Божьим промыслом. Стремена и шпоры - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так и пошли они втроём к воротам цитадели. Три тёмные фигуры. Грифхоппер нес фонарь, он и капитан закутались в плащи, надели капюшоны.
Бог даст и стражникам будет лень разглядывать их — в темноте-то. А если разглядят, у Кохнера была на тот случай сказка, что это его товарищи, соседи, желающие тоже записаться в стражу. Генерал вздохнул: лишь бы толстяк не подвёл. И если всё ему нынче удастся, то до завершения задуманного им останется всего два шага.
Ожидание. Когда всё сделано и от тебя более ничего не зависит, а зависит лишь от других людей, ожидание становится тягучим и долгим. Лет десять назад он бы сам пошёл вместе с Нейманом, лишь бы не считать бесконечные проклятые минуты. Но не теперь. Теперь генерал просто не мог себе такого позволить. Его люди должны знать, должны быть уверены, что с ним всё в порядке и что он с ними. И генерал стал во второй раз за ночь читать молитву. Посидел в седле, но усидеть не смог, спешился и стал поначалу прохаживаться, думая, прикидывая: ну, вот теперь-то Нейман должен уже подойти к воротам.
А тут дождь полил сильнее, и он не удержался и пошёл с одним лишь Хенриком на место, где у угла дома прятались Дорфус и кавалеристы Юнгера. Но дойти не успел, когда услышал голос Дорфуса.
— Сигнал! — он почти кричал. — Видели, ребята? Юнгер, вы видели?
— Видели, видели! — уже во весь голос, не скрываясь, так же громко отвечал кавалерист. — А ну-ка, ребята, в галоп! Вперёд! Пришпорили! Пришпорили!
И сразу кони срываются с места один за одним, и цокот десятков копыт разрывает тишину ночи.
— Только осторожно, темно же, а мостовая мокрая, — говорил им вслед майор и тут же, поворачиваясь назад, размахивал лампой, продолжал: — Полковник Рене, ваше дело пришло, поспешайте.
Глава 38
Ему очень хотелось пойти с первым отрядом Рене, но это было бы глупо, он со своей хромотой вряд ли поспевал бы за почти бегущими солдатами. Так что генерал с видимым спокойствием подождал, пока Хенрик сбегал за конём, потом сел в седло и уже не спеша, шагом, подавляя в себе желание пришпорить коня, поехал к воротам. Мимо него проехал на коне Вилли, он узнал его по молодому звонкому голосу; тут же за своим капитанам скорым шагом проходили в темноте мушкетёры. Прошли вперёд, лишь угольки тлеющих фитилей иной раз мелькали из-под плащей в темноте да запах дыма от них же плавал в сыром воздухе дождя, потом мимо него простучали тяжёлыми башмаками последние пехотинцы, и ещё издали барон услышал, как с характерным пощёлкиванием в петлях и с натужным громким скрипом стали отворяться большие ворота. И оттуда же через дождь долетали до него крики и брань, железо падало на мостовую, в общем, дело было сделано. Когда к нему подскакал вездесущий фон Флюген, генерал уже знал, что он ему скажет.
— Ворота открыты, генерал! — прокричал юноша. — Стража пленена!
— Отлично; теперь найдите Рене и Дорфуса, скажите, чтобы взяли под контроль все ворота цитадели, я не хочу, чтобы городские офицеры разбежались отсюда. Всех их под замок.
На воротах его уже встречал Вилли.
— В комендатуре был двадцать один человек, я всех арестовал. Оружие отобрал, — сообщил он.
— Ловко! — похвалил его генерал. — И что, всё это офицеры?
— Да Бог их разберёт, я не рассматривал, некогда было; кажется, не все. Кажется, и солдаты там есть.
— А где же эта комендатура?
— Да вот же она, — капитан махнул рукой. — Пятьдесят шагов, вон, где окна горят.
— А где Рене?
— Поехал с Юнгером остальные ворота брать.
— Отлично, — ещё раз похвалил барон своего молодого офицера и поехал в комендатуру.
Печурка была мала, вряд ли она могла прогреть такое большое помещение, тем не менее, холодно тут не было. Может потому, что тут собралось полсотни людей. Мушкетёры, люди из рот Неймана, составляли охрану, а за длинными столами на лавках сидели местные. Были они в кирасах, но без шлемов, и даже у офицеров отобрали оружие. Горожане были хмуры, почти не разговаривали, и все как один обернулись на барона, когда тот вошёл в помещение.
Когда генерал проходит мимо пленных горожан, те отворачиваются с негодованием: дескать, видеть тебя не желаем!
Волков же улыбается. И останавливается возле одного из офицеров, заглядывает тому в лицо и, хоть офицер к нему и не поворачивается, узнаёт того.
— О, знакомые всё лица, — смеётся барон. — Кажется, мы с вами встречались. Извините, не припомню вашего имени… А звание ваше, по-моему, майор…
— Да, я майор Баумкоттер, заместитель командира городской стражи…, — нехотя пробурчал офицер.
— Верно-верно, Баумкоттер, — вспомнил генерал, — и приходили вы ко мне на званый ужин, чтобы сказать, что ужинать со мной не желаете.
— Так и было, — отвечал майор. Он всё ещё не желал ни встать, ни посмотреть на собеседника, так и сидел, пялясь перед собой. И всем своим видом выражал непреклонность.
— Ну, друг мой, не злитесь, умерьте свою ярость; ярость нужно было проявить чуть раньше, когда мои люди ворота открывали, но тогда вы, видно, ещё не разъярились как следует; а теперь-то что яриться, уже поздно, теперь лучше выказывать дружелюбие, — Волков снисходительно похлопал его по плечу.
А у майора вдруг взыграли чувства, может, от обидных слов генерала, а может, от его похлопывания по плечу, и он, отведя от себя руку Волкова, вскочил и выпалил:
— Дружелюбия не ждите от меня! Уж я вижу, к чему приводит дружелюбие к вам, к союзничкам. Таких, как вы и ваш курфюрст, союзников только дьявол мог нам подсунуть.
Хенрик и Максимилиан двинулись было к возмущённому пленному, а фон Готт на всякий случай уже и кинжал из ножен потянул, но генерал остановил их жестом и, продолжая улыбаться, только на сей раз улыбкой нехорошей, произнёс:
— Ах вот вы как заговорили, майор Баумкоттер? — он приблизился к нему и, заглянув майору в глаза, продолжил: — Союзнички вам не угодили, значит? Нехороши для вас мы? А вы, значит, чисты? Мы плохи, а вы честны? Да? А не вы ли, честные
