Мои калифорнийские ночи (СИ) - Джолос Анна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ни черта не весело, Смит, — тянет он. — Не выставил её вон только из-за уважения к своей покойной бабушке.
Киваю, подхожу к столу и с серьёзным видом наливаю себе воды, шмыгая носом. Глотаю и понимаю, что начинает болеть горло. Ну этого мне только не хватало…
Рид щурится, глядя на меня.
— Говорил же, что заболеешь, — лезет в холодильник и достаёт подозрительную бутылку квадратной формы. Она похожа на те, что показывают в фильмах про пиратов. Без спроса наливает коричневую жидкость в рюмку. — Пей.
— Не хочу, — с опаской смотрю на содержимое.
— Дурная? Травить тебя я не собираюсь, — закручивает крышку.
Я беру в руки рюмку и нюхаю жидкость. Запах, конечно, ядрёный. Аж нос пробило, клянусь…
— Смелей давай уже, — недовольно комментирует он, присаживаясь.
И я, поджав губы, пью эту дрянь.
— Фу, — зажмуриваюсь. Коньяк настолько крепкий, что аж в глазах защипало от слёз, а гортань обожгло огнём. — Какой кошмар!
— Слышал бы тебя мой дед! — он ухмыляется, глядя на то, как я хватаю огурец и спешно отправляю его в рот.
Ненавижу такие методы лечения, хоть и понимаю, что нередко это действительно помогает на начальной стадии заболевания. Брукс включает небольшой телевизор, и тот размеренно бубнит с холодильника, пока мы молча разделываемся с ужином. Безумно вкусным, скажу я вам. Наелась до отвала, а времени уже почти два часа ночи. Правильное питание — вот вообще не про меня…
Вскоре, зевая, мою посуду. Что ни говори, а эмоционально я выдохлась. Слишком разнервничалась ввиду минувших событий.
— Когда это началось, Смит? — вдруг строго спрашивает Рид, и я прекрасно понимаю, что конкретно он имеет ввиду.
— Первое письмо я получила в декабре.
— И ты столько молчала? — он даже не пытается скрыть возмущение в голосе.
Я передёргиваю плечами и ставлю тарелку на полотенце.
— Думаю, он просто решил напомнить о себе. Ничего страшного ведь пока не случилось…
— Смит, да ты хоть понимаешь, что творишь? — разворачивает меня к себе и серьёзно смотрит прямо в глаза.
— Я…
— Дурная совсем? Чего ты ждала? — зло произносит он и ощутимо меня встряхивает.
— Я думала, что он оставит меня в покое, — заикаясь, отвечаю я. Опускаю голову, пытаясь сосредоточиться на логотипе его футболки. — Не хотела без причины пугать Бена и Грейс.
— Без причины? — наклоняясь ближе, уточняет он.
Рид так близко, что мысли начинают лихорадочно путаться, сталкиваясь друг с другом.
— Ты прав, я должна была всё рассказать отцу, — вздыхая, признаю я, чувствуя, что от выпитого коньяка слегка кружится голова. А может и не от коньяка вовсе…
— Ты видела его у дома? — хмурится он.
— Нет, — отрицательно качаю головой.
— О чём ещё молчишь? Говори, Дженнифер! — требовательно просит он, касаясь холодными пальцами моего подбородка. Приподнимает, вынуждая таким образом смотреть только на него. И этот жест заставляет замереть от неожиданности и внезапно нахлынувших эмоций. Слишком не похоже на то, как он привык со мной обращаться.
Шум в ушах, лицо горит, тысячи иголочек под кожей… Мы снова напряжённо смотрим друг на друга. Как будто чёртово дежавю.
— Звонит и молчит, — признаюсь я, пытаясь ровно дышать и не замечать своего грохочущего сердца.
— А животные? Сколько их было? — обеспокоено интересуется он, пока я падаю куда-то в пропасть, чувствуя, как пересыхают мои губы.
— Птицы и кролик…
В его потемневших глазах мелькает неподдельная злоба.
— Всё расскажешь завтра отцу. Ты вообще не осознаёшь насколько всё серьёзно? — отчитывает меня он и, к моему облегчению, отходит чуть в сторону, отстраняясь.
Садится, достаёт из пачки сигарету.
— Как много она сказала ему? — сглатывая тугой комок в горле, спрашиваю я.
— Немного, но и этого достаточно, чтобы понять, какая твоя мать сука!
— Рид…
— Что? Как ей хватило ума покрывать такое? *****, — сжимает переносицу на пару секунд и снова смотрит на меня. — У меня, к дьяволу, слов нет цензурных…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— У неё был шок, — неуклюже оправдываю я мать. — Она ведь его любила и…
— Грёбаная чушь, Смит! — резко перебивает он. В его взгляде столько гнева, что мне становится не по себе. — Да она должна была убить его собственными руками, когда увидела, что он с тобой сделал…
Молчу.
Резко проводит ладонью по волосам, задерживая пятерню на затылке.
— Какого чёрта она не вызвала копов?
— Опасалась позора и осуждения, наверное, — едва слышно отвечаю я. Почти шёпотом, желая чтобы он не расслышал.
— Чего?
Брукс пару секунд ошарашено смотрит на меня, а потом на стакан, откуда секундой ранее пил воду. Неожиданно швыряет его в стену. Я невольно дёргаюсь от звука разбивающегося стекла.
— Он запугал её, — зачем-то сбивчиво продолжаю объясняться, и голос мой при этом дрожит.
— Это было один раз? — холодно спрашивает, поднимая на меня тяжёлый свинцовый взгляд.
Хочется спрятаться, убежать, лишь бы не отвечать на подобные вопросы… Но я киваю, обхватив себя за плечи.
— Ублюдок больной, — яростно произносит он.
А я вдруг понимаю, что он, возможно, тоже знает детали того вечера. И от этого мне становится жутко не по себе. Отворачиваюсь к раковине, чувствуя, как предательски дрожит губа. Понимаю, что стыжусь себя. Ненавижу за то, что поверила тогда в благие намерения отчима. Слишком больно до сих пор вспоминать то, что произошло на мой шестнадцатый день рождения. Боже, неужели этот эпизод будет преследовать меня всю жизнь?
— Наверху, вторая дверь направо, — сообщает мне Рид, задвигая стул.
Киваю, не поворачиваясь, и слышу, как он уходит. Медленно домываю посуду, вытирая глаза рукавом. Всё-таки вытаскиваю у него из пачки сигарету и чиркаю спичкой. Выключаю свет и сажусь на старенький табурет. Слушаю, как мирно тикают часы в прихожей. В идеальной тишине их слышно даже здесь. Смотрю на горящий в темноте огонёк и задумчиво кусаю губу. Подкладываю ладонь под подбородок и сижу в таком положении несколько минут.
Встаю и поднимаюсь наверх. Как оказалось, в гостевую комнату. Потому что из вещей здесь есть только самое необходимое. Расстилаю холодную постель и забираюсь туда прямо в одежде. Мерзлячка. Папа всегда меня так в детстве называл, потому что мне вечно было холодно.
Лежу, разглядывая потолок. Пытаюсь уснуть. Ворочаюсь. Сажусь. Потом опять ложусь. На бок. Переворачиваюсь на спину. В итоге полчаса спустя, опускаю ноги на пол, ищу тапки и решительно встаю. Не могу уснуть и всё. Уже пересчитала всех несчастных овец, баранов и их гипотетических детёнышей. Наверное, бессонница приключилась со мной из-за нового места. В доме отца я тоже не спала первые двое суток.
Тихонько ступаю по скрипучим половицам, но уже в коридоре понимаю, что Рид тоже не спит. Играет на гитаре, сидя там внизу. Беззвучно спускаюсь по лестнице и замираю в гостиной. Пару минут стою, а потом забираюсь на диван. Дверь в кухню приоткрыта, а потому я отлично слышу, как он перебирает струны. Поворачиваюсь на бок, подкладывая ладошку под щёку. Слушаю его, и по лицу снова катятся слёзы. На этот раз от обиды и досады.
Отчего-то вспоминается разом всё: «купание» в океане, ледяной душ, ремень… Его гадкие слова и обращения, отвратительное, грубое отношение ко мне. Не пойму, почему так больно. И почему так отчаянно хочется начать всё заново. С чистого листа. Обойтись без взаимных оскорблений и драк, без вечной войны. Дурная. Что вообще за мысли? Это даже звучит нереально.
Не замечаю, как проваливаюсь в царство Морфея. Вот так же в детстве папочка играл мне перед сном, когда я не хотела слушать сказки, потому что знала их все наизусть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Просыпаюсь, от того, что мне дико жарко. Толстое пуховое одеяло натянуто до самого подбородка. Откидываю его и не сразу понимаю, где вообще нахожусь. За бежевыми занавесками уже вовсю светит солнце, а потому не совсем ясно, сколько сейчас времени. Слышу какую-то возню в прихожей. Потираю глаз и встаю, зевая как кашалот. Шлёпаю туда и замираю. Брукс обувается. Уходит…
