Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

Но Андрей не посмел приблизиться в дому. Дом как будто подглядывал за человеком, ждал его, чтобы затащить внутрь. Там, за дверью, стоят, пригнувшись, полицейские и следователи… И все ждут момента, когда Андрей дотронется до двери…

Конечно, это разыгралось воображение — Андрей даже не знал, сколько дней он отсутствовал. Могли пройти часы, а мог и месяц. Андрей вытащил часы. Они лгали. Они показывали без двадцати два. Для них перерыва во времени не случилось.

Если его ищут, если история с убийствами еще не завершилась, к Иваницким идти нельзя. Город-то невелик, а у Вревского есть свои шпики.

Значит, первым делом надо попасть туда, где люди. Причем люди, его не знающие. Лучше всего потеряться среди других. Скоро будет темно, погода плохая… любой ресторанчик или кафе на набережной удобны для его целей.

Когда Андрей спускался вниз, ему встретился лишь высокий молодой священник, но Андрей не посмел спросить его, какое нынче число. Подобный вопрос привлечет внимание — лишь сумасшедший или шпион может задать его.

Выйдя на набережную недалеко от порта, Андрей сразу же увидел под тентом несколько столиков. Они были выставлены от ресторана «Таврида» и, видно, доживали последние дни. Скоро их унесут внутрь до весны.

Столиков было четыре, на них стояли керосиновые лампы. Света они давали немного: только для дружеской или любовной беседы. Одна парочка вела такую беседу — остальные столики были пусты.

Андрей смело перешел улицу и сел за столик подальше от парочки, спиной к тротуару.

Официант, что стоял в дверях ресторана и чистил ногти, сразу же подошел.

— Что прикажете?

— А чем вы меня побалуете? — спросил в ответ Андрей, стараясь изобразить небогатого прожигателя маминых денег.

— Можно из ресторана принести, — сказал официант, оценивший клиента и снова принявшийся чистить ногти.

Андрей понял, что голоден. Впрочем, он даже и без путешествия во времени давно не ел.

— Прошу тогда…

— Икорки, — перебил его официант, взявший дело в свои руки. — Икорки паюсной и грибков. Грибки у нас соленые, первый сорт. А что пить будем?

— Бульон с пирожком, — сказал Андрей, понимая, что голод все более овладевает им. — И отбивную.

— Погляжу на кухне, — сказал официант. — Если отбивных не будет, не изволите ли эскалоп? Водочки под грибки-с?

— И водочки, — согласился Андрей, который водку не любил и почти никогда не пил, даже на небогатых студенческих сборищах.

Дальнейшие свои действия Андрей рассчитал заранее.

— Голубчик, — сказал он голосом следователя Вревского. — Что у вас за газеты сегодняшние остались? Мне надо поглядеть.

— Вам «Вестник» или «Слово»?

— А симферопольская пришла?

— Нету, — сказал официант, — утром еще разобрали.

— Погляди, голубчик, — сказал Андрей. — Я отблагодарю.

Андрею не приходилось играть такие роли — сейчас бы сюда Ахмета.

Официанта не было минут пять. Андрей мысленно шел за ним. Вот он подходит к кассе, затем медленно и лениво идет к буфету или на кухню, разговаривает с приятелем о погоде. Может, он не ялтинский, нанялся только на сезон — собирается уж на поезд. Вот он спросил про газету, и ему ответили — откуда вечером газета? Своей вечерней в Ялте не было, а вечерняя из Симферополя приходила только утром.

Наконец официант появился. Он высоко и почти торжественно нес поднос. Держа его на весу, стал расставлять на столе закуски. Поставил лафитничек.

— Я вам сельтерской принес, — сказал он, — некоторые любят запивать.

— Спасибо, — сказал Андрей. — А газета?

Официант выставил все, поправил тарелку с нарезанным хлебом, подвинул масленку, потом, будто нехотя, вытащил из кармана смятую газету, вид у нее был такой, словно по ней ходили ногами. На сгибе расплылось масляное пятно. Официант покрутил фитиль лампы, и она загорелась неожиданно ярко, как электрическая.

— Приятного аппетита, — сказал официант. — Газету у повара взял, вы уж простите, с утра по рукам ходит.

Эта вспышка разговорчивости утомила официанта, и он побрел к двери. Встал в ней, чтобы не спускать глаз с посетителей, и снова принялся за ногти.

Газета была симферопольская. Утренняя. Вероятно, сегодняшняя.

И тут Андрей не утерпел. Вместо того чтобы не спеша выпить, закусить, а потом, перед бульоном, развернуть газету, он сразу же посмотрел на первую страницу. Прямо под названием была дата: 15 октября 1914 года.

Если газета сегодняшняя — его, Андрея, не было на этом свете четыре дня. Если вчерашняя — пять. Значит, он почти не ошибся, считая щелчки в табакерке.

Четыре дня. И в городе все тихо. Как бы расспросить официанта о новостях? Не привлекая внимания. Он, правда, вялый какой-то. Андрей налил в рюмку водки, густо намазал ломоть хлеба маслом и икрой. Водка приятно обожгла глотку, бутерброд оказался вкуснейшим. Андрей подцепил вилкой крепкую шляпку рыжика и схрупал ее.

«Почему у меня такое славное настроение? Ведь ничего еще не известно, и, возможно, мне грозит опасность. Но главное ведь в ином — в том, что я чудесным образом избавился от прошлой опасности. Подобно Аладдину с волшебной лампой, я обладаю машиной, которая резвее самого быстрого коня унесет меня от любой беды. Ну что, Вревский? Поймал? Приходи сюда, вот я, Андрей Берестов, сижу перед рестораном, хрупаю рыжик… А есть ли у меня деньги? Еще не хватало попасть в полицию…» Он лихорадочно полез в карман тужурки — там только табакерка и мелочь. В другом кармане — тоже. Деньги остались в брюках! А сейчас брюки на нем чужие. Андрею стало холодно. Он нервно оглянулся. И официант, чуя неладное, тут же проснулся, шагнул к столику и спросил с некоторой угрозой:

— Бульон подавать?

— Несите, — сказал Андрей, понимая, что наступил момент для бегства. Но наученный опытом официант лишь дошел до двери в ресторан и, не спуская глаз с Андрея, крикнул внутрь:

— Кузьма, бульон неси. И эскалоп.

И тогда Андрей вспомнил, что в тужурке лежит бумажник, в бумажнике десятка, и, проведя рукой по борту, ощутив выпуклость бумажника, сразу обессилел и даже не заметил, как официант, уже без всякой видимости пиетета, стукнул о стол бульонной чашкой, плеснув на клетчатую скатерть.

Выпив чуть теплый бульон и опрокинув еще рюмку водки, Андрей осмелел. Он уже решил, что все же подберется, как совсем стемнеет, садом к Лидочке. Он будет осторожен, чтобы его не заметили. А в крайнем случае — что ему стоит прыгнуть еще на день вперед? Лиха беда — начало! — сказал он себе и непроизвольно улыбнулся — заяц в потоке времени!