Сладкий папочка - Лиза Клейпас

– Точно. Но с другой стороны... поесть-то нам ведь действительно нужно. – Он взглядом скользил вниз по моему телу. – И слишком уж ты красивая, чтобы сегодня вечером оставаться дома. – Он положил мне руку на поясницу и слегка надавил на нее. – Давай уйдем отсюда.

Его машина стояла на подъездной дорожке. Гейдж обычно ездил на «майбахе». Это автомобиль для состоятельных людей, которые не любят выставлять напоказ свое богатство, а потому «майбах» в Хьюстоне видишь нечасто. Где-то примерно за триста тысяч долларов ты приобретаешь такой непритязательный с виду автомобиль, что служащие парковок редко его ставят в один ряд с «БМВ» или «лексусами». Салон отделан лайковой кожей и отполированным до блеска падуком, доставленным из джунглей Индонезии на спине белых слонов. А еще там есть два видеоэкрана, два держателя для бокалов шампанского и встроенный мини-холодильник для маленькой бутылочки водки «Кристалл». И все это разгоняется до шестидесяти миль менее чем за пять секунд.

Гейдж усадил меня в свой автомобиль с низкой посадкой и пристегнул на мне ремень безопасности. Я с наслаждением откинулась на сиденье, вдыхая запах гладкой кожи и разглядывая приборную доску, напоминавшую панель управления небольшого самолета. «Майбах» мягко заурчал, и мы тронулись.

Одной рукой управляясь с рулем, другой Гейдж взял с центральной панели какой-то предмет, оказавшийся сотовым телефоном, и оглянулся на меня:

– Ничего, если я сделаю один короткий звонок?

– Конечно.

Мы выехали из центральных ворот. Я смотрела на проплывающие мимо особняки, на ярко-желтые прямоугольники окон, на пару, прогуливавшуюся с собакой вдоль улицы. У кого-то обычный вечер... а у кого-то творятся невероятные вещи.

Нажав на кнопку, Гейдж быстро набрал уже введенный в память телефона номер. Ему ответили, и он без предисловий заговорил в трубку:

– Пап, я два часа назад вернулся из Нью-Йорка. Еще даже вещи не распаковал. Возможно, тебя это поразит, но я не всегда действую в соответствии с твоими желаниями.

Черчилль что-то ответил.

– Да, – сказал Гейдж, – я это понял. Но предупреждаю – впредь устраивай свою личную жизнь, черт тебя дери, а в мою не вмешивайся. – Он со щелчком захлопнул телефон. – Старый черт, – пробормотал он.

– Всюду сует свой нос, – поддакнула я. У меня дух захватило от того, что я, оказывается, часть его личной жизни. – Он таким образом проявляет свою любовь.

Гейдж бросил на меня насмешливый взгляд:

– Это правда.

Тут меня осенило.

– А он был в курсе, что ты собираешься порвать с Донелл?

– Да, я ему доложился.

Выходит, Черчилль все знал и не сказал мне ни слова. Убить его мало!

– Так вот почему он стал таким благодушным после телефонного разговора с тобой, – сказала я. – Видно, не очень-то он жаловал Донелл.

– Вряд ли ему вообще было до нее дело. А вот тебя он очень любит.

Я не могла сдержать восторга, как невозможно унести в охапке сыплющиеся из рук тяжелые плоды.

– Черчилль многих любит, – тотчас парировала я.

– Вообще то нет. Он почти со всеми довольно сдержан. Я в этом смысле пошел в него.

Мне грозила опасность, которая заключалась в моей готовности говорить с ним о чем угодно, чувствовать себя с ним свободно. Но очень уж роскошным темным коконом была машина, а я буквально таяла, ощущая близость с человеком, которого едва знала.

– Все годы, что я с ним знакома, он постоянно рассказывал о тебе, – проговорила я. – О твоих братьях и сестре тоже. Всякий раз, являясь в салон, он предоставлял мне отчет о своих близких. У меня складывалось впечатление, будто ты с ним постоянно ведешь какой-то нескончаемый спор. Но при этом было видно, что он гордится тобой больше, чем другими. Даже его жалобы на тебя и сетования звучали как хвастовство.

Губы Гейджа слегка растянулись в улыбке.

– Он обычно не слишком разговорчив.

– За маникюрным столом люди говорят такое, что тебе и не снилось.

Гейдж, не отрывая глаз от дороги, покачал головой:

– Вот уж не ожидал, что отец будет делать маникюр. Когда я впервые об этом услышал, то задумался, что ж это за женщина, которая смогла подбить его на такое. Как ты можешь догадаться, в семье это обсуждалось со всех сторон.

Мне было очень важно, что думал обо мне Гейдж.

– Я никогда ни о чем его не просила, – заволновалась я. – И никогда не рассматривала его как... ну, как какого-то сладкого папочку... он мне никогда не делал никаких подарков, ничего не...

– Либерти, – мягко остановил меня Гейдж, – все в порядке, успокойся. Я это уже понял.

– Ох, – протяжно вздохнула я. – Представляю, как все это выглядело.

– Мне сразу же стало ясно, что ничего такого между вами нет. Я исходил из того, что любой мужчина, который спал с тобой, никогда бы не выпустил тебя из своей постели.

Молчание.

Это намеренно провокационное замечание разбило ход моих мыслей надвое. С одной стороны, я испытывала желание, с другой – глубокую неуверенность в себе. Я не помню, чтобы так хотела кого-то (если такое вообше случалось), как хотела Гейджа. Но я его не устроила бы в постели. Я была неопытна, ничего не умела. Во время секса я слишком легко отвлекалась и никогда не могла блокировать свое причудливое сознание, заставлявшее меня вдруг прямо во время процесса обеспокоиться: «Подписала ли я Каррингтон разрешение на экскурсию?» или: «Интересно, выведут ли в химчистке кофейное пятно с моей белой блузки?» Короче говоря, как любовница я никуда не годилась. И мне не хотелось, чтобы этот мужчина знал об этом.

– Так будем обсуждать это? – спросил Гейдж, и я сообразила, что он имеет в виду поцелуй.

– Что? – тем не менее спросила я.

Он тихо рассмеялся.

– Значит, нет. – Сжалившись надо мной, он сменил тему, поинтересовавшись успехами Каррингтон в школе. И я, испытав облегчение, рассказала ему о проблемах сестры с математикой, затем разговор плавно перешел на наши школьные воспоминания, и вскоре Гейдж уже развлекал меня рассказами о всяких историях, в которые он со своими братьями попадал в детстве.

Я и не заметила, как мы оказались у ресторана. Пока швейцар в форменной одежде помог мне выбраться из машины, другой взял у Гейджа ключи.

– Если хочешь, можем пойти куда-нибудь в другое место, – сказал Гейдж, беря меня под локоть. – Если тебе здесь не нравится, только скажи.

– По-моему, здесь чудесно.

Это был современный французский ресторан со светлыми стенами и столиками, покрытыми белыми скатертями, где музыкант играл на пианино. Когда Гейдж объяснил женщине-метрдотелю, что количество персон для застолья, заказанного на имя Тревисов, сократилось с девяти человек до двух, она подвела нас к одному из маленьких столиков в углу, частично скрытому ширмой в виде занавеса, создающей уединение.