Запад – Россия: тысячелетняя война. История русофобии от Карла Великого до украинского кризиса - Ги Меттан

Для российского читателя, видимо, нужно сделать еще одно пояснительное замечание: не стоит по прочтении выискивать в книге и подсчитывать на видимых только ему весах аргументы «за» или «против» Путина, следуя той нехитрой схеме, по которой строится (или хотят выстроить) сегодня российский политикум. Автор, похоже, принципиально (кто-то скажет – по неосмотрительности) игнорирует нередко практикуемое сегодня в России и за рубежом использование темы «режим Путина» как системы распознавания – «свой-чужой», в зависимости от того, какие оценки даются словам и делам российского президента (а они, как мы, россияне, знаем, отнюдь не всегда совпадают). Не лишним будет напомнить в таком случае известные слова М. Е. Салтыкова-Щедрина, обращенные к тем, кто «путает Отечество и Ваше превосходительство». Вместе с тем, Ги Меттан явно не намерен и подыгрывать стереотипам сегодняшнего западного мейнстрима и лепить из Путина «второго Гитлера». Тем же читателям в России, которые в полемическом задоре, либо по умыслу, или недоразумению, самоуверенно считают, что «мир крутится вокруг России», надо постараться понять, что, во-первых, это в принципе не так, а во-вторых, что предмет первостепенного интереса и забот Ги Меттана, как следует из текста, отнюдь не «режим Путина», а вековая, устойчивая деформация представлений о небезразличной ему России в его родном, западном общественном мнении, а еще точнее – в западной политической культуре и ментальности в целом.

Вслед за автором читатель приходит к пониманию главных постулатов книги: история распорядилась так, что русофобия весьма устойчива, но не фатальна, она «сделана» и «делается» людьми. Раскрыть ее пружины – не значит ни впадать в антизападничество, ни оправдывать все и вся в российской истории и «замирать от восторга перед Путиным». Главная задача, объявленная самим автором, в том, чтобы попытаться «разрушить или, по крайней мере, уменьшить стену предрассудков на Западе в отношении России». Иными словами – в центре его внимания не оправдание, разоблачение или борьба против российских недостатков (позволю себе мнение, что мы сами в итоге наверняка ощущаем их лучше, чем внешний наблюдатель, а главное, чаще видим причины наших бед в ином), но стремление раскрыть перед западным (а теперь и российским) читателем «историю болезни», называемой русофобия, а значит, по возможности преодолеть стереотипность мышления, выйти на более объективный взгляд на рассматриваемый предмет.

Докопаться до истинных причин русофобии – значит попытаться понять генезис, морфологию и закономерности рассматриваемого явления. Сделать это через призму изучения одного лишь современного медийного пространства было бы, разумеется, упрощением темы, и по этой причине Ги Меттан погружается в историю, выстраивая настоящую многовековую панораму формирования «облика России» на Западе, имеющую зачастую собственную внутреннюю логику, т. е. не обязательно связанную с переменами в самой России. Многие делали это и до Ги Меттана, но он, пожалуй, одним из первых столь системно и убедительно совместил в книге историю и современность, дав теперь и российским читателям немало тем для последующих размышлений и исследований по данной теме.

Привлеку внимание читателя лишь к выводам, которые можно сделать из раздела, посвященного расколу христианства на западное и восточное – семь веков общей истории соперничества! Важнейшим из них видится зарождение основ политической и внешнеполитической культуры Запада, которые имеют вполне идентифицируемые последствия для сегодняшней политики и международных отношений в целом. Абрис нарождающегося в ходе этого раскола западного подхода к политике включает такие характеристики, как необходимость мощной централизованной иерархии, заявка на универсализм собственных взглядов, приоритет политических интересов (в ту пору – укрепление абсолютизма) над религиозными (ныне – идеологическими) и использование вторых для достижения первых, претензии на конечную истину и нетерпимость к инакомыслию (абсолютизация догматов, сглаженная сегодня «политкорректностью»), поставленная над этикой и духовностью сложная правовая структура, масштабность экспансионистской политической стратегии (континентальный передел «зон влияния»), способность к формулированию и проведению долгосрочной политической стратегии (при тактической гибкости вплоть до беспринципности), использование методов масштабной политико-идеологической дискредитации противника (выставление традиции богословских дискуссий Византии и «симфонии властей», как «коварного византизма» и «цезаропапизма», оставшихся до сегодняшнего дня в европейском восприятии синонимами двоемыслия, восточного деспотизма и злокозненной хитрости), тактическое выжидание и использование ослабления противной стороны для атаки (угроза Константинополю со стороны оттоманов), беспощадность и игнорирование просьб уже покорившегося и поверженного бывшего противника (даже единоверцев! – отказ в поддержке Византии перед финальным натиском оттоманов), отсутствие каких бы то ни было признаков «исторической благодарности» по отношению к Византии (а через столетия и к России), принявшей на себя удары из Азии и сохранившей христианскую Европу для Ренессанса и Просвещения, использование «других» на Востоке континента, как «спарринг-партнеров» в процессе формирования собственной европейской идентичности и государственности.

Почерпнутые из истории, эти аспекты генезиса «политической морфологии Запада», разумеется, в превращенном виде, можно проследить и в сегодняшней политике Запада в отношении России. Как метко подметил Ги Меттан, малопонятные сегодняшнему читателю споры тех времен про филиокве и символ веры были столь же важны для устройства «средиземноморского мира», как и нынешние упоминания о «демократии» и «правах человека» для «мира глобального». Здесь важен итоговый политико-идеологический вывод автора: прими тогда Россия западное, а не восточное христианство, вся история Европы после раскола 1054 года и падения Византии в 1453-м пошла бы иным путем, и сегодня никто ни на Западе, ни на Востоке не ставил бы под сомнение, что Россия – это часть Европы (впрочем, православные богословы и мыслители, вплоть до современных, твердо убеждены, что никакого «если бы» тут и быть не могло). Разумеется, и российскому православию в западной интерпретации была уготовлена потом роль одной из главных причин «извечной российской отсталости».

Внимание российских ученых – американистов, германистов, франковедов, специалистов по Великобритании – наверняка привлекут интереснейшие разделы книги, которые посвящены особенностям русофобии в этих ведущих странах Запада. Ограничусь лишь некоторыми, наиболее значимыми и сохранившими перекличку с днем сегодняшним примерами, касающимися Франции. Автор начинает свой обзор именно с этой страны, исторически сыгравшей, по его словам, «ведущую роль в русофобии», внеся в нее две главные темы: мифы о «восточном экспансионизме» и о «деспотизме», свойственные России. «Завещание Петра I» – двухстраничный «документ», сфабрикованный французской дипломатией с помощью польских, венгерских и украинских политиков и дипломатов еще в 1760-х гг. при Людовике XV, якобы раскрывающий существующие планы установления гегемонии России в Европе, был первым заметным шагом на этом пути. Еще интереснее, что фальшивка активно использовалась потом без малого двести лет, проработав «от Наполеона, до Трумэна». Ги Меттан не без риска сравнивает эту разоблаченную фальшивку по долговременности своего влияния на умы и последующие подходы к России с ролью печально известных «Протоколов сионских мудрецов».

Укрепились в западном восприятии России и нелестные для нее комментарии и сравнения с постулатами французского Просвещения (идеи прогресса, замены монархии республикой и теория разделения властей). Понятно, что Россия осталась в стороне от этих важнейших новаций западного мышления, да и вряд ли могло быть иначе, ведь столь глубокие перемены, если и происходят, то вызревают столетиями, а кое-где и не вызрели до сих пор и были восприняты как заимствованные. Исключением был только XVIII век, когда имел место очно-эпистолярный диалог Петра I и Лейбница, а позднее Вольтера и Екатерины II. Эти крупные западные мыслители впервые в Новое время «поменяли регистр» и заговорили тогда о «сказочном потенциале России», о ее роли «моста» между западной и китайской цивилизациями и даже о «просвещенном абсолютизме» как возможном средстве для быстрого прогресса России в сторону «западной модели», Ги Меттан здесь делает важное для понимания нашей последующей истории замечание, что при всех этих многообещающих посулах Россия рассматривалась этими мыслителями исключительно как tabula rasa.

Иллюстрируя генезис французской русофобии, автор, разумеется, не мог обойти вниманием «Россию в 1839 году» Астольфа де Кюстина, эту, по его словам, «библию русофобии». Вряд ли возможно добавить что-то принципиально новое после комментариев, прозвучавших в России в связи с изданием первого полного перевода этой книги на русский язык в 1996 году. Если выйти за пределы дискуссии о природе российской власти и устройстве общества, об обидах «разбуженного книгой де Кюстина болезненного самолюбия» тогдашних и сегодняшних русских и рассмотреть эту книгу с точки зрения ее использования политиками, то открывается целая панорама долгосрочной внешнеполитической идеологии в отношении России. По де Кюстину, суть российских намерений составляют «огромные, смутные захватнические амбиции, которые могут появиться только в душах угнетенных людей», поскольку «эта нация в основе своей захватническая», «желающая насадить тиранию у других», нация, «стоящая на коленях рабства и мечтающая покорить весь мир». В то же время, по словам Ги Меттана, «уже 150 лет, как в Европе и Америке эта книга рассматривается как наиболее крупный монумент, когда-либо сооруженный русофобией». В итоге, принимая такой облик России за реальность (или выдавая его за таковую – см. эпиграф в начале послесловия), единственная возможная реакция на нее «нормальных государств» – это стратегия отпора, сдерживания и ослабления столь опасной угрозы. Вполне логично, что на этом столетиями и покоится ответная внешнеполитическая доктрина Запада. Порочный круг непонимания замыкается.