Богатые наследуют. Книга 1 - Элизабет Адлер

ГЛАВА 23

Вилла Велата была расположена в долине у подножия Доломитов. Ранний декабрьский морозец уже покрыл белым покровом кусты и лужайки, и сковал льдом усыпанную гравием дорогу. Пьерлуиджи знал по опыту, что снег не растает, потому что дом был построен в тени гор, и в это время года солнце никогда не поднималось выше их вершин. Мороз становился все крепче, лед – толще, скоро толстый слой снега покроет все, и вилла окажется снова в снежном плену на четыре месяца. Так же, как это бывало в детстве.

Водитель осторожно вел по обледеневшей дороге взятый напрокат «фиат». Его шины отказывались устойчиво сцепляться со скользкой поверхностью дороги, и шоферу хотелось выругаться как следует, но он боялся своего молчаливого пассажира. Он не проронил ни слова за всю поездку от аэропорта в Тренто, где водителю было велено встречать его. Он выглядел как человек, который собрался на похороны. И, судя по тому, что знал о нем шофер, может, так оно и было.

Со вздохом облегчения водитель остановил машину около мрачной, цвета охры, виллы, спеша открыть перед пассажиром дверь, но Пьерлуиджи уже вышел. Шофер вытащил его чемодан из багажника и понес его по ступенькам.

– Мне позвонить в звонок, синьор? – спросил он у Пьерлуиджи, который стоял на дороге, просто глядя на дом.

– Спасибо, не надо. Вам лучше побыстрее возвращаться назад, похоже, будет сильный снегопад, – сказал он, давая деньги.

– Большое спасибо, синьор, – водитель быстро взглянул на деньги. Оплата была справедливой, но не щедрой, и он вздохнул; он ожидал большего от такого явно богатого человека. Когда он уехал, Пьерлуиджи все еще стоял там, где его покинул водитель, глядя на виллу – словно он боялся зайти внутрь.

Пьерлуиджи знал, что образ дома его детства никогда не покинет его; простые оштукатуренные стены и асимметричный фасад, охристый цвет, который превратился в противно-коричневый от сырости; оконные рамы настолько обветшали от времени, что, казалось, пропускали каждое дуновение холодного ветра снаружи, и пустые молчаливые сады. Казалось, его отец выбрал для своего жилища самый невзрачный дом, какой только можно вообразить – под стать своей блеклой душе.

Только на несколько коротких летних недель вилла Велата немного пробуждалась к жизни, и тогда в воздухе разливался запах сена из долины и аромат цветущих кустарников, которые посадил его отец в качестве эксперимента – тех, которые выжили в жестокую зиму в своих ящиках-укрытиях. Лошади носились по полям, вскидывая копыта и покусывали друг друга в экстазе радости, когда солнышко теплыми лучами ласкало их спины, и они наслаждались свободой после душных конюшен. И юная Клаудиа тоже носилась вольно, взвизгивая от восторга и вскидывая ноги так же высоко, как лошади, и катаясь по высокой траве или сплетая венки из маргариток, как фея лета.

Он толкнул ногой тяжелую входную дверь и вошел наконец внутрь. Большой холл был в полумраке, но он знал его так хорошо, что смог бы передвигаться по нему в нужном направлении даже если б был слепым. Поставив чемодан, он прошел прямо в большую кухню в задней части дома. Женщина, ставившая горшок на старинный очаг-плиту, подскочила от изумления.

– Синьор Пьерлуиджи! – воскликнула она. – Мы вас не ждали!

– Как поживаешь, Джульетта? – спросил он с улыбкой. – Прости, что напугал тебя.

– Все в порядке, синьор. Думаю, вы пойдете повидаться с синьорой Клаудией. Она тоже будет удивлена.

– Несомненно, – сказал он с усмешкой. – Ты знаешь, где она сейчас?

– В кабинете вашего отца, синьор. Она там занята каким-то делом уже в течение двух дней; она сказала, что ищет что-то.

– Да, – сказал он. – Наверняка.

Он прошел по холлу, через библиотеку, к кабинету своего отца. Клаудиа сидела за большим старомодным письменным столом-бюро с крышкой на роликах и смотрела на него в изумлении. Потом легкая усмешка изогнула кончики ее губ.

– Так, так, блудный сын приехал домой! – сказала она насмешливо. – И что ты тут делаешь, Пьерлуиджи? Я думала, что слышала, как ты сказал – никогда не вернусь сюда больше.

– А разве ты не говорила то же самое? Она покачала головой.

– Мои воспоминания, без сомнения, – менее болезненные или более симпатичные и привлекательные, чем твои, братец.

– Догадываюсь, зачем ты здесь, – сказал он холодно. – Я думал, что ты все-таки свяжешься со мной по поводу дела о наследстве Поппи Мэллори. Прежде чем уехать, я звонил тебе в Париж, но – никакого ответа. Я полетел сначала туда, думая, что встречусь с тобой. Конечно, когда я тебя там не обнаружил, я понял, что ты здесь, и тоже полетел сюда через Женеву.

– Неужели деньги Поппи Мэллори так много значат для тебя? – спросила она презрительно. – Для Пьерлуиджи Галли, миллионера, гения Уолл-стрит? Почему бы тебе просто не оставить мне все, Пьерлуиджи? Чем может тебе помочь миллион или около того, вынырнувший из прошлого? Тогда, как ты знаешь, для меня это все.

Расстегнув пальто, Пьерлуиджи снял его и аккуратно сложил. Он положил его на стул и сел напротив нее.

– Совершенно очевидно, что ты не представляешь себе того, о чем говоришь, – произнес он холодно. – Деньги Поппи – это не просто миллион или около того – это же сотни тысяч миллионов! Этого будет достаточно даже для тебя, Клаудиа, хотя, видит Бог, ты можешь спустить это быстрее, чем горячий нож пройдет сквозь масло. Похоже, в голове у тебя не прибавилось, хотя ты и стала старше.

– Мы – одного возраста, – закричала она, вскакивая. – Мне столько же лет, сколько и тебе!

– Послушай, Клаудиа, – сказал он со вздохом. – Давай прекратим эту глупую перепалку. Конечно, наш отец был сыном Поппи Мэллори, а мы – ее правнуки, и мы оба здесь по одной и той же причине – найти доказательства. Либер показывал мне копию так называемого завещания. В нем совершенно определенно говорится, что Поппи оставляет свои деньги дочери. Я ему объяснил, что, в сущности, Поппи никогда толком не видела своего ребенка – Энджел забрала его сразу после рождения, не дав Поппи даже подержать его в руках. И это Энджел убедила ее, что родилась девочка – она боялась, что однажды Поппи вернется и потребует назад ребенка или объявит его своим. Я также рассказал ему, как Фелипе Ринарди ненавидел мальчика, потому что это был не его ребенок, и превратил жизнь «сына» в сущий ад; поэтому, когда Фелипе умер, Александр отказался от фамильного дома Ринарди, титула и поместий. Он не хотел ничего, что напоминало бы ему о Ринарди. Он приехал сюда, купил виллу Велата, и много позже женился на Лючии Галли, чью фамилию он взял вместо своей. Либер согласился, что история интересна и чрезвычайно важна, но ему нужно документальное подтверждение всего мною сказанного. Вот почему я здесь.