а у нас, флотских, все иначе. Я знал одного моряка, который дожидался поединка три с лишним месяца.

Дело не удалось уладить в тот же день, потому что «Поликрест» получил приказ выйти в море с вечерним приливом. Он направился на зюйд-вест вместе с двумя транспортами снабжения и со ставшим еще тяжелее грузом несчастий.

Слух об их ссоре мигом распространился среди команды. О глубине и смертельной опасности этой размолвки никто не догадывался, но внезапный конец столь тесной дружбы нельзя было не заметить, и Стивен с определенным интересом наблюдал за реакцией окружающих. Он знал, что на многих кораблях капитан играет роль короля, а офицеры — свиты, что всегда идет жаркое соперничество за расположение Цезаря. Но доктор не догадывался, в какой степени почтение, оказываемое ему ранее, являлось отражением могущества великого вождя. Паркер, который почитал капитанскую власть больше, чем недолюбливал самого капитана, стал подчеркнуто сторониться доктора; так же повел себя и безответный Джонс. Что касается Смитерса, то он даже не считал нужным скрывать свою враждебность. Пуллингс в кают-компании вел себя с подчеркнутой любезностью к доктору, но лейтенант был всем обязан Джеку, и, находясь на шканцах, он как бы стеснялся общества Стивена. Правда, ему не часто приходилось испытывать неловкое чувство, поскольку обычай требовал, чтобы дуэлянты, подобно невесте и жениху, не встречались, пока не предстанут перед алтарем. Большинство старых матросов «Софи» разделяли переживания Пуллингса; они смотрели на доктора с напряженным вниманием, но без тени неприязни. Однако Стивену было ясно, что, не испытывая к нему вражды, они были в первую очередь преданы капитану, поэтому доктор старался как можно реже смущать их.