"Две жизни" (ч. I, т.1-2) - Конкордия Антарова (Кора)

— Я вовсе не завидую и не ревную. Мне никогда не могло бы понравиться, чтобы на меня смотрели не как на живую, горячую женщину, а как на изваяние, — возбуждённо ответила мне Жанна. — Я, конечно, признаю все превосходные качества Анны. И мы такие разные, что о дружбе между нами не может быть и речи. Но я, конечно, всецело чувствую себя обязанной её отцу и знаю свой долг.

— Как вы можете понимать свой долг, — перебил я Жанну, — если у вас нет чувства простого уважения к чужой жизни, к чужой душе? Конечно, можно быть грубым и малокультурным существом и не различать ничего, кроме своих эгоистичных желаний. Неужели вы именно таковы? Неужели вы позабыли все свои слезы на пароходе, все муки, стоило вам почувствовать почву под ногами?

— Нет, Лёвушка. Я сейчас только начинаю отдавать себе отчёт, что какая-то сила — помимо моей воли — заставляет меня повиноваться турку. Я понимаю, что он ужасен, хочу защитить от него Анну и вовсе в данный момент не хочу, чтобы он был её мужем. Но что-то находит на меня, мозги мои темнятся, и я нехотя ему повинуюсь.

— Найдутся люди сильнее вас и защитят Анну от интриг. Речь не о ней, а только о вас одной. Всё зло, которое выдумаете причинить ей, ляжет на вас одну, милая, бедная Жанна. Оглянитесь вокруг. Кто и что есть у вас в мире, кроме горсточки спасших вас людей? Если они отвернутся, что вас ждёт? И как вы можете жить с таким раздвоением внутри? Вы лицемерно обнимаете Анну и плетёте вокруг неё паутину предательства.

Жанна молчала и о чём-то напряжённо думала. Я же снова призывал всем сердцем своего далёкого друга.

— Лёвушка, я понимаю всё, но поймите и вы. Как только я вижу турка, я немею, каменею и ухожу с какой-то навязчивой мыслью, что должна привести его к Анне так, чтобы никто этого не знал. Сейчас я ни за что этого не сделаю; но как только его увижу, — обо всём забываю и живу одной этой мыслью.

— Да ведь это гипноз какой-то! Вы подумайте, мог бы турок мне, князю или кому-то ещё так приказывать? Ведь надо носить в себе много зла, чтобы чужая воля могла им воспользоваться.

Долго ещё я убеждал Жанну, но её обещания не видеться более с турком казались мне шаткими и не внушали веры.

Кое-как высидев с нею завтрак, за которым я едва мог проглотить что-то из вежливости, я ушёл домой, решив всё рассказать И.

У калитки я встретил посыльного из цветочного магазина, взял у него прелестное деревце тёмной сирени и отнёс в комнату Ананды, где очень хорошо пристроил его во второй комнате на низкой, тяжёлой скамеечке, похожей на фиолетовый камень.

Вскоре, в типичной константинопольской тележке, слуга привёз мои тайны в артистической упаковке. Я развернул покупки, поставил на стол в первой комнате, где они показались мне ещё красивее, и пошёл к себе за кольцом и к князю за салфеткой.

Князь был очень удивлён моей просьбой, спрашивал, не надо ли тарелок и скатерти; но я сказал, что спрошу И., и если надо, приду ещё раз.

Войдя в комнату Ананды, я раскрыл футляр и чуть не выронил его от удивления и восторга.

В золотое, точно кружевное кольцо были хитро врезаны фиалки из аметистов. А спереди, из выпуклых же аметистов, была сложена крупная буква А, усеянная мелкими бриллиантами. И так же — чередуясь — шли аметисты и бриллианты по краям всего кольца, образуя какую-то надпись на неизвестном мне языке.

Я понял, что кольцо предназначалось капитаном Анне. Но подарить его хотел капитан-тигр, которого я знал вчера; а не тот капитан-страстотерпец, которого я видел сегодня.

Держа кольцо в руке, я задумался о непонятном вращении судеб человеческих; и о том их неизбежном земном конце, о котором никто, никак и ничего не знает, но миновать которого нельзя, и что жизнь у всех разная, но умирают и родятся все одинаково.

Вошедший тихо И. пробудил меня от моих печальных грёз.

— Вот так тайна, Лёвушка! Ананду это поразит. Ты и сам не знаешь, что скажут ему твои подарки. Кто дал тебе это кольцо? Ты не мог купить такую ценную вещь. Но, Боже мой, да где же ты это нашёл? — тихо прибавил он, внимательно рассматривая кольцо.

— Ничего не могу сказать вам, Лоллион. Кольцо не от меня. Но кто даёт его Ананде, я сказать не могу. Но это ещё не всё. Вот на том фиолетовом блюде, под тортом, портрет женщины красоты неописуемой. И вся беда в том, что она как две капли воды похожа на Анну. Я знаю, что вы верите в случайность этого совпадения, верите, что я отнюдь не думал принести сюда что-то для Ананды с какой-нибудь таинственной эмблемой. Но и это ещё не всё. Пойдёмте в другую комнату.

Лицо И. слегка омрачилось. Я открыл дверь и указал ему на деревце сирени, которое наполняло ароматом всю комнату. Усевшись на табурет у самой двери, я ждал, что скажет мне И. Он же, подойдя ко мне, нежно обнял меня и поцеловал в голову.

Не знаю, что сталось со мной. Но я заплакал и рыдал так, как после уже ни разу в жизни не плакал. Всё скопилось в этих слезах. Перенесённые волнения, страх, разочарования, горечь от последнего разговора с Жанной — всё вылилось из меня, точно прямо из сердца моего хлестала кровь.

— Мой дорогой брат, мой милый друг. Перестань плакать. Тебе пошёл 22-й год. Ты прожил младенчество, детство, юность и вступаешь в зрелость. Только три первые семилетия — юность человека, и ты их прожил, мало сознавая ценность жизни. Но после 28 лет никто уже не может сказать, что он юн. Твои слезы сегодня — это пожар, в котором сгорели три твоих семилетия полусознательной жизни. Начинается твоя зрелость, ты входишь в полное сознание, в полосу наивысшего развития всех твоих сил, наивысшей деятельности и труда.

Никогда больше в тебе не мелькнёт сомнение, нужно ли страдание человеку, чтобы идти выше и чище в своём творчестве. Оглянись назад, — отдашь ли ты своё теперешнее понимание счастья и жизни за то, чем жил ты 21 год? Быть может, у капитана, которому ты так сострадаешь, ещё больше причин для горечи, ведь он дольше твоего жил полуживотной жизнью, даже не представляя себе, в чём её истинный смысл, наполняя дни пустотой, а то и разгулом страстей.

Но не все идут путём страдания. Посмотри пристально на князя, и ты увидишь существо, идущее путём радости.

Пойдём отсюда, друг. Твои слезы сожгли в тебе сознание мальчика, и ими же начался твой новый путь мужчины. Пусть их огонь горит в тебе всегда не как потоки слез, а как великая сила любви, когда сердце раздвигается всё шире, готовое вместить весь мир, с его страданием и радостью.

Мы вышли из комнат Ананды, переоделись, зашли к князю сказать, что И. обедать не будет, и поехали на пристань. По дороге я успел рассказать И. о свидании с Жанной и разговоре с ней.

Когда мы подошли к пристани, пароход уже почти пришвартовался. Я искал внизу высокую фигуру Ананды, но мне послышался его голос откуда-то сверху. И действительно, я увидел его на верхней палубе, откуда он махал нам белой шляпой. Рядом с ним стоял юноша, высокий, худощавый, с красивым лицом. Я вспомнил, что Ананда везёт сюда своего приятеля-доктора.

Пока мы ждали Ананду, некоторое чувство стеснения перед ним и его спутником, род какого-то страха, что я буду теперь дальше от И., проникли в моё сердце, и я робко прижался к нему. И. точно понял моё детское чувство и пожал мне руку, ласково улыбаясь.

Ананда сразу же покорил меня простотой своего обращения. Он сердечно обнял И. и меня, блестя своими глазами-звёздами, просил принять в наше дружеское братство своего спутника и так комично шепнул мне, что привёз в подарок новую шапку дервиша, что я залился смехом, взял у него из рук пальто и саквояж, сказав, что уж, наверное, шапка здесь и я очень прошу не лишать меня привилегии нести её самому.

Капитан — всегда и обо всём помнящий друг — прислал на пристань верзилу, который взял вещи и сказал, что всё доставит сам.

Налегке, пешком, мы пошли домой. Ананда очень обрадовался тому, что будет жить не в отеле, а в тихом доме вместе с нами. Расспросив обо всех, кто нас окружает, он заговорил об Анне и её отце. Узнав про магазин, он покачал головой, но ничего не сказал.

Дальше он стал говорить с И. на неизвестном мне языке, а его спутник, подойдя ко мне, спросил, бывал ли я раньше в Константинополе. Он, как и я, мало, видел свет; сам он англичанин, но вырос и учился в Вене, где и познакомился несколько лет назад с Анандой.

В прихожую Ананды мы вошли все вместе, но спутник его прошёл прямо к себе по крутой винтовой лестнице.

Ананда, оглядевшись, укоризненно посмотрел на И.

— Я и пальцем не шевельнул. Хозяйничали князь и Анна, да вот этот мальчик, самую большую каверзу которого вы отыщете на дне этого блюда, когда съедите торт, — сказал И.

Ананда пристально поглядел на меня, на блюда и кувшин, протянул мне свою руку и поцеловал, благодаря за внимание, за тонкость вкуса, — но… несколько браня за расточительность.

— Я ведь не принц, чтобы встречать меня такими царскими подарками, — сказал он с обаятельной улыбкой, но покачивая головой.