Вождь викингов - Александр Владимирович Мазин

Еще я увидел ярла Мьёра. Ярл был без шлема, лоб рассечен, губы разбиты…

Я подумал: хорошо бы вызвать его на поединок и убить. Достойный финал моей жизни викинга. Но я так устал…

Мьёр поглядел мне прямо в глаза, сморщил нос, будто здоровенная кошка, задрал вверх замызганную кровью бороду…

И я понял: сейчас он рявкнет, перекрывая вопли и стоны несчастных, а еще через минуту нас не станет.

И тогда я понял высшую суть этого мира. То есть я знал это и раньше, но теперь именно понял. Она вошла в меня, как непреложный многовековой закон. Да, я умру. Уйду в Валхаллу или еще куда-нибудь. Или просто растворюсь в мировом эфире… Но память обо мне, о том, как я жил и как я умер, останется навсегда. Она будет жить в моих детях. Об этом расскажет Рунгерд нашему сыну. И Гудрун — нашему еще не рожденному ребенку. А те — своим детям. И я буду жить с ними, пока не прервется род. А значит, еще долго-долго, потому что здешние горние боги позаботятся о том, чтобы он не прервался. Хотя бы в память о том, как я повеселю их своей последней песней меча, если воспользоваться лексикой Лейфа Весельчака, утирающего кровь за два щита от меня…

— Мьёр! — закричал я, опережая команду ярла. — Мьёр-ярл! Поклянись молотом Тора, что наши родичи узнают, как мы умерли!

И Мьёр-ярл ухмыльнулся разбитыми в оладьи губами и прорычал:

— Они узнают! Клянусь!

Он ненавидит меня, подумал я тогда, но отказать не может. У нас одни боги. Они не поймут отказа.

Я еще не знал, насколько ошибался, когда думал, что в этом мире есть люди и герои. Нет здесь героев.

Есть только свои и чужие.

— Клянусь! — прорычал ярл.

И сразу рявкнул команду, после которой нас начали добивать. Однако за долю секунды до того, как вражеское копье с грохотом врезалось в мой щит, я услышал, как где-то вдалеке по-бычьи взревел рог.

Глава тридцать шестая

Те, кто выжил

Мне не повезло. Я не умер. Нас, восьмерых оставшихся на ногах: Стюрмира, Гримара, Хагстейна, Ове Толстого, Лейфа Весельчака, Хунди Толстого, Гуннара Гагару и меня, — взяли живьем. Зажали щитами, когда у нас не осталось ничего, даже ярости.

И тогда я наконец позволил себе потерять сознание.

Когда очнулся, мои ноги были забиты в колодки, а голова мокрехонька, а на руке — тугая повязка. Учитывая колодки, оказание мне первой медицинской не сулило ничего доброго.

Так и вышло.

— Хватит с него, — скомандовал Мьёр-ярл парню, стоявшему надо мной с кожаным ведром. — Он очухался, так что дай ему попить. Он не должен умереть от жажды. И не должен умереть быстро.

А когда я напился, ярл наклонился ко мне и прошепелявил:

— Я обещал тебе, Ульф-хёвдинг, что твоя родня узнает о том, как ты умер. И это будет интересный рассказ, потому что умирать ты будешь долго.

Руки мои были свободны, но, когда я попытался вцепиться ему в бороду, забыв о том, что моя кисть забинтована, ярл без труда перехватил мою руку. Но сразу отпустил и отодвинулся. А рука продолжала болеть. Плевать! И что там, под повязкой, тоже не имеет значения. Более того, я очень надеялся, что неслабая боль в боку и в спине — следствие по-настоящему тяжелых ран, а голова моя кружится и в глазах двоится потому, что я потерял много крови. Я теперь по-любому мертвец. И чем меньше у меня сил, тем меньше радости я доставлю врагам, умирая от пыток.

— Значит, это и есть Ульф-хёвдинг?

Еще один скандинавский персонаж. И выглядит, следует отметить, куда свежее, чем Мьёр. Просто бодрячком выглядит. Надо полагать, в общей драке он не участвовал?

А рожа определенно знакомая… Но у меня — проблемы со зрением. Не разглядеть. И даже толком не проморгаться. Ресницы слиплись от грязи и крови.

— Да, ярл. Это он, — с неохотой подтвердил Мьёр, выпуская мою руку.

— Я думал, он покрупнее, — заметил свеженький ярл. — Я не прочь поговорить с твоим пленником. Хрёрек Сокол рассказал о нем много занятного. А еще лучше — отдай его мне.

— Нет! — отрезал Мьёр. — Из-за него я потерял большую часть своих людей… Лучших из них. И он убил сына моей сестры. Я не отдам его тебе, Халлбьёрн-ярл!

Точно! Халлбьёрн, как его там… Шейный Платок! Представитель главного датского конунга, который приезжал к Рагнару качать права и отказался драться с Иваром. Последнее — исключительно разумный поступок.

— Он — мой кровник, ярл! — гнул свою линию Мьёр. — И он больше не человек Хрёрека, а, как мне сказали, человек Ивара Бескостного, брата Сигурда Змееглазого, который Хрёрека убил.

— Что?! — вырвалось у меня. — Хрёрек погиб? Как?

— Он имеет право знать, — заметил Халлбьёрнярл. — Я расскажу ему.

— Рассказывай, — равнодушно согласился Мьёр. — Мне какая разница?

— Я не могу рассказать тебе, как он умер, — сообщил Халлбьёрн. — Но могу сказать — где. Сигурд Рагнарсон напал на него у побережья Фризии.

— Ты сам это видел, ярл?

Мьёр оживился. Только что я считал себя мертвецом, и он это видел. А теперь я спрашиваю об участи Хрёрека. Это хорошо. Для Мьёра. Любопытство — свойство живых. А пытать живого куда интереснее, чем мертвеца. Но в Хель Мьёра! Хрёрек… Нет, не верю, что его убили. Мне легче поверить в собственную смерть, чем — в его. Если и есть в этом мире человек, который стал мне как отец, то это не Стенульф, а именно Хрёрек. И будь он на моей свадьбе, я не валялся бы сейчас забитый в колодки. Хрёрек Сокол… Если это правда… Нет, все равно не верю!

— Ты видел это, ярл?

— Я — нет, — качнул головой Халлбьёрн. — Но многие видели.

Так, уже легче. Значит, это просто слухи.

— Из этих многих кто-то видел, как умер Хрёрек?

— Ты шутишь, хёвдинг, — одобрительно произнес Халлбьёрн. — Не всякий смог бы шутить, услышав такое. Тем более — в твоем положении.

Я сглотнул. Вернее, попытался. Во рту было сухо, как в гобийском солончаке, хотя мне только что дали попить.

— Что же видели те, кто видел? — прохрипел я.

— Они видели, как три корабля Хрёрека-конунга сошлись в битве с восемью большими драккарами Сигурда Змееглазого, чей флаг реял над самым большим из драккаров. Битву наблюдали с двух кнорров, которые шли мористее, и люди на кноррах видели все так же хорошо,