Том 7. Гидеон Плениш. Статьи - Синклер Льюис

И даже в рассказах, предназначенных для журналов, даже в публиковавшемся отдельными выпусками романе «На вольном воздухе», который вы имели в виду, вынося свой, по-моему, несправедливый приговор, я упорно стремился писать настолько честно, насколько это позволяли могущественные редакторы наших журналов, владеющие правом отклонять рукописи. Я думаю, что среди пятидесяти рассказов, напечатанных в «Сатердей ивнинг пост», «Сенчури», «Харпере» и др., наберется едва ли десяток таких, которые, да и то с большой натяжкой, могут быть охарактеризованы как «легкие, забавные пустячки». Обратите внимание на такие рассказы, как «Ивовая аллея», перепечатанный в антологии Э. Дж. О Брайена «Лучшие рассказы за 1918 год», или «Юный Кнут Аксельброд», опубликованный в «Сенчури», видимо, в конце 1916 года, или на рассказ, неудачно названный издателем «Алый знак», опубликованный в одном из номеров «Метрополитена» за 1917 год, — по живости, яркости и веселости он близок Достоевскому; или на рассказ «Он любил свою родину», опубликованный в одном из номеров «Эврибоди» за 1916 год, об одном американце немецкого происхождения, который любил и Германию и Америку; или на исполненный сарказма рассказ «Мать», отвергнутый «Сатердей ивнинг пост», поскольку в нем неуважительно говорилось о материнской любви, и напечатанный бог знает почему Херстом в 1918 году; или на «Час восторга», опубликованный в «Сатердей ивнинг пост» в августе 1919 года, — о человеке, который в 45 лет обнаруживает, что так и не достиг тех идеалов, о которых мечтал в детстве; или на «Женщину при свете свечи», «Шептуна», «Вещи», опубликованные в «Сатердей ивнинг пост» и дающие отнюдь не «водевильные» картины жизни, написанные отнюдь не «разговорным» стилем, но так, как «Главная улица» и «Идиот»!

Если вы собираетесь публиковать эти статьи в виде книги, мне бы особенно хотелось, чтобы вы прочли «Дело». Вам стоило бы познакомиться и с некоторыми другими моими рассказами и романами. И потом мне бы хотелось, чтобы, оценивая их, вы взвесили бы каждое слово.

Поверьте, что я не стал бы, не смог бы вам возражать, если бы вы сочли, что все, мной созданное, включая и «Главную улицу», слабо, более чем слабо, скверно написано, неудачно задумано. В этом я не судья. Но что все эти восемнадцать лет с тех пор, как я напечатал свою первую журнальную статью (в 18 — летнем возрасте), я серьезно работал, работал для достижения уровня, к которому, как я надеюсь, приблизился лишь теперь, и уж, безусловно, не был тем Остроумным Болтуном, перерождение которого с помощью мистера Мастерса граничило с чудом, — на этом я настаиваю.

Меня огорчило, что вы представили меня читателям «Нейшн» не таким, каков я на самом деле: этот журнал мне больше всего по душе среди американских периодических изданий, и его — единственный — я регулярно читаю здесь, в Европе. Я очень огорчен. Но я думаю, все еще можно исправить — если только вы не сочтете меня лжецом и воспримете как истину факты, изложенные мной выше. И, конечно, если дело дойдет до книги, вы, я надеюсь, внесете в нее изменения… Почему бы тогда не сделать этого в «Нейшн»?

Теперь, в 36 лет, я только еще начинаю свой писательский путь. Похвалы в адрес «Главной улицы» дают наконец мне надежду, что моя работа получит справедливую оценку. Никто, кроме вас, не писал о моем творчестве в целом, но именно вы представили меня значительному числу читателей «Главной улицы», которые, возможно, хотели бы кое-что узнать обо мне, как никчемного шарлатана, по чистой случайности переменившегося к лучшему. И все это вы написали, вынесли мне приговор, даже не взяв на себя труд прочесть мой роман «Дело», новеллы «Вещи», «Ивовая аллея», «Алый знак», «Он любил свою родину». Я уверен, что вы их не читали, ибо, как бы они ни были плохи, слабы, непрофессиональны, как бы сильно ни сказывалось на них гипнотизирующее влияние журнальной литературы, влияние, побуждающее писателя держаться подальше от опасных тем и изображать жизнь очищенной от всей «грязи», все же ни одно из этих произведений не относится к «легким, забавным пустячкам», рассчитанным на «любителей проглядывать книги в темпе задорного водевиля».

Насколько я помню, в связи с тысячами откликов, положительных и отрицательных, вызванных появлением «Главной улицы», я написал всего шесть писем критикам и журналистам, которых не знал лично (это письмо — седьмое по счету; а из предшествующих шести одно было написано по поводу вашей рецензии в «Нью-Йорк ивнинг пост»). Из предшествующих шести в четырех я выражал благодарность и только в двух-протест: одно из них касалось бесчисленных оскорбительных выпадов, сделанных в «Нью-Йорк глоб» мистером Даусоном относительно моей книги, моих вкусов, моей внешности, моего общественного положения, моей морали и моей манеры читать людям нотации. Второе письмо было вызвано передовой статьей в одной из газет Индианаполиса (родины Бута Таркингтона); в ней говорилось, будто бы я осмеял Бута Таркингтона, хотя на самом Деле все было как раз наоборот. Я оставил без внимания добрую сотню пространных и лаконичных заявлений о том, что я лжец, глупец, безграмотный человек и вообще бог знает кто, просто потому что они исходили от людей, до которых мне нет никакого дела. Но до вас мне есть дело и до вашей работы — тоже, так что смотрите в оба!

Наконец, поскольку я и так уже слишком многословен, позвольте мне оспорить (в данном случае с меньшей уверенностью, ибо речь идет о точке зрения, а не о конкретном факте) также и вашу теорию, выраженную вами как в «Нью-Йорк ивнинг пост», так и в «Нейшн», относительно того, что я ненавижу «серых», то есть неинтеллектуальных людей, а следовательно, я никогда не попаду в разряд писателей типа Фильдинга, Бальзака и Толстого (я цитирую ваш перечень имен, ссылаясь на которые вы доказываете мое несовершенство). Что касается «Главной улицы», то я люблю следующих лиц, ни одно из которых нельзя характеризовать иначе, как «серое» (если в «серости» надо видеть, исходя из вашего понимания данного слова, недостатки интеллектуального развития): это Би, Чэмп и миссис Перри, Сэм Кларк с супругой, Уил Кенникот («серый» лишь в некоторых отношениях), мать Уила и почти все его пациенты из числа фермеров. И я люблю также Кэрол, которая безусловно «серая» — в отношении чисто мужских дел, интересующих Уила Кенникота, люблю и Гая Поллока, обладающего чисто внешней интеллектуальностью. Я упомянул лишь главных героев. Но мне трудно спорить с вами. Возможно, вы и правы. Однако я глубоко и сильно люблю Би (это лишь один пример), и поэтому я был бы удивлен, если бы вы оказались правы. И я сомневаюсь в мудрости наших критиков, которые усвоили привычку заявлять, что Эвелин Скотт[160] нельзя назвать великой писательницей, потому что она не так утонченна, как Эдит Уортон, что Эдит Уортон гроша ломаного не стоит, потому что ей не хватает эрудиции Анатоля Франса, что Анатоль Франс — полное ничтожество, потому что не писал лирики, подобной шекспировской; или-чтобы завершить круг — Шекспира не стоит читать в наше время, потому что он в отличие от Эвелин Скотт не пишет об Америке и о современности.

Так-то!

МИННЕСОТА-СКАНДИНАВСКИЙ ШТАТ

9 мая 1922 года мистер Генри Лоренц, житель поселка Плезантдеил провинции Саскачеван, подоил коров, задал корм лошадям и стал принимать гостей — соседей — фермеров. Как видно, он еще достаточно бодр и деятелен, хотя девятого мая 1922 года ему исполнилось сто семнадцать лет. Когда были основаны первые города в Миннесоте — Сент-Пол, Мендота и Марин, — ему было уже за тридцать — да-да, а президенту Элиоту[161] тогда было семь лет, а дядюшке Джо Кэннону — пять. Город Миннеаполис, насчитывающий сейчас четыреста тысяч жителей, семьдесят пять лет тому назад состоял из одной хижины. До 1837 года во всей Миннесоте, занимающей восемьдесят тысяч квадратных миль — столько же, сколько Англия и Шотландия, вместе взятые, — не было и трехсот человек белых и метисов.

Наш штат невероятно молод, он вырос с головокружительной быстротой. Взять хотя бы деревню, на месте которой во время гражданской войны было лишь огороженное частоколом укрепление, где стояли два-три бревенчатых склада и размещался отряд пехоты и которое служило укрытием белым поселенцам во время набегов индейцев племени сиу. В 1863 году индейцы сняли скальп с одного поселенца в нескольких сотнях метров от укрепления.

Теперь на том месте, где скальпировали поселенца, расположен жилой дом фермера со створчатыми окнами, с радиоприемником и фонографом, с электрическим светом в доме, гараже и коровнике. В коровнике стоит сотня чистопородных коров, которых доят электрическими доильными машинами. Сам фермер ездит в город на собрания Кивани-клуба, а в прошлом году совершил на своем бьюике поездку в Лос-Анжелос. Его дела идут — или шли — слишком хорошо, чтобы он присоединился к Беспартийной лиге или голосовал за кандидатов Фермерско-рабочего союза.