Страсти по Фоме. Книга 1 - Сергей Викторович Осипов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Врага главное накормить, Доктор, и он станет твоим рабом! — вывел Фома формулу мирного сосуществования.
Если твари запретить отращивать что-либо кроме окорока, то получается неплохая полевая кухня. Два раза в день по бифштексу с задницы, чего тварь даже не замечала при ее регенерации — золотой по нынешней ситуации! — и отсутствию боли. Фома сразу понял, что так протянуть можно сколь угодно долго, охотиться не надо, таскать и хранить тоже, не портится. Это был клад — мясо на гидропонике!
Дни потекли однообразно, уныло, но сытно. Утром Фома, отвалив камень от входа в пещерку, где прятался, кричал: мясо! — или: жрать! Буря выскакивал из-за ближайшего валуна, подставлял свой сочный филей, потом, недовольно ворча (правда, только первые несколько процедур, пока не уловил связь с кормежкой), отправлялся на «регенерацию» и одновременно за горючим материалом на вечер, а Фома готовил барбекю.
Через четверть часа они, урча, уплетали удивительно вкусное и нежное мясо. Буря за это время нарастил такие оковалки на заднице от постоянного подрезания, что аргентинские и новозеландские буренки (потому-то он и стал Бурей) по сравнению с ним казались подиумными эгоистками на диете, променявшими свое филей на дефиле.
После завтрака они отправлялись на поиски телепорта, каждый день выбирая новое направление. Вечерние и утренние медитации Фомы на предмет перехода отсюда прекратились, поскольку ни к чему не приводили. После огромного куска мяса он засыпал на медитации, как сурок, что было крайне опасно, а до завтрака и ужина он решительно не мог думать ни о чем, кроме завтрака и ужина. Поэтому надежда была только на телепорт, который Ассоциация оставляла во всех реальностях для внештатных ситуаций.
Вечером усталый Фома взбирался на неутомимого Бурю, командовал «домой!» и тот скакал во весь опор обратно к стойбищу, мечтая встать в любимую позу. Он почитал Фому магом, правда, глупым, это читалось на его морде, становящейся все более сытой, ленивой и развратной, но при этом — странно! — не теряющей своей дикости, природа!..
При отсутствии вегетативной чувствительности, то есть, чувства боли, Буря возможно не связывал унизительную процедуру с безумно вкусным мясом. Он мог отследить только последовательность, сначала его бьют по заду, потом кормят мясом. И никогда наоборот. Поэтому на его морде отпечаталась твердая решимость вставать в эту позу, когда бы хозяин не попросил. Впрочем, на морде его хозяина была такая же решимость, и эта совместная решимость порождала несокрушимость.
— Это же скатерть-самобранка, Док! Именно об этой реальности повествуют русские народные сказки…
На этом Фома особенно настаивал, видя, что Док не в восторге от его открытия, — на народности этого обычая.
— Мы в своей родной стихии, сказочной! Было бы странно не воспользоваться этим чудом. Может, нам скатертью его звать? Скатерть! Ко мне!
Вечно голодный Буря, которому было абсолютно все равно, как его зовут — Стейк, Фастфуд, Скатерть, лишь бы кормили, уже вилял задом перед ними, пуская слюни ниже колен. Свой кусок он уже сожрал и теперь косил голодным взглядом на кусок Доктора. Доктор от него наотрез отказывался и теперь Буря не спускал с него глаз.
— Вот почему он всегда голодный, а все равно толстый, а Док? Загадка…
Фома сыто встречал вечернюю зорьку, лежа на завалинке, роль которой выполняли нагретые за день камни возле входа в пещеру. Доктор вышагивал по периметру и загадки разгадывать не хотел, он по обыкновению сулил неприятности.
— Ну с ним понятно, троглодит, но ты-то сам разве не понимаешь, кого ты ешь? — спросил он у разомлевшего Фомы.
— Док, какая разница кого, главное питательно! — цыкал тот зубом.
— Ты каннибал, Фома! Самоед! Ты пожираешь самоё себя!..
Доктор уверял, что подобные твари копируют не только внешний вид, но и внутреннее, так сказать, содержание, вплоть до малейших привычек, а это смертельно опасно. Фома, разомлев, грел бока, его клонило в сон от огромного куска мяса и резоны друга о том, что белок этой твари репродуцирован из его виртуального белка, дрёмы не разгоняли, наоборот, видения становились все более спиралевидно закрученными, как ДНК, которые якобы копирует тварь.
И потом если он ест свой же белок, то тогда о какой экологической катастрофе идет речь?
— Катастрофа самоедства! Это никогда ни к чему хорошему не приводило, Фома, как ты не поймешь?! В любом просвещенном обществе, в любой самой отсталой конфессии это грех или мракобесие, ты ведешь себя как каннибал!..
Но Фома не понимал, как может считаться грехом попытка выжить. Неизвестно, как бы себя вели в подобной ситуации служители культов, не говоря уже о просветителях. Скорее всего, с голодухи, они приветствовали бы это либо как благодать либо как научное открытие, расширяющее горизонты сознания, но в любом случае не отказались бы от свежеприготовленного мяса. Вот и Синдбад, зачем-то вспомнил он, летя на птице Рух, скармливал свое мясо не только ей, но и себе.
— Насколько мне известно, она не приняла его дары и отрыгнула, — заметил Доктор.
— Ну и я отрыгну, Док, дай только выбраться отсюда! Ей-богу, так отрыгну!..
И Фома сыто рыгнул в доказательство, а потом все-таки уснул под нудные нотации Доктора о том, что он снова создает причинно-следственную связь, и теперь эта тварь будет преследовать его во всех реальностях до скончания века…
Хорошо, что он, наученный многократным и довольно горьким опытом переходов, вываливаясь в очередную реальность держал Ирокез наготове. Это спасало его жизнь много раз, в зависимости от того, какая реальность появлялась перед ним, допотопная или высокотехнологичная, Ирокез становился то дубиной, то лазером и всегда был на высоте актуальности…
Он шел по запутанным коридорам странного дворца полуодетый, с полотенцем на шее, словно из бани. Сработало и выручило какое-то шестое чувство. Еще не поняв, что и как, он выставил клинок и отбил колющий удар, направленный прямо в грудь, потом, сразу, еще один рубящий. Еще и еще отражал он удары, но первый удар он все-таки пропустил, рикошетом,
