Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны - Василий Звягинцев

с выражением прочитал Воронцов.

– Интересно. И кто же это? Что-то вертится в голове, а не вспомню с ходу.

– Тютчев. Говорят – второй на самом деле русский поэт, после Пушкина, только недооценённый.

– Очень возможно. А откуда строфа – я вспомнил. Это Пикуль. «Битва железных канцлеров». Там Горчаков с Тютчевым о Бисмарке говорят…

– Примерно так. Я всегда говорил, что зря нынешнюю молодежь хают всячески. Ничем вы не хуже нас, просто другие немного. Я это к чему вспомнил, Тютчева в смысле. С Ибрагимом нашим, Катранджи, сумели мы без шума и драки наладить вполне человеческие отношения, которые крепнут с каждым днём. Особенно если ещё именно этой самой любовью, матримониально то есть, наш союз скрепить. С Арчибальдом всё образовалось. Так чего же теперь этого романтично настроенного господина Сарториуса не привлечь под свои знамёна? Негласно пока, разумеется, но так всё сообразить, чтобы эти самые «межимпериалистические противоречия» он до крайнего предела довёл, а уж насчёт «Coup de Grace»[178] мы сами озаботимся…

Фёсту было сейчас очень приятно смотреть на адмирала. Он словно помолодел лет на десять, и в глазах мелькали столь редко там последнее время появляющиеся чёртики. Явно только что высказанная им идея ему самому нравилась. А главное – она должна была осуществляться в пространстве «реальных возможностей», без привлечения каких-то потусторонних сил. Клинок против клинка, и ничего больше.

Не раз Фёста удивляла избранная Воронцовым позиция. Не то чтобы «над схваткой», а как бы немного «сбоку». Он понимал, конечно, что Дмитрий – человек несколько другого типа, чем остальные «братья». И по воспитанию, и по отношению ко всей этой истории с агграми и форзейлями вообще.

То, что он придумал «Валгаллу» в качестве особой, в своём роде экстерриториальной базы «Братства» уже сыграло и будет дальше играть свою и стабилизирующую, и морально укрепляющую роль. Но самому вечно изображать «Летучего голландца», который уже год скитаться по морям вроде бы и без цели, воплощая собой мэхэновскую теорию «Fleet in being»[179] – должно было бы уже и надоесть. Впрочем, ведь никто точно не знает – чем именно занимается Воронцов в те промежутки времени, когда он предоставлен самому себе, имея в своём распоряжении всю техническую базу «Братства», да ещё и какие-то свои личные отношения с Замком, наверняка существующие, хотя бы потому, что рядом с ним всегда жена Наталья Андреевна, тоже ведь по сути являющаяся неким подобием Арчибальда…

Фёст поймал себя на том, что сейчас уподобился деятелям сталинского, и не только сталинского времени, с глубоким подозрением относившимся ко всем, кто «был в плену, на оккупированной территории, за границей». Причём не важно, по какой причине человек за этой границей побывал, в качестве эмигранта или в служебной командировке по линии даже и самого НКВД. Штирлица вон тоже после войны посадили, может быть, даже и правильно. Мало ли, что ты там какие-то задания руководства выполнил, главное – ты двадцать лет в РСХА работал, до штандартенфюрера дослужился, то есть, по сути, фашист похуже какого-нибудь полицая с тремя классами образования.

И не в том дело, что Ляхов подозревал старшего товарища в каких-то неблаговидных деяниях или интригах – ему просто хотелось знать о нём как можно больше, в том числе и об «обратной стороне Луны».

И вот теперь вроде Дмитрий Сергеевич решил тряхнуть стариной, лично поучаствовать в новом непростом деле. Как раз ему по уму и характеру. Никому при этом до конца не раскрыв своих планов.

Вообще открытие Фёста, подкреплённое полученной из Замка подробной и точной информацией, – именины сердца для конспирологов всех мастей, если бы они о нём узнали, конечно. Оно отвечало запросам и теоретическим построениям кого угодно – поклонников теории заговора «сионских мудрецов», адептов возрождения ордена розенкрейцеров или тамплиеров, и более рациональных сторонников абстрактно понимаемой, воплощающей все непознанные нюансы политической истории «мировой закулисы».

Даже коммунисты обрадовались бы, получив подтверждение марксистско-ленинской теории об империализме, как высшей стадии капитализма, загнивающего, катящегося в пропасть и так далее. Но, самое интересное – так оно и было на самом деле. То есть вся деятельность организации господина Сарториуса, представлявшей (наряду с «Хантер-клубом») ещё как минимум два тайных нервных узла пресловутой, существующей в разных видах чуть ли не от начала времён «Системы» (глиняные таблички с докладными её агентов найдены даже при раскопках таинственного города Ур), была развёрнутым ответом на вопрос: «А что делать дальше?» И каждая историческая эпоха, каждый фазовый переход приносили на него новый ответ.

В шестидесятые годы у думающих студентов, успевших на первом-втором курсах овладеть основами диалектики, был очень в ходу вопросик, позволявший капитально отвлечь преподавателей от темы очередного семинара: «А что будет после коммунизма?» Вопрос, инспирированный не какими-нибудь «западными голосами», а лично Никитой Сергеевичем, только что объявившим дату наступления означенной формации, как бы и окончательной, поскольку о каких-то других только Ефремов смутно намекал в «Туманности Андромеды». Так что тогдашние советские студенты, хоть и валяли дурака, но сильно предвосхитили господина Фукуяму с его «Концом истории».

С коммунизмом разрешилось как-то само собой, остался империализм, и вопрос теперь касался уже его исторической судьбы.

Любой нормальный человек, наделённый мыслительными способностями, знанием мировой истории и умением строить силлогизмы и находить аналогии, отлично представлял, что и без всяких коммунистов крах «последней эксплуататорской формации» неизбежен, как солдатский дембель. Смешно же представить, что так и будут столетие за столетием бегать по кругу, как карусельные лошадки, «ежедневно и ежечасно», как писал товарищ Ленин, «порождая капитализм». Темпы исторического прогресса, как известно, всё ускоряются, словно бы сами по себе, и столько времени, как первобытно-общинному или рабовладельческому строю, капитализму никто не даст. Что-нибудь с ним обязательно случится, причём, судя по множеству признаков, в самое ближайшее время.

Произойдёт ли на очередном витке диалектической спирали новая социалистическая революцию, теперь, в полном соответствии с теорией, не в отсталой аграрно-феодальной России, а в самых передовых странах Запада? Возникнет ли новая, непредставимая сегодня даже фантастами формация? Или, как многие предсказывают, мир таки опрокинется в пучину новых «тёмных веков»?