Нет причины для тревоги - Зиновий Зиник

радиовещатели тренировались, видимо поднимая тяжелые микрофоны или же обучаясь крепко сжимать челюсти, чтобы не сказать в микрофон чего-нибудь лишнего. Этой стеной был поделен надвое и аквариум – одна половина оказывалась в баре, другая – в тренажерном зале. Может быть, под влиянием атмосферы тренажерного зала рыбы в аквариуме сменили свой состав. Вместо экзотической стаи чудесных существ, похожих на бабочек, там медленно плавали серые рыбищи со щучьим выражением глаз. Такое впечатление, что они сожрали всех экзотических вертихвосток. Могу себе представить, как кричала, зовя на помощь, последняя экзотическая рыбка в аквариуме. Но мы ее не слышали, потому что рыбы для нас – немы, мы не слышим ни рыбьего крика о помощи, ни смеха.

Глядя на эту метаморфозу, я понимал, откуда и с какой стороны стены приплыл в британский аквариум мой собеседник, новый профессионал Корпорации – протеже Норы Блантик. Под всем ее апломбом, словесной шелухой и белибердой, чепухой и рениксой о дигитальности скрывался незамысловатый заговор со старомодным названием – инфильтрация. Инфильтрация серыми щуками пропаганды моего свободного мира пестрых экзотических рыб – по щучьему веленью, по чужому хотенью.

Подонки.

Я молча поманил своего собеседника к аквариуму. Я открыл верхнюю крышку для кормежки рыб, приглашая взглянуть сверху на эту рыбью трансформацию. Он явно не очень понимал, чего я от него хочу и что особенного обнаружил в этих серых монстрах, плавающих в мутной воде. Но ради вежливости он тоже нагнулся над водой, проявляя сдержанное любопытство. В этот момент я нащупал в кармане и сжал между большим и указательным пальцами бритву для редактирования магнитофонной пленки. Неожиданно для него я крепко обхватил левой рукой его затылок и тут же ловко, одним движением, провел бритвой в правой руке по его кадыку. Он рухнул лицом в аквариум, его руки обнимали бетонный пьедестал, как будто он готовился к прыжку с вышки. Он не успел проронить ни слова; когда его лицо по горло погрузилось в аквариум, в его взгляде читалось удивление, а из его полуоткрытого рта отделились пузырьки воздуха и поплыли навстречу позырькам изо рта рыб. Рыбы устремились к затонувшей голове, вообразив на мгновение, что они могут поживиться новой жертвой своей агрессивной бессловесности, но тут же поняли свою ошибку. Несколько секунд я созерцал, как темное облако крови расползается, пытаясь дотянуться до дна аквариума, и как бескровные молчаливые рыбы, явно почуяв чужеродную природу этого багрового тумана, стали испуганно перемещаться в дальний угол.

Выпивающие за соседним столиком в ужасе вскочили с мест и тоже сгрудились в противоположном от меня углу бара. Все в баре смолкли, глядя с ужасом на мою бритву и пиджак с брызгами крови горловых связок моего двойника, его голосовых хрящей. Из репродукторов все еще неслась надоедливая попсня с припевом How Can I Sleep with Your Voice in My Head? – и вдруг оборвалась, как будто поняв бессмысленность этого вопроса. В баре воцарилась гробовая тишина. Я отделился от моего двойника и прошел по красному ковру к стойке бара. Я попросил бармена вызвать полицию.

«Я совершил убийство и готов дать показания», – сказал я. Мой голос вернулся. Голос мой, мой оживший бархатный баритон, звучал, как в старые добрые времена холодной войны, уверенно и ритмически безупречно, с хорошо артикулированной подачей слов, как того требует школа сценической речи, когда свободно работает диафрагма.

2016/2018

Песочные часы

Он уже давно стал замечать, что время бежит гораздо быстрей, чем раньше. Раньше минуты растягивались в годы, а теперь года мелькают, как минуты. В который раз он пытался записать свои мысли на этот счет, но всякий раз не до того. Времени не хватает. Постоянно что-то отвлекает, поджимают сроки. Протягиваешь руку к авторучке, но тут же вспоминаешь, что еще вчера собирался покончить жизнь самоубийством. А с другой стороны, не сварил яйцо к завтраку. Ради экономии времени решаешь: пока яйцо в кастрюльке, найдутся три свободные минуты записать мысли о том, как в наше время ни на что не хватает времени.

Эти три минуты, пока яйцо в кипящей воде, пожалуй, единственный момент ежедневной жизни, когда ты предоставлен самому себе. Раннее утро. Жена еще в постели. Ты один на кухне. До этого и после этого ты – жертва обстоятельств, других людей, чужих идей. Но когда яйцо в кастрюльке и песочные часы, отмеряющие три минуты кипения, перевернуты, это – остановка в беготне жизни, как будто ты сам, как яйцо, свободно подвешен в кипении жизни. Ты выбрит, вымыт, одет и обут. Главное, не предаваться сомнениям, сварить ли яйцо в мешочек или покончить жизнь самоубийством. Иначе в сомнениях пройдет еще одно утро, пока не станет ясно, что ты все еще жив, яйцо так и не сварено, а на службу уже опоздал.

Который час? Раньше он интуитивно мог ответить на этот вопрос, не глядя на часы. Он вообще не носил часов. Он сам был ходячими часами: по его маршруту – из дома к автобусу, из автобуса в лифт офиса и по коридору к собственному столу – можно было отмечать время. Он всегда пытался избавиться от часов на руке, оставлял их дома, снимал и засовывал в карман или забывал в самых разных местах: от учреждения до общественного туалета. Ремешок часов, особенно металлический, он ощущал как наручники. Раз в пару лет он неизменно получал от жены в подарок новый циферблат на ремешке. Их много скопилось в ящике комода в спальне, как у воров-перекупщиков. И вот в часах наконец возникла необходимость. Без часов он чувствовал себя потерянным. Уличные часы рядом с автобусной остановкой давным-давно не работали: стрелки остановились на двенадцати – ночи или дня, не ясно.

Весь дом напротив, через улицу от его дома, вместе с пабом «Стог сена» рядом с автобусной остановкой, был продан и переделывался в квартирный блок. Из его окна можно было увидеть крупным планом руины прежних помещений, откуда выпотрошили все внутренности. Остались лишь внешние стены, как будто на сцене с театральными декорациями быта героев. Жизнь без перегородок. В результате унитаз оказался рядом с софой, а старая газовая плита (с заржавленной кастрюлькой для варки яиц) – рядом с детской коляской, а ночной горшок – на стойке бара рядом с насосом для бочкового пива. Сквозь разрушенную стену проглядывало небо в облаках, и там, где оно было обрамлено рамой окна с выбитыми стеклами, трудно было с уверенностью сказать, глядя через улицу, это само небо или же картина неба на стене в рамке.

Рядом с автобусной остановкой были вывалены черные мешки с мусором и помойкой. Какой-то вандал разворотил ногой один из мешков, и, как будто из разорванного чрева, на