Ранний старт 3 (СИ) - "Генрих"

— Вопроса не слышу, Колчин, — теряет терпение историчка.

— Вопрос такой. Конкретный. Существует ли в России класс буржуазии?

— Безусловно. Историки не всё отвергли из коммунистического наследия. Отношение к средствам производства просто так не выбросишь. Есть у нас владельцы средств производства? Безусловно. Значит и буржуазия есть. Класс предпринимателей.

— Немного не об этом спрашиваю, Анна Михайловна. Буржуазия, будем для простоты называть по-старому, есть. А класс буржуазии в наличии?

— Немного не поняла вопроса. А почему его не должно быть?

— По делам их узнаете их, — отвечаю цитатой из Библии. — Что они сделали? Что совершили? Революционный или контрреволюционный, кому как, переворот 1991 года они не могли сделать. Их тогда не было. Пойдём дальше. Что они сделали позже? Ну, знаем, что олигархат стал настолько бездумно грабить людей и страну, что Россия чуть не сковырнулась. Даже своим работникам платить не хотели. Бюджетные деньги воровали, из-за чего учителям и медикам зарплату постоянно задерживали (родители рассказывали).

— Вы поймите, — после паузы продолжаю, на лице исторички вижу интерес, немного болезненный, — я даже не в осуждение. Просто банальный грабёж на общее классовое дело никак не тянет. Банда мародёров, где каждый сам за себя, никаким боком на организацию не похожа. Недаром тогда произошёл всплеск заказных убийств. Они друг друга стреляли только в путь. Потому и возникает вопрос: что конкретно они сделали, как класс?

Историчка задумывается, а я продолжаю.

— Вот в конце восемнадцатого века во Франции произошла буржуазная революция. Конвент, Комитет общественного спасения, якобинцы, жирондисты, Робеспьер, Марат, Дантон. Целый ряд государственных и общественных структур, яркие лидеры. И масса совершённых дел, включая самые жуткие, например, геноцид Вандеи. Этим самым класс буржуазии спаивал страну в единое целое, объявляя Францию нацией и единым государством, выбрасывая в утиль все феодальные деления. Со всеми герцогами и графами, которых тоже не забыли пустить под нож гильотины. Они отменили монархию, выстроили республику. Короче, гигантский объём работы провели. Часто тяжёлой и кровавой.

Все молчат. Преподавательница тоже.

— А что сделал класс буржуазии в России? Ну, кроме воровства и постоянного паразитирования? Ничего. Значит, класса буржуазии у нас нет. Буржуазия вроде бы есть, но класса — нет.

— Что же тогда у нас есть, Колчин? — Пытается перевести стрелки на меня. Шалишь, девуля!

— Это к вам вопрос, Анна Михайловна. Я не знаю, и никаких упоминаний в лекциях и учебнике не нашёл. Да, борьба идей и всё такое, но какие общественные группы, или какие классы продвигали эти идеи, не понятно.

Как бы она меня не притопила на экзамене за такие неудобные вопросы. Впрочем, чего теперь? Самое плохое — четвёрку поставит, что будет выглядеть как раз провалом на фоне остальных отличных оценок. Переживу.

Вечерком швыряюсь по Москве. Первым делом решил и себе кубик рубика купить. Очень пространственное воображение развивает. Два покупаю. Один себе, другой ребятам. Пусть тоже развиваются. На фейнмановский курс физики разорился, бляха! Почти три тысячи ухлопал! Взял товарный чек, расходы на образование можно из моего миллиона в сбере покрывать.

16 января, время 11.40.

МГУ, учебный корпус.

— А можно вопрос напоследок, Анна Михайловна? — Забираю зачётку, где красуется очередное «отлично».

— Только не про классы, я умоляю, Колчин, — историчка, смеясь, выставляет руки в защитном жесте.

— Нет, — ответно улыбаюсь. — Вопрос простой. Почему всё-таки пять? Неудобные вопросы вам задавал. Честно говоря, опасался, что вы обидитесь.

— Видишь ли, Колчин, в МГУ существует общепринятая этика. Твои вопросы что показывают? Они показывают глубокий интерес к предмету. Не принято у нас на такое обижаться и наказывать. Наоборот, поощряется.

— Спасибо, Анна Михайловна.

И поскакал из класса. Наверняка это правда. Но и я кое-что предпринял. По соседу Костику, а он вовсе не слабак в нашей группе, понимаю, что выгляжу выгоднее многих. Возможно, всех. Потому намеренно пошёл в самом конце, чтобы на фоне остальных, местами спотыкающихся или проваливающихся, выглядеть свежим огурчиком. Так или иначе, всё получается.

Теперь я абсолютно свободен. У народа ещё один экзамен, у нас это физика, а я с этого момента — вольная птица. Теперь лечу, куда хочу. А куда я хочу? А ТФКП сдать хочу…

Вечером ухожу в музыкальную студию. Замечательно ДСЛ устроен. Есть в нём и такое. Узнал случайно. Был в начале учебного года забавный эпизод. Ко мне вдруг привязались две девицы. В холле у балкона меня подловили. И начали уговаривать прийти в студенческий театр. О, небеса! Чего здесь только нет!

Неправильно они вербовку вели. Надо было самых красивых посылать, а девушки рекрутёры, нет, не уродины, но из разряда «третий сорт ещё не брак».

— И чем там надо заниматься?

— В спектаклях играть, репетировать и всё такое, — дружно объясняют девушки, глядя на меня с надеждой.

— Девочки, видите ли, в чём дело, — девицы понимают, что пытаюсь отбояриться, и тускнеют, — я неплохо рисую. И если вам надо, к примеру, сделать афишу — смело обращайтесь. Только предупреждаю, с масляными красками не работаю. Карандаш, тушь, акварель с трудом. И полотно за вами.

Девчонки светлеют лицами, но у меня сюрпризы не кончились.

— Ещё играю на саксофоне. Если понадобится музыкальное сопровождение, опять-таки смело обращайтесь. Только учтите, что один саксофон звучит бедновато. Клавишные не помешают, барабаны…

— О-о-о, тогда пошли! — Девчонки хватают меня под руки и куда-то тащат.

— Теперь понимаете, почему в театральные артисты не хочу? Нет резона менять специализацию. А куда вы меня волочёте?

— Мы понимаем, понимаем… сейчас увидишь…

Вот в музыкальную студию меня и притащили. Энергичные девчонки. Настолько, что даже нравиться мне начали. Они, Аня и Женя, там главные заводилы. С геофака, кстати. Четвёртый курс.

20 января, время 09.10.

МГУ, учебный корпус, кафедра терфизики.

— Ого! — Поражается ВалерьВасильевич принимая от меня восемнадцатилистовую тетрадку, исписанную почти до упора. — А говорил, что слишком много! Все решил?

— Нет. Восемь самых тяжёлых задач осталось. Последних, — признаюсь в нестопроцентном результате.

— Так иди дорешивай, — пытается избавиться от меня препод. Импозантный он мужчина, наверняка женщинам нравится, достаточно молодой и уже в звании доцента, но до чего же скользкий!

— Дорешаю, но вы сначала эти девяносто две примите. И проверьте.

— Проверю, проверю… — крутит хвостом препод. А мне приходит в голову одна мыслишка. Подлая и гнусная.

— Погодите-ка, кажется, кое-что забыл, — забираю тетрадку, листаю и отсаживаюсь в сторонку.

— В одной задачке забыл ссылку на теорему дать, — объясняю преподу. — Заметил при проверке, но отложил и забыл.

Оттуда иду на кафедру иностранных языков. Надоедать им. Никак не желают у меня экзамены принимать.

— Завкафедрой не разрешает, — безуспешно пытается меня огорчить Светлана Васильевна.

— Вам же никто не может запретить мне будущие зачёты сейчас поставить.

Преподша театрально хватается за голову. И сдаётся. Ставит мне зачёт за летнюю сессию. На том откланиваюсь. Я, как курочка, по зёрнышку клюю. Зачёт означает, что в следующем семестре уже официально могу не ходить на английский.

Схожу-ка ещё на мехмат, кафедру теории вероятностей. Прихожу. Мне везёт, как раз попадаю на препода, что у нас ведёт предмет на втором курсе.

— А зачем вам так рано, молодой человек? — Мужчина уже седоватый, в возрасте, потому и отделяет себя в разговоре от молодых.

— Так если знаю, чего тянуть кота за хвост? Освободившееся время на незнакомые предметы потрачу. Там очень тяжёлые есть.