Паразиты - Морье Дю

- Мамочка собирается брать уроки кулинарии? - веселым голосом спросила Полли.

- Возможно, возможно.

И все еще не одета, все еще только в поясе и бюстгальтере, волосами под тюрбаном, кремом на лице, и еще предстоит прочесть пришедшие утром письма.

"Дорогая мисс Делейни!

Я написал трехактную пьесу о свободной любви в колонии нудистов, но по непонятным мне причинам она была отвергнута всеми лондонскими театрами. Я глубоко убежден, что вы и только вы сможете придать необходимые краски образу Лолы..."

"Дорогая мисс Делейни!

Три года назад я видел вас в пьесе, название которой забыл. Но я всегда помню улыбку, которую вы мне подарили, ставя свой автограф на мой альбом. С тех пор меня преследуют неудачи, здоровье мое подорвано, а выйдя из больницы, я обнаружил, что моя жена сбежала со всеми моими сбережениями. Если вы сочтете возможным предоставить мне краткосрочный заем в размере трех тысяч фунтов..."

"Дорогая мисс Делейни!

Как председателя Крукшавенского комитета в поддержку падших женщин, меня интересует, не были бы Вы столь любезны и не могли бы обратиться с воззванием..."

Письма все до единого отправлялись в корзину для бумаг.

- Вот я и подумала, что можно подрубить подол, - сказала Полли, - тогда пальто прослужит еще одну зиму, но с носками просто беда. Они так быстро пронашивают носки, к тому же в деревне очень трудно поставить набойки и починить каблуки на ботинках. Мистер Гатли крайне нелюбезен, и нам приходится ждать очереди, как и всем остальным.

Затем вдруг пронзительный вопль. Кто-то из детей упал и порезал подбородок о край ванны. Ад кромешный. Надо найти пластырь. Где пластырь?

- Мамочке необходимо завести новую аптечку. Мамочка совсем о себе не заботится.

- Заботится о себе мамочка... заботится. У мамочки все прекрасно, когда ее оставляют в покое.

Зубной врач, хождение по магазинам, ленч, снова хождение по магазинам; и, наконец, - какое блаженство, какое облегчение - проводы всей компании на вокзале в три пятнадцать. На один лишь краткий миг острая, пронзительная боль - в окне вагона маленькие личики, машущие ручки - странное необъяснимое сжатие сердца. Почему Мария не с ними? Почему не заботится о них? Почему не ведет себя как другие матери? Они не ее. Они принадлежат не ей. Они дети Чарльза. Что-то незаладилось с самого начала, по ее вине - она недостаточно о них думала, недостаточно их любила; всегда был кто-то еще. Пьеса, человек, всегда кто-то еще...

Непонятное глухое отчаяние, выход с перрона, протискиванье через барьер вместе с солдатами, несущими вещевые мешки. К чему все это? Куда они все идут? Что делает Чарльз на Среднем Востоке? Почему она здесь? Эти люди, которые проталкиваются через барьер... Эти озабоченные лица, испытующие взгляды...

В театре, только там покой и надежность. Глубоко укоренившееся ощущение дома, надежности. Уборная, которую надо привести в порядок - штукатурка отваливается от стен, пыльный вентилятор. Таз с трещиной. Дыра в ковре, которую нечем прикрыть. Стол и баночки с кремом. Кто-то стучит в дверь.

- Войдите.

Чарльз забыт, забыты дети; война и все ослабевшие нити жизни, распавшиеся и канувшие в небытие - о них тоже можно забыть. Надежность только в игре, в маске. В том, чем она занималась едва ли не с колыбели. В изображении из себя кого-то другого, вечно другого... Но не только в этом. В причастности к труппе, к небольшой тесно спаянной группе, к команде одного корабля.

Во время спектакля над головами кашель и тяжелое дыхание скорого поезда, грохочущего к месту назначения. Затем внезапная тишина. ОНИ снова начались.

Почему Найэл сразу не зашел и не забрал ее домой? Это меньшее, что он мог сделать - зайти за ней втеатр. Попробовать позвонить... Никто не отвечает. Где же Найэл? Что если когда взорвалась эта проклятая штука, попало в Найэла?

- Кто-нибудь знает, где сегодня?

- Кажется, Кроудон*.

Никто не знал. Никто не мог сказать с уверенностью. Стук в дверь.

- Войдите.

Это был Найэл. Волна облегчения, но ее сразу сменяет раздражение.

- Где ты был? Почему не пришел раньше?

- Я кое-что делал.

Спрашивать Найэла бесполезно. Он сам себе закон.

- Я думала, ты сидишь в первом ряду, - сердито сказала Мария, стирая с лица грим.

- Я видел пьесу четыре раза, то есть примерно на три больше, чем следовало, - ответил Найэл.

- Сегодня я была очень хороша. И совсем другая, чем в тот вечер, когда ты видел меня последний раз. Большая разница.

- Ты всегда разная. Я никогда не видел, чтобы ты дважды делала одно и то же. На, возьми этот пакет.

- Что это?

- Подарок, который я купил тебе в Нью-Йорке на Пятой авеню. Ужасно дорогой. Называется неглиже.

- Ах, Найэл...

Она вновь была ребенком, который разрывает упаковку, бросает оберточную бумагу на пол, затем быстро подбирает - оберточная бумага теперь большая редкость; и, наконец, вынимает из коробки тонкий, струящийся идиотизм, прозрачный и абсолютно никчемный, непрактичный.

- Должно быть, стоит уйму денег.

- Так и есть.

- Общественные связи?

- Нет, личные. Больше ни о чем меня не спрашивай. Надень.

Как приятно получать подарки. Почему она как ребенок сама не своя до подарков?

- Ну как?

- Отлично.

- И к телу очень приятно. Я назову его "Страсть под вязами"*.

Такси найти не удалось. Они были вынуждены возвращаться на квартиру Марии почти ощупью, прокладывая себе путь в тумане, прислушиваясь к тяжелому дыханию поезда где-то высоко под небом.

- Дело в том...

- Дело в чем?

- Дело в том, что вместо того, чтобы привозить мне "Страсть под вязами", следовало привезти гору еды в банках. Но тебе это, конечно, не пришло в голову.

- А какой еды?

- Ну... ветчины, языков, цыплят в лаванде.

- А вот и привез. У швейцара в вестибюле я оставил огромный пакет со всякой всячиной. Скоро увидишь. Цыплят, правда, нет. Но есть сосиски.

- Ах, ну тогда...

В квартире, расхаживая между спальней и кухней, она разговаривала то с Найэлом, то с закипающим чайником.

- Только посмей перелиться через край. Я за тобой слежу... Найэл, зачем ты роешься в комоде? Оставь его в покое.

- Хочу найти еще одно шерстяное одеяло. Что там лежит у тебя под гладильной доской завернутое в плед?

- Не трогай... хотя, нет. Бери. Но не пролей коньяк на подол.

- Коньяка у меня нет. А жаль. В квартире ледяной холод. У меня стучат зубы.

- Тебе это не повредит. Ты слишком привык к горячим батареям... Ну вот, потеряла консервный нож. Найэл, что это на тебе? Ты похож на негритянского менестреля.

- Это моя американская пижама. "Страсть под кизилом", нравится?

- Нет. Какие отвратительные темно-каштановые полосы... Сними ее. Надень...