Войку, сын Тудора - Анатолий Коган

— Смена пришла, пане Ион, — сказал Войку.

Арборе ответил улыбкой, первой, увиденной Чербулом на этих неохотно размыкавшихся устах.

— Спасибо, друг, — отозвался он, не двигаясь, однако, с места.

— Твоя милость, вижу, не смешит? — спросил Чербул, подходя к парапету.

— Скажи еще — после свадьбы к молодой жене, — с той же дружелюбной усмешкой молвил молодой боярин. — Нет, пан сотник, нет. Спешить более некуда — я пришел ко всему, о чем мечтал и чего даже не чаял.

— Мы все за тебя рады, боярин, — улыбнулся белгородец.

— Прошу тебя, не зови меня так. И не величай твоей милостью. Разве мы не товарищи по боям?

Войку внимательно посмотрел на сотника. Перед ним стоял совсем другой человек — знакомый, но обновленный. И дело было не только в том, что Чербул никогда еще не слышал от Арборе так много слов. Исчезли горькие, малозаметные, но постоянные складки в уголках Ионовых губ. По-новому светились умные глаза Иона Арборе.

Перемены, собственно говоря, в облике сотника стали намечаться давно, с тех пор, как по отряду пронесся слух: молчун-боярин связался с иноверной. Но таким Войку видел его впервые.

— Не буду, Ион, — кивнул сын капитана Тудора, — если не велишь.

— Спасибо и на том. А то порой думаю, не смеются ли надо мной братья-витязи? Какой из меня ныне боярин, кому милость оказать могу?

— Милость мудрого — беседа, — чуть улыбнулся Чербул.

— Мудрец из меня не вышел тоже, — по челу Арборе опять пробежала тень. — Какой мудрец на краю могилы к венцу идет!

— К аналою приводит любовь, — серьезно проговорил Войку. — А она не глядит, ко времени ли пожаловала. Приходит, и все тут.

Ион взглянул в глаза собеседнику.

— Ты прав, земляк, — молвил он. — И нам с тобою не по достоинству гадать, вовремя ли пожаловала гостья. Она всегда — божий дар.

— Аминь.

— Пусть на краю могилы, пусть в аду, — продолжал Арборе, — она — благословение и счастье. Единое, ради чего и на смерть, и на вечные муки пойти легко.

— А родина, Ион? Родная земля?

Молодой боярин горько усмехнулся.

— Не всем родина — мать. Для иных она — мачеха.

— Бывает и так, — кивнул Войку. — Бывают и у матери нелюбимые дети. Но разве это снимает с них долг — за мать свою лечь костьми?

В отряде не раз говорили о том, как нелегко пришлось в свое время Иону в родимых краях. Старый Арборе нравом был крут и жесток. Старый Арборе, по слухам, был скуп и радел более всего о величии и богатстве древнего рода. Но разве отец, пусть неправеден он и зол — не природный отец?

— Кто не был в нелюбимых сынах, тому не понять, — покачал головой Ион. — И ни понять, ни испытать такое, тем паче, никому не пожелаю. От долга же своего не бегу, — добавил он, упрямо склонив голову, — костьми за тех, кто дал мне жизнь, лягу охотно. Затем я и здесь. Но с тех довольно и костей. Душу отдам лишь той, что подарила мне радость жизни.

Чербула резануло ожесточение, послышавшееся в словах молодого боярина. Но Ион был прав: Войку не мог жаловаться на отца, на своих воспитателей, на своего государя. Даже послав его сюда, может быть, на смерть, родная земля доверила Войку достойное дело. Но что он знал доле Арборе, о том, что довелось Иону передумать и пережить? Какой он ему судья?

— Прости меня, друг, — боярин в первый раз за время службы в отряде положил руку на плечо товарища. — Прости, что говорю загадками; если уж завел беседу — говорить надо прямо. Но на то, чтобы поведать тебе все, не хватит, может быть, дней, оставленных нам судьбой. Скажу только: изверился я во всем. Дала мне судьба отца, а был для меня он злым отчимом. Дала родимый край — обернулся он диким лесом, где охотились на меня мои же братья и друзья. Дала возлюбленную — а любимая предпочла мне низкого моего врага, подлеца и труса. Разве это для одного человека мало?

Арборе в роду был старшим сыном, законным наследником. Но отец, узнавая в нем собственные зримые черты, не узнавал характера и нрава. Привыкший с детства к играм и смелым вылазкам с мальчишками соседнего села, Ион не оставил дружбы с ними и позднее, когда они стали юношами и воинами. Отец упорно настраивал Иона против прежних друзей, против их села, с которым давно враждовал, внушая сыну, что приятельство с черной костью — урон достоинству и чести их вельможного рода. Но, встречая неповиновение, стал заметно охладевать к старшему, которого прежде любил за смелый и искренний нрав. Отец поставил на место первенца второго из четверых своих отпрысков мужского рода, Дину — спесивого, хитрого и предприимчивого молодца.

Став в семье изгоем, Ион ушел служить в сучавские стяги господаревых куртян. Но и этого оказалось мало старому Арборе; отец опасался, что умный и храбрый сын сумеет возвыситься при дворе князя, ценившего своих слуг по истинным достоинствам, и, когда его самого не станет, предъявит свои права на наследство. В Сучаве у старого Арборе оказались могущественные друзья, и Иону пришлось уйти из куртянских стягов. Ион испытал удел наемного воина: служил в Брашове десятником, в Белгороде — сотником. Там и вызвался он охотником в отряд, отправлявшийся с князем Александром в Мангуп.

Печальный звон колокола в часовне над крепостными воротами вмешался в их разговор.

— Ты знаешь, Чербул, о чем он звонит? — спросил молодой боярин со странной усмешкой. — Он говорит — надейся. Он говорит: не все потеряно для тебя, о грешник, а поэтому — терпи. Он просит о вере — не отчаиваться навек. Вот и думаю я: поверю-ка еще, — уже спокойнее продолжал Арборе. — Поверю любви, ибо встретил ее, уже не чая, что есть для меня и хорошее в этом мире. Прощай, мне пора.

Ночь давно спустилась на Мангуп. На площадку башни поднялась новая смена дозорных. Время для Войку еще не вышло — юноша остался на своем посту. Арборе торопливо спустился по лестнице и исчез в темноте.

24

На следующий вечер, по приказу князя, Войку привел готовую к бою сотню во двор цитадели. Там ждали уже две сотни вооруженных феодоритов. Не теряя времени, бойцы, впереди которых шел сам Палеолог, направились к небольшой дверце в стене башни, где начинался подземный ход. Воины долго шли по темному туннелю, пока затхлый воздух катакомб не развеяло дыхание свежего ветерка. Вышли в большой открытый грот, за которым белела среди буйных трав крутая тропа, сползавшая в узкую долину. Перед ними на холме простирался лагерь оттоманского войска. Послушные порядку аскеры Гедик-Мехмеда почивали уже в теплых шатрах.

Воины Мангупа осторожно двинулись дальше, обходя лагерь. С этой стороны османы не ждали гостей; вытянувшись узкой колонной, базилей и его люди все ближе подбирались к беспечному противнику. Заслоны турок остались далеко за спиной. Неглубокий ров с палисадником охраняли лишь несколько задремавших часовых.