Синдром отсутствующего ёжика - Наталия Терентьева

А потом я вспомнила – вот, он, этот день, и пришел. Первое мая. Для всей страны – долгожданное Первое мая, день, когда и в Москву бесповоротно приходит летняя пора. Пусть даже снег идет, как в прошлом году. И все равно – впереди лето, это знак, это переход к долгожданному, короткому теплу, зелени, огородам, цветам, полям, морям… У кого как. А для меня первое мая – совсем другой день.

День, которого так ждешь в детстве, – я лично ждала его целый год. День, который, как правило, так весело и бурно проводишь в юности. Которого, наверно, так боишься и не любишь в старости. Ведь еще год, еще раз со скоростью тридцать километров в секунду пронесся в пространстве вокруг Солнца слегка приплюснутый у полюсов огромный шар, большая часть поверхности которого занята водой. А на небольшом участке суши умещается столько человеческих душ, беспомощных и сильных, страшных и убогих, заключенных в бренные, несовершенные, постоянно недомогающие тела…

Вот там маленькая несчастная частичка – это Ийка. Сидит сейчас гдето за чужим столом и смотрит, как чужая мама кормит своего ребенка. И сама Ийка чтото грызет под недобрым взглядом мачехи, отпивает чай крохотными глоточками, громко глотая, подругому она не умеет. А вот другая частичка – тоже маленькая, беспокойная, быстро и беспорядочно движущаяся на очень ограниченном отрезке земли, – это я. Еле видная не то что из космоса, а даже и с высоты птичьего полета или семнадцатого этажа.

Я встала. Плакать не хотелось. Думать, кто позвонит сегодня, в мой тридцать восьмой день рождения, – тоже. Тем более думать – кто не позвонит. А я могла бы сама с собой поспорить: Ийка, родная, любимая, до боли, до крика любимая, глупая и беспомощная – не позвонит. Роскошный, улыбчивый Кротов, обладатель двух дипломов о высшем образовании, крепких красивых ног, неотразимой улыбки и пистолета на боку, – не позвонит, хотя бы потому, что не знает, что у меня сегодня день рождения. Кто еще? Из подруг ктото все же должен вспомнить, хотя, похорошему, нормальные люди сами напоминают о своих праздниках друзьям, приглашая их отпраздновать… Хорошо, что есть мама с папой, не у всех в тридцать восьмой день рождения живы родители. Живы, попрежнему вместе, любят тебя, ждут на чай с домашним пирогом, готовят свои немудреные трепетные подарки…

А ночью мне снилось, что мне всего семь лет, и я бегу по лугу, на котором растут дикие малиновые гвоздички, низенькие и очень ароматные. Я чувствую ногами теплую и чуть колючую землю и вижу огромное небо с большими белыми облаками, тоже кудато бегущими. Это наша дача, родительская дача в Суханове, и луг, каким он был тридцать лет назад. Теперь на нем стоят два коттеджа – один побольше, другой поменьше. И прекрасный луг перегорожен высокими глухими заборами.

Я знала во сне, что я маленькая, видела свои руки, поцарапанные о кусты малины, в которых вчера мы с подружкой прятались от старших девочек. Видела свои ободранные коленки – синяк на синяке, – не успевающие заживать до следующего падения.

Гдето поблизости были и мои родители, я знала это, и мне было хорошо, тепло и спокойно. И я просто бежала, бежала и бежала по лугу. А он не кончался и не кончался…

Мне тридцать восемь лет… Хорошо, что не восемьдесят три. Если иногда, когда вдруг ощущаешь себе старой, мысленно прибавить к своим годам, скажем, пятнадцать лет, и посмотреть на себя сегодняшнюю с позиции пятидесяти трех, то сразу покажешься себе очень молодой, и позавидуешь силам и возможностям возраста…

Родители позвонили мне в восемь утра, зная, что я в любом случае уже встала. Других звонков я очень попросила себя не ждать, чтобы не портить окончательно день. Хорошо и плохо, что не надо идти на работу.

Хорошо, потому что не надо принимать неискренние поздравления Нин Иванны, и выставлять на стол конфеты, и смотреть, как Нин Иванна жадно заталкивает их в рот, поглядывая на меня и думая – есть все же у меня любовник или нет. Она меня часто об этом спрашивает в праздники. Почему, не знаю.

Плохо, что не надо идти на работу, потому что целый день надо будет чемнибудь заниматься. Как мне обидно было раньше – у всей страны Первое мая, демонстрации, флаги, а у меня день рождения. И никто об этом не знает. Как правило, забывают многие друзья, именно потому, что настали долгожданные майские. Можно рвануть на дачный участок, вскопать первые грядочки, можно растрясти балкон после зимы, можно поехать искупаться в море. Смотря кому что можно.

На обед я обещала зайти к родителям. Но они обедают теперь совсем рано, в час, а я в это время, если не обегала полрайона, есть еще не хочу. Но зайти я, конечно, зайду.

Утро пролетело быстрее, чем можно было ожидать. Я вытащила из старого шкафа три огромных пакета со старыми колготками, Ийкиными застиранными маечками, своими дачными джинсами и носками, решив все это разобрать. И теперь сидела в куче старых вещей, каждая из которых несла в себе кусочек моего прошлого, нашего с Ийкой прошлого, кроме безликих колготок, разумеется, ничего не хранящих, кроме старых дыр. Самое простое – с них и начать. Изпод кучи своих тонких бежевых колготок я достала маленькие желтые колготы, которые когдато бросила в мешок, не постирав. И они как растянулись по Ийкиной ножке много лет назад, так и сохранили форму маленькой ноги. Вот и большая дырка на правом колене, наспех зашитая яркими оранжевыми нитками прямо поверху.

Спроси ее – она и не помнит, как сильно тогда разбила ножку, и как терпеливо стояла каждый раз, когда я ей мазала ранку, как старательно потом натягивала колготки, радуясь, что у нее получается у самой, что она – большая…

Я отложила Ийкины колготки в сторону и пододвинула к себе другой пакет. Вот в этой толстовке Ийка упала на даче и долго лежала ничком, пока я к ней бежала, чувствуя, как с каждым шагом в моей голове как будто чтото раздувается, чтото невыносимо горячее, и собирается лопнуть, не помещаясь больше в голове тупоумной мамаши, отпустившей маленькую девочку одну бегать по краю того самого луга, заросшего гвоздичками… На узкой плешке, оставшейся свободной, так и росли, упорно и плотно, малиновые гвоздички и сильно пахли каждый летний вечер…

Подбежав, я увидела, что Ийка лежит и спокойно наблюдает за двумя муравьями, тащившими длинную, раз в пятьсот больше их самих, соломинку. Я села рядом с ней, а потом легла на землю и, обняв ее, лежала долго, пока не почувствовала, как щекочут мне ноги муравьи, залезшие под мои тонкие брюки… На Ийкиной светлой толстовке так и осталось зеленое пятнышко на боку – то ли от какойто травы, то ли от придавленного кузнечика…

А в этой юбочке Ия ходила на годовой концерт в музыкальной школе. Я помню, с каким трудом мне удалось заказать нужную юбочку в ателье – почемуто в тот год в школе решили, что все девочки должны одинаково выглядеть – в белых блузках с немодным жабо и в темнобордовых плиссированных юбочках. Из того материала, что я купила, плиссе никак не получалось, другого бордового не было, и я отрезала от своего плаща большой кусок снизу. И вышла прелестная юбочка. Плащ тоже не пропал – в том же ателье мне подшили его как курточку. Правда, я ее так ни разу и не надела.